Солнечное сияние

— К-Кроули! Ради всего Святого! Машину резко занесло на повороте, и Азирафаэлю не оставалось ничего, кроме как вцепиться в потолочный поручень над дверью со своей стороны и почти что не дышать. Он даже уже не возмущался. Его испуганный голос звучал умоляюще, с лёгким надломом, а сам ангел вздрагивал на каждой кочке. Он был готов поклясться, что, если бы он знал, что эта их совместная идея обернётся так — а, стоит отметить, что для обоих это было всего лишь начало, — то он никогда не сел бы в этот новенький автомобиль. — К-Кроули, — голос вздрагивал, а сам Азирафаэль был уже бледнее крема для своих любимых обезжиренных эклеров, — я тебя умоляю, дорогой, ты можешь вести аккуратнее? Тем временем пальцы демона беспорядочно тыкали куда-то в приборную панель, а сам он, преисполненный героического желания переключить песню, едва ли следил за дорогой. Чувствуя, как с правой стороны шины наехали на отсыпь трассы, а машину знатно затрясло на гравийке, он резко выкрутил руль влево, и как раз в этот момент кассету в видавшей виды магнитоле отстрелило ему в лицо, и он грязно раздраженно выругался: — Да БЛЯТЬ. Если бы он знал, что эта их совместная идея вынудит его терпеть подобного рода трудности, он бы всё равно сел за руль своего автомобиля, потому что, ну… Чего не сделаешь ради любви? Благо, что утренняя трасса была практически свободна от чужих машин. — Я более чем аккуратен, Ангел. — Почти прошипел он через зубы, цедя слова. В конце концов ситуация вынудила его предельно трясущимися руками запихнуть кассету обратно туда, где ей было место, и вновь вернуть своё чуткое внимание на то, что находилось прямо перед лобовым стеклом, и салон вновь наполнила музыка. «The power of love is a curious thing, » — неповторимый блюз Хью Льюиса проносился мимо деревьев, склоняющих свои кроны над дорогой, — «Make a one man weep, make another man sing…» Нет, это были не небезызвестные «Queen». Как минимум по той причине, что Кроули с Азирафаэлем сейчас сидели не в возлюбленной демоном, но павшей в пылу сражения Бентли. Как максимум — они поклялись друг другу, что в ближайшие сутки, на протяжении всего их небольшого «турне», никто из них не будет творить никаких чудес. По такому поводу Кроули даже пришлось заправиться. «Make a bad one good make a wrong one right, » — продолжал петь Хью, — «Power of love that keeps you home at night…» Несмотря на то, что автомобиль был совсем новым по меркам сотворения мира, и с того момента как сошёл с конвейера, он находился в частной коллекции одного из лондонских богатеев, его ходовая была убита в хлам, без должной поддержки адовых сил дышала на ладан и была готова испустить последний вздох немедленно. Как, собственно, и тот, кто сейчас сидел на переднем пассажирском сидении, от испуга округлив глаза. — К-Кроули… — Азирафаэль почти взмолился, а после оглянулся через плечо на задние сидения, чтобы увидеть там, как один из тех парных туристических ковриков, что он совсем недавно так скрупулёзно выбирал в специализированном магазине, выскальзывает через, почему-то, открытую заднюю дверь и остаётся где-то там, на обочине. — Кроули…

***

Забегая немного вперед, стоит сказать, что никто, кроме коврика и пары столовых приборов не пострадал. Вилки даже никого не покалечили: не вонзились ни одной белке или косуле, меланхолично выгуливавшей своё смертное тело на близлежащих полях, в ногу или глаз, не стали причиной автомобильной аварии, совершенно случайно проколов шину нагруженного грузовика, даже, что удивительно, никак не навредили экологии, ведь Азирафаэль предусмотрительно вытащил из серванта столовое серебро вместо того, чтобы снаряжать рюкзак одноразовой посудой. Но и радости или внезапного богатства они тоже никому не принесли. Проходящий мимо того места, в котором выпали эти злополучные вилки, охотник просто отпнул ничем не примечательный блестящий мусор в сторону, в последствии, благодаря сезонным паводкам, приборы попали в небольшой ручей, затем в реку и, в самом конце, застряли где-то между старых замшелых камней. Из всего вышеизложенного следовало, что эта мистическая парочка была мистически безвредна для человечества: то ли они так удачно аннигилировали друг друга, то ли действительно не могли как-то особенно повлиять на окружение благодаря тому, что сами стали человечнее некуда. А в чём же была идея? Летняя шепчущая погода соблазнила Кроули на ночёвку на природе. Кроули соблазнил на это Азирафаэля, на всякий случай притащив на встречу фотоальбом, заполненный распечатанными фотографиями диких лесов и красиво отфотошопленных полей (фотографии, в свою очередь, были сомнительного качества по причине того, что в стареньком принтере в ближайшей к квартире Кроули типографии практически закончилась краска, и он дал знатную белую полосу по правому краю практически всех изображений). А ангел склонил демона к тому, чтобы совсем забыть о своих силах на это время, и погрузиться в абсолютную дикую первобытную… Человечность? Он надеялся, что подобная беспомощность отпугнёт Кроули, и они вернутся к запланированному через пару недель привычному пикнику в одном из ближайших парков, но тот был неумолим, так что, как говорится, сказано — сделано. Автомобиль, стонущий и всеми своими механическими частями молящий о помощи, двигался по трассе А-38 в сторону Экмурского национального парка, и они уже проехали Тонтон, так что цель была в часовой доступности. А, зная ту манеру вождения, которой обладал Кроули, счёт шёл на минуты.

***

- Ангел, какого вообще хрена ты на это согласился. Я не-по-ни-ма-ю. Машина была уже давно припаркована где-то на обочине. Азирафаэль, полный энтузиазма, тащил на своей спине достаточно объёмный походный рюкзак, к которому должны были быть привязаны туристические коврики и плед, а Кроули плёлся где-то позади, путаясь в распавшейся от автомобильной тряски палатке, пытаясь как можно скорее завернуть все её составляющие в тент, но раз за разом терпя неудачу: алюминиевые колышки всё выпадали из его рук, ноги путались в нитях растяжек, и каждая остановка демона сопровождалась какой-то очередной жалобой, в которой обязательно фигурировал Азирафаэль. Тот, через десять минут пути, уже услышав как минимум семь подобных, даже привык и стал просто пропускать всё это мимо ушей, стараясь наслаждаться совместной поездкой. Он даже нашёл на откосе тропы витиеватую палку весьма внушительных размеров и опирался на неё, то и дело вспоминая героев фэнтезийных книг (подобную литературу он любил всем сердцем, но никогда никому не сознавался) и прокладывая путь через редкие, но всё больше и больше наступающие деревья. Но не стоит думать, что демон шёл совсем налегке. Всё омрачалось тем, что он тоже был весьма и весьма нагружен: помимо такого же рюкзака, набитого, в свою очередь, сладостями да сменной одеждой, за спиной он нёс чехол, в котором находилась акустическая гитара и два спальных мешка. Так что его тоже можно было понять. И ангел, если быть предельно честными, понимал, и от осознания того, насколько Кроули жертвовал собственным комфортом только ради того, чтобы он — Азирафаэль — мог вот так вот спокойно идти, на его губах расцветала улыбка. Такой альтруизм не свойственен демонам. А ангелам не свойственна эта хитрость, которой сейчас, ради своей выгоды, пользовался Азирафаэль. В конце концов достаточно приличное место было найдено. Это была тенистая опушка леса, со всех сторон окутанная раскидистыми кронами старых дубов, скрывая парочку от посторонних глаз. Почва была достаточно плоской, чтобы поставить палатку, но каменистой и жёсткой, чтобы ставить её было удобно, а спать — комфортно. Совсем недалеко, буквально в пятнадцати метрах — достаточно далеко, чтобы их стоянку не снесло внезапным приливом вод — текла раскидистая река Барл, и с её стороны дул свежий, слегка влажный, но прохладный и мягкий воздух. На самом деле они особо и не выбирали позицию для того, чтобы поставить эту грёбаную, как называл её в своих мыслях Кроули, палатку. Демон просто шёл, шёл, а потом внезапно сел на задницу на ближайшее поваленное бревно, и идти дальше наотрез отказался. — Хорошо, дорогой, хорошо. — Слегка посмеиваясь, смотря в раздражённое лицо фыркающего демона, сложившего руки на груди в протестующем жесте, произнёс Азирафаэль. Сказано — сделано. Тем не менее, несмотря на все мучения, которые претерпел Кроули, он бесстрашно взял ответственность за установку спального места на себя: сдаться перед каким-то куском брезента ему не позволяла гордость. А ещё, совсем слегка, он заботился о чужих чувствах, уже предвкушая насколько нервным может быть это занятие. Через пять минут его руки затряслись. Через десять он начал материться. Через пятнадцать минут он ругался так громко, что Азирафаэлю пришлось подойти и, абсолютно прелестно улыбаясь, чуть щурясь от яркого полуденного солнца, поцеловать его в губы, и, по мнению предприимчивого Кроули, все те часы в автомобиле, вся эта дорога, после которой он поклялся, что никогда больше не предложит такого рода авантюру, вся та злость, уже, казалось, льющаяся у него из ушей, стоили того, чтобы получить этот поцелуй. Да, чего лукавить, они стоили одной только улыбки ангела. В конце концов палатка поддалась. Вещи были отправлены на полагающееся им место, спальные мешки расстелены, сладости притащены к лежащей на старом кострище груде хвороста, собранной Азирафаэлем в те послеполуденные часы, когда Кроули устанавливал их спальное место.

***

Всё было замечательно, за исключением одной небольшой детали. Кроули прекрасно представлял какой замечательной идеей может быть поход на природу: свежий воздух, пение птиц, определённого рода свобода, воспоминания о цветущем Саде, игра на гитаре. Но чего он абсолютно не представлял — это того, чем, в принципе, можно заняться на этой самой природе. Он вел в своей голове список тех плюсов и возможностей, которые он нашёл, размышляя, и пока он составлял всего два пункта: во-первых, Азирафаэль поцеловал его. Во-вторых, у него есть возможность увидеть Азирафаэля полуобнаженным, если, конечно, повезёт, и ангелу придёт в голову искупаться. Но пока что не везло. Кроули изнывал от жары и уже сидел на расстеленном клетчатом покрывале без рубашки, медленно перебирая смуглыми пальцами струны прихваченной с собой гитары, и наблюдал за чужой фигурой, которая разлеглась совсем неподалёку, по другую сторону от кострища. Ангел невозмутимо слушал птиц, и, по его довольной, словно у сметанного кота, улыбке, можно было понять, что такое извечное философское утверждение как «мне скучно» совсем его не тревожило. Отложив гитару в сторону, Кроули подтянул к груди одну ногу и положил свой подбородок на острое колено. — Азирафаэль, чем думаешь заняться? Ангел встрепенулся, выхваченный из глубин любования спокойствием Создания, и обернул голову к обратившемуся, сначала растерянно вскинув брови, оценивая ситуацию, а после отвечая тоном, в котором присутствовали по большей части вопросительные нотки: — Ну… Я, э-эм, не знаю… Лежать? Ответом на его фразу был тяжелый обреченный вздох и молчание. — Н-не знаю, это вообще была твоя идея! — Продолжил Азирафаэль, словно задетый своими вымыслами о том, что Кроули обвиняет его в безынициативности. — Моя… — Со вздохом согласился демон и опёрся спиной о ствол дерева позади себя. Он запрокинул голову, по ветке над ним проскакала какая-то пёстрая птичка, после упорхнув. Кроули вновь испустил вздох. Азирафаэль вторил ему. Они встретились взглядами. Ангел разомкнул губы, чтобы произнести что-то, но его собеседник успел его прервать. — Я надеюсь, что ты взял хотя бы пунш, иначе я повешусь прямиком на этом дереве и никакие божественные, тьфу, чудеса меня не оживят.

***

Смеркалось. Звезды уже искрились брильянтовой россыпью по всё темнеющему небу, а в глазах Азирафаэля блистала лучистая солнечная улыбка. Он что-то говорил: говорил с таким энтузиазмом, что голос звенел от эмоций, и всё смеялся, сжимая бутылку вина где-то у её горлышка, пытаясь налить хмельную жидкость в свой бокал, заведомо прихваченный с собой, но расплёскивая всё на клетчатый плед. А Кроули почти не различал слов. Он улыбался мягко и влюблённо, слегка наклонив голову к плечу, и смотрел прямиком в чужие восторженные глаза цвета безоблачных небес, ощущая абсолютное счастье. Хоть он и был достаточно пьян, дело было вовсе не в алкоголе. Окружение сыграло с ними плохую шутку. Пусть на дворе и было начало июля, но к вечеру на природе воздух становился настолько влажным, что был почти промозглым, а со стороны реки тем более тянуло мерзким пронизывающим ветром. Азирафаэль был укутан в ту теплую кофту, что взял с собой демон, но, тем не менее, иногда он неуютно морщился и ёжился, отчего им просто пришлось развести костёр, на котором спустя полчаса и несколько опрокинутых бокалов они уже жарили мягкие маршмеллоу, которые, опять же, взял Кроули. Костёр грел. Грел и алкоголь. Кроули не жаловался на холод: помимо всего прочего его грела несоизмеримая мирозданию любовь, то чувство, которое он, будучи демоном, совсем недавно научился принимать, научился не чувствовать за него странную вину, граничащую с абсурдом. Негромко, одними губами он произнёс: — Солнечное сияние. Но это не ускользнуло от чужого внимательного слуха. Азирафаэль, рассказывающий в этот момент о повадках мигрирующих полярных медведей, слегка вытянулся в спине, непонимающе нахмурил брови и придвинулся чуть ближе к Кроули. — Дорогой, я… Пальцы демона медленно перебирали струны вновь лежавшей на его коленях гитары. Он глубоко вздохнул, наслаждаясь запахами вокруг, и вновь произнёс, уже смелее и громче: - Солнечное сияние. Это не принесло никакой ясности разуму ангела. На секунду тот подумал, что старый лукавый змей уже совсем выжил из ума, и тут Кроули… Запел. Он запел негромким, бархатным голосом, касаясь звуками своей гитары чужой кожи до назойливых мурашек, прикрыв глаза, держа за веками светлый образ своего ангела. — You are my sunshine, my only sunshine, — теплые ноты срывались со струн и разносились по всей полянке, охваченной почти полной тишиной, — You make me happy when skies are grey. Азирафаэль замер. Он впервые слышал то, как Кроули поёт: и пел тот, на самом деле, чертовски хорошо. — You'll never know, dear, how much I love you… Мелодия была до боли знакома: он уже слышал её, при чём слышал не один раз: в придорожных кафе и кофейнях, в небольших магазинах антиквариата, из распахнутых форточек чужих окон… Но он никогда не представлял, что эти слова могут быть обращены к нему. И ведь они правда были посвящены ангелу. Это не было просто песней, и всё мироздание чувствовало это своим нутром. — Please don't take my sunshine away. — И эту строку они пели уже вдвоём.