***
Апрель в этом году неожиданно жаркий. Уже везде исчез снег, а вместо него появляются небольшие заростки полевых цветов. Природа обновлялась и возрождалась, но Томас Кромвель уверен, что его закопают в ещё холодную землю в Тауэре, если от его тела что-то останется. Если же нет, то его прах развеет теплеющий ветер. Он всегда считал себя смелым и даже отважным человеком, но сейчас знает, что до смерти боится. Ему не страшна сама гибель и мучения перед ней. Его пугает клеймо изменника, которое навесят на него и его сына. Судьба несчастной и всеми покинутой королевы, однако, печалит его сильнее всех мыслей о загробной жизни. Столько талантов может быть загублено впустую! Томас Кромвель знает, что любит и восхищается Анной с первой их встречи, когда ей было ещё далеко до короны, а ему до звания министра. Пусть остальные считают это чарами ведьмы, секретарь же знает, что дело не в этом. Дело в неординарном уме этой женщины, её нестандартной, но вместе с тем привлекательной внешности, умением завлечь и заинтересовать. Кромвель чувствует, что судьба жестока с ним, не давая ни шанса быть счастливым вместе с любимой или на взаимность чувств, но его это не особо тревожит. За годы службы сначала у кардинала Уолси, затем у короля он научился отдаваться без остатка, будь то дело всей его жизни — Реформация или дорогая сердцу женщина. Пусть он умрёт, пусть его любовь останется платонической и односторонней — секретарь будет знать, что это всё не зря. Он идёт по саду тихо, словно крадучись. Из-за сильного дождя здесь никого нет. Все дамы со своими ухажёрами побежали скрываться в величественном замке Хэмптон-корт, где сейчас играют в карты и пьют вино. Королева же слушает песни лютниста Марка и купается в обожании своих поклонников — повесы Фрэнсиса Уэстона, фаворита короля Генри Норриса, человека чести, уважаемого и мерзкого взяточника Уильяма Брертона, подарившего ей охотничьего пса Уриана. Если бы он действительно был так же предан королю Генриху, как и раньше, то Кромвель обязательно бы записал эти имена, опросил всех фрейлин и вынес единственный желаемый монарху вердикт: виновна в прелюбодеянии с четверыми мужчинами. Возможно, для пущего контраста с предыдущей доброй королевой, секретарь бы обвинил маркизу Пембрук в создании заговора против короля и желании его смерти. Преступлений достаточно для сотни казней одновременно, но, разумеется, милосердный и гуманный Генрих выберет лишь палача для своей любимой жены. Но этого не случится, пока есть измена первого министра. Король будет слишком занят им, Кромвелем, и вскоре остынет по отношению к супруге. Эта надежда слаба, но на большее и надеяться не стоило. Капли дождя падают ему на головной убор и стекают по лицу. Томас Кромвель чувствует, как его чёрный костюм весь промок, а сапоги уже давно издают мерзкий хлюпающий звук. Пора в замок, но ему не хочется уходить из тишины. Внутри придётся пресмыкаться и лебезить перед теми, кого с радостью увидел бы мертвыми. Осталось так мало дней жизни, поэтому секретарь остается снаружи, подставляя лицо крупным и холодным каплям. Он представляет себя на десять лет моложе. Жива его жена Лиз, дочери Анна и Грейс. Они справляют вместе Рождество. Лиз готовит мясной пирог, а он читает детям Библию. Грегори сидит рядом с ним и уже переводит некоторые предложения, Анна молчаливо слушает отца, а маленькая Грейс водит белым пальцем по цветной иллюстрации. Томас Кромвель охотно бы вернулся в ту жизнь, несмотря ни на все её трудности. Тогда он был счастлив. А что теперь? О счастье и думать не приходится. Внезапно секретарь слышит шелест юбок по мокрой земле. Он опускает голову и видит стремительно приближающуюся к нему госпожу Анну. На её пурпурное платье накинута толстая шаль, но даже она вся промокла. Длинные тёмные волосы скрыты за чёрным убором на французский манер, но Кромвель явственно представляет себе, как королева откидывает эту копну волос со своих худеньких и узких плеч. Он отчаянно пытается отогнать от себя образ обнажённой королевы, но не преуспевает в этом. По его телу разливается преступная волна желания, и у секретаря едва не подкашиваются ноги, когда он слышит тихий голос с хрипотцой рядом с собой. — Милорд, я не напугала вас? — обеспокоенно спрашивает королева Анна. В ней нет прежней уверенности и стремления очаровывать, но Томас Кромвель видел особую привлекательность в такой беззащитности. Но как только Анна вновь подняла на него испытующий взгляд своих чёрных глаз, тот понял, что между ними не больше шести футов. Можно с легкостью преодолеть это расстояние, встать вплотную к королеве, провести рукой от её шеи до ключиц, прижать горячее тело к себе и поцеловать, сначала робко, но затем настойчивее, снять с неё арселе и вдохнуть запах розовой воды с волос и… Кромвель в ужасе касается пальцами рук висков и мотает головой в разные стороны, чтобы перестать помышлять об этом. Она — его королева, а ему нужно спасти её от смерти. Плотские желания он уже давно похоронил в себе, но, оказывается, не может устоять перед Анной Болейн. — С вами всё хорошо? — ещё беспокойнее спрашивает королева. Её острый подбородок подрагивает то ли от холода, то ли от волнения. Томас Кромвель опускает руки и низко кланяется. — Простите меня, Ваше Величество. Меня мучают головные боли уже с неделю. Вы что-то хотели? Королева Анна мёрзнет и обхватывает себя руками, но ничего не спасёт её от проливного дождя. Шаль слегка сползает, обнажая смуглую ключицу и часть тонкой шеи. Кромвель сдерживается, чтобы не дотронуться и не прикоснуться губами к даже самой маленькой части тела Анны. Его желания, кажется, никогда не прекратятся. — Да, пожалуй, — она пожимает плечами от холода. — Мы не могли бы пройти в беседку? Предстоит долгий разговор, а я совсем не хочу лежать полумёртвой из-за лихорадки, — вместо смеха с её губ вылетает что-то вроде кашля. Томас Кромвель кивает головой и, сам не зная почему, протягивает руку королеве. «Если она не возьмёт её, то я буду знать, что не представляю для неё никакой ценности», — думает он, как глупый ребёнок. «Ну же, давай, отвергни её». Щёки Анны слегка розовеют, словно она забыла весь свой любимый куртуазный этикет, но она принимает его руку, к огромному удивлению секретаря. «Господи». Кромвель несильно сжимает её ледяные пальцы и ведёт к беседке, чувствуя, как по его телу разливается тепло от близости с королевой. Перед тем, как они входят внутрь, Анна поднимает голову и смотрит на него своими огромными глазами. Они бездонны и служат ловушками для множества мужчин. Стыдно это признавать, но и он попался в них. Королева аккуратно трясёт головой, сбрасывая с себя капли дождя, пока Томас Кромвель молча стоит и изучает её. Для чего она пришла? Что может быть ей надо? Честно говоря, когда-то секретарю все же пришлось бы открыть ужасную тайну Анне и спасти её, но он не думал, что это произойдёт так скоро. Он и обдумать ничего толком не успел. — Не смейте мне лгать или молчать, — вдруг говорит королева. Кромвель удивленно смотрит на неё. — Вас вызывал к себе мой муж, верно? — Это допрос? — секретарь не мог отказать себе в одном из последних удовольствий в своей жизни: подразнить легко гневающуюся госпожу Болейн. Анна так забавно сводит чёрные брови, сжимает губы и одаривает его своим презрительным и надменным взглядом, отчего на остром подбородке появляется очаровательная ямочка. — Мы не в суде, мадам. — Это и не допрос, — Анна явно не в духе. — Хватит шуток. Я знаю, что вы говорили с ним, и я знаю, что он приказал сделать вам что-то очень важное. Но что? Томас Кромвель молчит. Он думал, что придётся подводить королеву к этому знанию неспешно, как маленького ребёнка, но она не столь глупа и наивна. Как давно она догадывается? Королева может и знать о его визите к Генриху, но предугадать желания супруга ей не под силу. — Я приказала вам не молчать! — взрывается Анна. — Отвечайте мне! Кромвель поднимает голову, и их взгляды встречаются. — Вам нужна вся правда, мадам? — тихо говорит секретарь. Она уверенно кивает головой. — Хорошо. Его Величество король, — он ещё понижает голос, теперь приходится шептать. — приказал мне начать дело против вас, собрать доказательство, что вы виновны в супружеской измене и заговорах с целью его дальнейшей смерти. А затем всё это должно привести вас к эшафоту или к костру — зависит от желания короля. Томас Кромвель ожидает, что Анна будет храбра, как и всегда. Пусть она рассмеется ему в лицо и скажет что-нибудь нелицеприятное. Он ожидает, что она будет благоразумна и попросит помощи. Но он никак не ожидает, что королева зашатается, упадёт ему в ноги и зарыдает. — Господи, смилуйся над моей душой! — стонет Анна и бессильно опускает голову на влажный пол. Она плачет, когда секретарь осторожно поднимает её и отряхивает грязь с влажного платья. Его руки крепко держат её за талию, не давая упасть вновь. Томас Кромвель испуганно смотрит в огромные глаза королевы, боясь, что она лишится рассудка, но этого не происходит. Вместо этого Анна всхлипывает и утыкается ему носом в плечо. — Ваше Величество…- начинает что-то говорить секретарь, но замолкает. Что он может сказать ей в утешение? Что всё будет хорошо, хотя это и не так? Лучшее лекарство — время. Поэтому Кромвель лишь крепче прижимает королеву к себе, разрешая выплакаться ему на груди. Понимая, что останется незамеченным, он проводит руками по её спине и вновь останавливает руки на узкой талии. Его дыхание слегка сбивается. Тело Анны вплотную прижато к его. Он слышит её сердцебиение и прерывистое дыхание. Повинуясь неизвестному ранее чувству, Томас Кромвель заправляет выбившуюся чёрную прядь волос королеве за ухо. Она это чувствует и слегка дергается, поднимает заплаканные глаза, но не уходит. — Что вы делаете? — осипшим от рыданий голосом спрашивает Анна. «А что я делаю?», — думает секретарь. «Пожалуй, один из многих вопросов в эти дни, который останется без логичного объяснения или хотя бы ответа». Он проводит одной рукой от талии до шеи, чувствуя, как вздрагивает королева от приятных прикосновений. Кромвель останавливается, ожидая новой вспышки гнева, но этого не происходит. Секретарь поднимает руку выше и обхватывает её шею. Анна закрывает глаза, её лицо разглаживается. Она спокойна. — Я защищу вас, — шепчет он ей на ухо. — Я обещаю, что не выполню приказ короля. Томас Кромвель понимает, что в таком состоянии он волен делать всё, что захочет. Он может страстно поцеловать Анну в губы, увести в закрытое помещение и обнажить, но это будет не только постыдно и богомерзко, но и нечестно по отношению к любимой женщине. Если королева испытывает к нему что-то и вдруг захочет большего, чем слова, то она сама проявит желание. А сейчас…секретарь прижимается носом к её виску, вдыхает миндальный запах кожи и целует её. Он чувствует, как кружится голова от непозволительной близости, и делает шаг назад, разжимая руки. Анна раскрывает глаза и машинально дотрагивается кончиками изящных пальцев до правого виска, ещё тёплого от его губ. Она ничего не говорит, просто смотрит в его глаза, и это молчание красноречивее всех признаний в любви и страстных слов. Королева выглядывает из беседки и выходит наружу. — Дождь закончился, — наигранно весело говорит она. Заметив все ещё мутные от желания глаза секретаря, королева понижает голос. — Я не знаю, какой язык может выразить весь спектр чувств, которые я испытываю к вам. Но знайте, что я до смерти вам обязана. — Надеюсь, мы сейчас не приблизили её, — мрачно замечает Томас Кромвель. Впервые за весь день королева Анна громко смеётся, вызывая ответную улыбку на измученном лице секретаря.***
В покоях королевы происходит нечто странное. Когда, казалось бы, опасность буквально ходит за тобой по пятам, нужно неистово молиться Богу или вести себя предельно тихо, но Анна считает, что именно шумные торжества введут всех в заблуждение, словно она ничего и не подозревает. Томас Кромвель мысленно соглашается с ней: можно хоть поносить короля на чём свет стоит в таком шуме. У королевы маскарад, не хуже, чем в реальной жизни английского двора. Все придворные изображают из себя членов древнеримской мифологии, танцуют старинные танцы, девушки поют нежными голосами, кавалеры ухаживают за дамами, кто-то из них предается размышлениям в компании с вином, но этого глупца тут же тащат плясать. Все счастливы, все довольны жизнью, но все знают, какой меч занесён над их госпожой. Кромвель ухмыляется: костюмы подобраны невероятно удачно. Главное, чтобы какая-нибудь глупая девушка не решила изобразить Венеру во время её первого появления из пучины Адриатического моря. Он этого не выдержит — слишком велико будет искушение забыть, куда ему следует идти. Королева Анна сидит в самом отдалённом уголке зала. Около неё кружат влюбленные парочки и кланяются фавориты: одетые в одинаковые чёрные костюмы Норрис, Уэстон и Смитон, одновременно играя на лютне. Брертона нигде видно не было — средний возраст даёт о себе знать. Томас Кромвель ожидает увидеть тонны золота и дорогого бархата на Анне, но вместо этого видит чёрный наряд с чёрными простыми рукавами, на который ниспадают волной её шелковистые волосы. Лицо бледнее мела, губы тонко сжаты. Если и поначалу не был понятен смысл празднества, то сейчас всё становится ужасающе ясным: в тишине королева сойдёт с ума окончательно. — Оставьте нас, — машет рукой Анна, отгоняя фаворитов. Она не смотрит на Кромвеля, но тот знает, что он не остался незамеченным. — Марк, играй громче и веселее. Что-нибудь французское. Сэр Генри, если что, говорите, что я занята. Важное дело с милордом министром. Секретарь едва не врезается в неуклюжего лютниста, слышит поток извинений. Он садится рядом с королевой и понимает, что находится за небольшой ширмой. — Удивительно, — говорит Кромвель. Анна пододвигается ближе, чтобы быть скрытой от глаз людских. Их колени соприкасаются. В темноте они поднимают глаза и, как попавшиеся любовники, стыдливо опускают головы. — Ваш наряд не похож ни на какую богиню Рима. Королева тихо смеется. — Как же? Прозерпина, богиня плодородия и царства мёртвых. Богиня Ада. Секретарь разрешает себе короткий смешок. — Вот почему половина придворных так смешно выглядят в чёрных одеяниях. Претендуют на место Плутона? — Только вы можете идеально подойти на эту роль. Анна и Кромвель вновь переглядываются. Без сомнений, это относилось только к его одежде, но в её устах фраза прозвучала изменнически. Королева отворачивается, поправляя юбки. — Я пришёл к вам по важному делу, мадам, — прерывает сложившееся молчание секретарь. — Прошу, будьте спокойны, тема для разговора не из приятных. Анна кивает головой и слегка разворачивается к нему, словно подготавливая себя к грядущему. — Совсем нет надежды, что Генрих хочет аннулировать брак и сослать меня в монастырь? Он тяжело вздыхает. Сердце готово вырваться из груди из-за невообразимой боли от глупой надежды в её словах. — Нет, мадам, хотя король и заверяет Совет в обратном. Свои намерения он предельно ясно высказал мне: вы, да простит меня Бог за такие слова, ведьма, очаровавшая его, и гнусная распутница, заслуживающая кары. Королева переносит слова секретаря стойко и не вскрикивает от ужаса, машинально дотрагиваясь до своей шеи. — Я не оправдала его ожиданий, — с тоской произносит она. — Он хотел сына и винит меня в его отсутствии, только Генрих знает, что я здесь не причём, — её глаза темнеют от ненависти. — Сам Господь удивляется, что он был способен зачать со мной нашу Бесс. Сейчас у него нет ни сил, ни желания. Томас Кромвель резко поднимает ладонь правой руки вверх, мол, достаточно. Анна затихает, но по её гримасе видно, что ей есть ещё в чём обвинить супруга. — Вам нужно спасти свою жизнь, — начинает министр. — Разумеется, я не могу просить вас сбежать из страны, в которой вас помазали на царство. Вы не менее патриотичны, чем я, мадам. Королева усмехается. — Куда же мне бежать, милорд? Никакой государь в здравом уме не даст мне защиты: в их глазах я буду беглой подданной другой страны и падшей женщиной, женой, которая предала своего мужа. Сбежать — значит признать преступления, которые я не совершала. И что станется с моей девочкой? Если бы Генрих потребовал от меня развода, как много лет назад у Каталины, — её глаза увлажняются от воспоминаний, которые, казалось бы, произошли в другой жизни. — я бы с радостью дала ему его. Пусть оставляет меня маркизой, пусть даже отберёт у меня все титулы и деньги — я вернусь в Хивер с Элизабет и проживу счастливую жизнь вдали от короны. Я совершила страшную ошибку, — внезапно шепчет Анна. — Сейчас я глубоко сожалею об этом. Власть не стоит того, чтобы отдавать за неё свою жизнь…и Генрих не стоит того. Честно говоря, у него и самого…- королева вульгарно шутит по-французски, и секретарь усмехается, но строго одергивает себя. — Простите мою слабость. Кромвель смотрит на неё, на женщину, которая в одну секунду потеряла расположение короля и может лишиться и жизни. Вдруг ему вспоминаются слова некогда весёлой и добродушно-наивной сестры королевы, Мэри Болейн, ныне леди Стаффорд вдали от двора: «Запомните мои слова, господин секретарь», — говорит она, и её широкая грудь, скрытая под синими тканями, поднимается в такт её дыханию. «Королю угодно повиновение. Он не терпит умных девушек подле него, если они позволяют себе слишком многое. Он теряет голову от классических английских барышень вроде Бесси Блаунт или меня. Дайте ему послушание, господин секретарь», — вновь повторяет женщина. «И получите его любовь». — Вы доверяете мне, мадам? — необычайно серьёзно спрашивает Томас Кромвель. Их взгляды встречаются. Иногда секретарь воображает: что она видит в его глазах? Видит ли она ту любовь и страсть, которую он испытывает? Или ей чудится отрешенность, которую он носит, словно маску? — Я всегда доверяла вам, — просто говорит Анна. — Доверяла, как глупая женщина верит своему рыцарю. Почему я должна сейчас изменить своё мнение? Ему льстит это сравнение, но министр старается не думать об этом. Какой из человека такой неказистой наружности рыцарь? Он вспоминает слова давно умершей жены Лиз, что истинная красота и достоинство человека в его разуме и прочих внутренних качествах, но все равно не уверяется, что из него получился бы хороший и благородный рыцарь. — Однажды, одна женщина мудро сказала мне, что более всех человеческих качеств король ценит покорность и послушание, — произносит Кромвель и словно отворачивается, давая королеве самой всё обдумать. Когда в следующую секунду он смотрит на неё, Анна мрачнеет. Безусловно, она понимает, что именно ей нужно сделать для спасения. — Это унизительно, — шепчет она. — Должно помочь, — тихо говорит секретарь. — Прошу вас, если добьётесь успеха, а я в вас не сомневаюсь, не умоляйте короля сохранить мне жизнь, когда он обо всём догадается. Он будет счастлив, если после вашего воссоединения вы сразу начнёте осуществлять его главную мечту, то непослушания он не прощает. Возможно, я легко отделаюсь, но ничего нельзя знать точно. Королева кивает головой и прикусывает нижнюю губу до крови. Кромвель никогда не видел её такой испуганной и надеется больше не увидеть. Он кладёт свои ладони на её и удивляется их холодности. Анна не дергается, лишь отрешённо смотрит в пустоту, а затем поднимает робкий взгляд на секретаря. — Вот моё смиренное личико, не хуже, чем у Сеймур, — тоненьким и нежным голоском лепечет королева. Они смеются, не отрывая рук и не смотря друг на друга. Томас Кромвель боится, что, вновь встретившись с Анной взглядами, не сможет не перейти тонкую грань между вежливостью и ухаживаниями, настойчивыми ласками. — Если король отвергнет вас, в чём я сомневаюсь, то он ещё больший дурак, чем я предполагал. Королева испуганно оборачивается, словно ожидая увидеть там стражников, а затем выразительно смотрит на секретаря, заставляя его вновь и вновь чувствовать необъяснимую связь между ними. — Если бы Генрих это слышал, то немедленно заказал бы для вас баржу в Тауэр, — замечает Анна. — Что мне терять? — устало произносит министр. — Я смирился со своей судьбой. Королева аккуратно высвобождает свои руки и, к большому удивлению Томаса Кромвеля, прикасается пальцами к его правому виску, где чёрные волосы с сединой завиваются в мелкие локоны. — Не говорите так, — хриплым голосом шепчет Анна. — Не говори так, Томас. От звука своего имени в её устах секретарь чувствует, как кружится голова, но усилием воли он заставляет себя нежно убрать её руку и подняться с места. — Мне нужно идти, — говорит он. Королева отстранённо кивает, мыслями уже не здесь.…to my surprise my love's demise was his own greed and lullabies…
***
В его снах люди не имеют лиц. Томас Кромвель может видеть их одежду, их волосы, самые мелкие недостатки вроде шрама на пальце, но он не сумеет точно сказать, какого цвета глаза в его снах у короля Генриха. Или у Лиз. Вот все, кто врываются в его сновидения: Генрих, Лиз, Грегори, дочери Анна и Грейс…и Анна Болейн. Иногда ему снится Утопия, где не только счастлив первый министр, но и все его родные. Иногда ему снится собственная казнь и прочие муки, отчего к настоящей он уже готов. «Это будет не проще, чем во снах», — мысленно говорит Кромвель. «Я уже пять раз клал голову на плаху, три раза поднимался на эшафот с виселицей и один раз — в костёр». Но всё менялось, как и в жизни, если в его грёзы вступала королева. Секретарь помнит все её черты во сне. Её лицо молодо, большие чёрные глаза спокойно смотрят на него, ничего не смущаясь, крупный нос Говардов, сжатые тонкие губы, тонкий стан, изящные руки и ноги такие же, как и в реальности. Анну там ничего не стесняет. На её длинных волосах ниже пояса золотая корона. Говорят, она состоит из переплавленного коронационного венца Екатерины. Королева тихо и грациозно ступает к тему. На ней из одежды только нижнее платье. Томас Кромвель протягивает к Анне руку, хочет притянуть к себе, обнять и поцеловать в лоб, но тогда все его грёзы рассеиваются, как туман.…you paced around like you'd been waiting, waiting for something…
***
Прикосновение обжигает его. Томас Кромвель дергается и широко открывает глаза, надеясь, что ему это послышалось. — Милорд секретарь, — вновь повторяет голос. Увы, нет. — Неужели вы не могли подождать моего пробуждения, мадам? — с легкой насмешкой произносит Кромвель и приподнимается, на самом деле смущенный донельзя. — На мне нет полагающейся одежды, чтобы нашу встречу можно было посчитать деловой. На вас тоже. Королева машинально смотрит на кружевной подол своей полупрозрачной сорочки, а затем хмурится. — Я надеялась, что вы разделите эту радость со мной. Кромвель цинично усмехается, но его душа трепещет от ожидания чудных новостей. — Что же произошло? Непорочное зачатие? — усилием воли секретарь не смотрит на сидящую на его постели Анну в сорочке, хотя сердце неистово требует это сделать. Он поднимает взгляд. Королева и не краснеет от сложившейся ситуации и диалога. Она спокойна, как в его снах, и чему-то очень рада. — Мне кажется, Генрих больше не желает избавиться от меня, — с широкой улыбкой говорит Анна. — Мы с ним обо всём поговорили, пришли к согласию, и он на прощание поцеловал мне руку. Как бы Томасу Кромвелю хотелось радоваться сейчас, но, увы, он не мог. Страх сковал его внутренности, и секретарь не шевелится. «Господи, что он задумал?», — думает Кромвель. «Он не отойдёт от своего ужасного замысла. Он хочет, чтобы было больнее падать». — Мы в безопасности, — с очаровательной улыбкой повторяет королева. — Разве это не чудесно? Больше всего на свете секретарю хочется снова лечь в кровать, закрыться одеялом, как маленький, заплакать и проснуться от этого, как от кошмара, но, увы, он не ребёнок. Кромвель хватает Анну за руку, словно страшась её исчезновения. — Мадам, я не думаю, что король внезапно захотел восстановить ваши отношения, — бесцветным голосом произносит он, ужасаясь предстоящей каре. Королева дергается. Улыбка исчезает с её лица. — Боже, — выдыхает она, всё осознав. — Бегите, — совершенно серьёзно говорит Томас Кромвель. — Бегите и не думайте ни о чём. Берите дочь и бегите, иначе корона сломает вашу шею. Анна, вспомнив о Элизабет, опускает голову на колени и беззвучно плачет, крепко сжимая его ладонь. Когда она одним движением поднимается с постели, её лицо полно решимости. — Это невозможно, — с уверенностью произносит Анна. — Я королева Англии и останусь ей до самой смерти. У Генриха нет никаких доказательств против меня. Я невиновна. Кромвель кивает ей, но знает, что король припишет жене заговор против него и ложного любовника, а после этого казнит. Он знает, что её дни сочтены. И его тоже. Он не смог её спасти, преодолеть её упрямство и гордость. В какой-то мере Томас Кромвель и погубил Анну Болейн.…your world was burning and I stood watching. as I looked on the flames grew high you watched me frown i said «goodbye»…
***
Май. То самое время, когда старая добрая Англия пестрит буйством красок. Лиз любила май. И его Грегори любит май. Томас Кромвель знает, что точно не переживет этот месяц. Перед той злосчастной ночью он думал, что был несправедлив к Генриху. Король и вправду не начал против них дело. «Неужели он так сильно любил Анну, что его чувства до сих пор дают о себе знать?», — вопрошал секретарь с некой болью в сердце. Кажется, это была ревность. Но мир стремительно продолжал рушиться. Началом конца стало полное игнорирование своего первого министра королём при дворе, когда тот пытался поговорить с Его Величеством. Генрих просто ушёл. Кромвель видел, что так он покидал его патрона Уолси. Падение кардинала стало его возвышением. А теперь…теперь всё кончено. «Ты сможешь добиться многого, мой верный секретарь», — говорил ему Уолси. «Если будешь с королём осторожным». Его верный секретарь не был и пал. Затем в Гринвиче, когда король с королевой возвратились из поездки к дочери, Джейн Сеймур, не менее хитрая и амбициозная, чем Анна, с сочувствием обратилась к министру и рассказала ему про инцидент, произошедший там. «Ох, мастер секретарь, это было…ужасно», — говорила Джейн, уже давно снявшая перед ним маску глупости и наивности. Казалось, что новая фаворитка короля чувствовала родство душ между ними, но ничего не могла сделать против бегущей вперёд судьбы. «Королева держала на руках принцессу и умоляла Генриха взглянуть на неё, утверждала, что Элизабет — его дитя, а все обвинения против неё ложные». Томас Кромвель смотрел на Джейн, чьи голубые глаза наполнялись слезами, когда она держала его за руку. «Ей не так уж и хочется стать третьей женой короля», — думалось министру. «Короля, который ведёт свою ранее обожаемую жену на эшафот». «И что же ответил Генрих?», — спросил он. Джейн Сеймур вздрогнула и опустила руки. «Он обвинил королеву в измене государству и прелюбодеянии и заявил, что она никогда не была ему настоящей женой». Кромвель почувствовал, как всё шатается перед ним, даже испуганная и невзрачная фигура Джейн. «В прелюбодеянии с кем?» «Он не сказал ей » «А вам?» Женщина, поправив английский гейбл, мрачно поджала и без того тонкие губы. «Мне очень жаль. Я ничего не могла сделать». На следующее утро за ним пришли члены Тайного совета. — Томас Кромвель, вы обвиняетесь в государственной измене, замышлении смерти короля и в пяти актах прелюбодеяния с королевой, — скорбно объявляет Ризли, который однажды служил секретарю. — Вы не имеете права говорить что-либо в свою защиту, — мерзко добавляет герцог Норфолк. — Вас осудят по справедливому закону. Справедливость? Есть ли в этом мире справедливость, если человека, который верой и правдой служил своему господину, казнят по ложным обвинениям? «Всё это из-за отказа заняться делом королевы», — думает он. «Вместо меня им занялся кто-то другой, который даже арест прописать не смог». Когда баржа причаливает к Тауэру, комендант Кингстон ведёт его в покои. К удивлению Кромвеля, его не отводят в комнату для пыток. Его новые покои, похоже, были созданы для проживания знатных людей. «Анна», — внезапная мысль пронзает его разум. Бывший королевский министр подходит к окну и слышит выстрел из пушек. К Тауэру прибыла новая баржа. Из неё элегантно выходит женщина в синей мантии. Её тонкие пальцы поднимаются к голове и снимают капюшон. На солнце блестит золотая корона. Анна Болейн смотрит куда-то в сторону, а затем её взгляд перемещается выше. На секунду Томасу Кромвелю кажется, что она увидела его и вздрогнула. Последняя ли это их встреча в мире живых? Никто не знает точно. Единственное, в чём уверен секретарь, это скорый суд без его участия. Справедливый суд с известным приговором.***
— Вас приговорили к квалифицированной казни для государственных преступников, но меня заверили, что король милостиво заменит её на обезглавливание, — тихо произносит комендант Тауэра, не смея смотреть на приговорённого к смерти. — Завтра к вам придёт архиепископ для исповеди. Казнь назначена на послезавтра. Сердце Томаса Кромвеля наполняется радостью при мысли о встрече со своим другом. Он выпрямляется и понижает голос: — Дозволено ли мне выйти на площадку? Я хочу подышать свежим воздухом перед смертью. Комендант кивает головой и берётся за ручку двери. — Я устрою это, — он уже собирается уходить, как вдруг вновь переводит свой взгляд на бывшего секретаря. — Что-нибудь ещё, милорд? «Он знает, что я невиновен», — от этой мысли Кромвелю становится легче. — Не могли бы вы разрешить миледи королеве выйти на эту площадку? Комендант Кингстон оборачивается по сторонам в поисках шпионов короля, но, к его счастью, никого рядом не оказывается. — Можете на меня положиться. Он кланяется и уходит, оставив бывшего министра в одиночестве в этих просторных, но мрачных покоях. Томас Кромвель подходит к окну и сквозь решётку смотрит вниз. На площади медленно появляется эшафот. У него не было надежды на спасение, но теперь…теперь всё кончено окончательно. «Возможно, мы даже умрём вместе. Как в романтических легендах», — мрачно думает бывший королевский секретарь и смеется, но из его горла вылетает лишь булькание. Он ощупывает горло и не находит ожидаемого пореза или царапины. «Удивительно». Его смех эхом отражается от стен его покоев.***
Паж только уносит воду для умывания, когда в покои невозмутимо заходит архиепископ Кранмер. Он просит уйти всех слуг и лишь потом садится около своего обречённого друга и вытирает слёзы платком. — Я умолял короля пощадить вас обоих, — вместо приветствия говорит архиепископ. — Я уверял его в вашей невиновности, но он… — Вы не могли сделать большего для меня, — прерывает его Томас Кромвель и с мрачной улыбкой похлопывает друга по плечу. — Скажите, — голос бывшего королевского советника слегка дрожит. — что известно о приговоре королевы? Архиепископ поджимает губы и бессильно опускает руки на колени. — Её суд был омерзителен. Она держалась прекрасно и могла бы быть оправдана, если бы не… Королева почти оправдала вас обоих. Она взывала к чести обвинителей, но ничего не вышло. У этого суда был показательный характер. Приговор был известен давно: обезглавливание или сожжение. Король склонился к палачу и даже вызвал его из Франции. Кромвель опускает голову и обхватывает её руками. Пульсирующая боль не проходила, подпитываемая ненавистью к несправедливому суду. Он рад, что не стал в этом участвовать. Лучше умереть, чем приговорить невиновную женщину к смерти. Женщину, которую он любит. — Король раздумывает о дате казни Анны, — с болью произносит архиепископ Кранмер. — Он не знает, что причинит ей большие страдания. — Она должна будет увидеть мою смерть? — спрашивает Кромвель. Ответом стало красноречивое молчание. — У нас осталось мало времени, — напоминает ему бывший министр. Кранмер кивает головой и поднимается. Томас Кромвель же опускается на колени и закрывает глаза. — Есть ли тебе в чём исповедоваться? — Я всю жизнь жил и служил честно, с честью и покину этот мир, — твёрдо говорит Кромвель. — Всё, что я делал, было направлено на благо страны и проживающих в ней людей. Я невиновен. Все обвинения против меня гнусные и лживые. Я невиновен, — повторяет он. — Отпускаю все твои мелкие прегрешения, — архиепископ проводит пальцами по его лбу. — Аминь, и да прибудет с тобой Бог. На прощание Томас Кромвель крепко обнимает архиепископа Кранмера, с удивлением понимая, насколько ему стало легко. — Благодарю тебя за всё, друг мой. Надеюсь встретить тебя в ином мире. Архиепископ кивает, сдерживая слёзы. — Ты был лучшим человеком, которого я знал. Ты спас ещё несколько невинных людей своим решением. Бог с радостью отправит тебя в Рай. — Я не спас самого невинного из всех, — отвечает Кромвель. Они вновь обнимаются, понимая, что для одного из них завтра всё будет решено. — Прощай, — хрипит архиепископ и исчезает. Томас Кромвель остаётся один в комнате, от стен которых отражается гулкое эхо. У него нет письменных принадлежностей, чтобы написать Грегори. Он вновь и вновь винит себя за то, что мало времени уделял семье после получения должности королевского советника. Кто же знал, что всё так закончится? Скоро все кончится.***
На площадке Тауэра свистит ветер. Томас Кромвель держится за холодные стены, чтобы не упасть. Ноги едва держат его. Свежий воздух приятен и, кажется, он никогда не сможет надышаться вдоволь. Бывший королевский секретарь поправляет плащ, чтобы не замёрзнуть. По другой лестнице кто-то поднимается. Его сердце замирает, когда раздается учтивый голос коменданта: «Миледи, прошу». Это она. Здесь нет никаких сомнений. На площадку Тауэра выходит королева Анна Болейн и останавливается на месте, увидев его. Кромвель подмечает неестественную бледность Анны и то, как на ней свободно сидит платье из тёмного атласа на ней. Она каким-то стыдливым движением поправляет мантию, отороченную мехом горностая, и делает шаг вперёд к нему. — Завтра я умру, — просто говорит Кромвель, умом понимая, что это не лучшее начало их последнего разговора. — Я тоже, — в тон отвечает ему Анна. — Меня казнят на Тауэрском холме, так что им придётся провести меня мимо другого эшафота. Они молчат; оба знают, что другой эшафот — его эшафот. Жестокость короля Генриха даже в последние часы их жизни поражает. — Мы не будем мучиться, в отличие от него, — с неизвестной ранее Кромвелю злобой говорит Анна. — Он проживет ещё много лет, гадая: что же такого было между нами на самом деле. Бывший королевский министр мрачно усмехается. — А что было? Королева, чей брак, должно быть, уже аннулирован архиепископом Кранмером, гордо вскидывает подбородок, словно они до сих пор находятся в Гринвиче, Хэмптон-корте, Ричмонде или любой другой резиденции, ранее принадлежавшей ей. — Откуда же мне знать, — отвечает она усталым голосом. — Генриху было виднее. Томас Кромвель чувствует некую боль в сердце от ответа, которого он ждал меньше всего. Он надеялся, что в последние дни их жизни Анна будет искренней и даст ему надежду, которая поможет бывшему министру умереть с достоинством и облегчением. Должно быть, эти эмоции отразились на его измученном лице, потому что королева сильнее закутывается в мантию и смотрит на него с волнением. — Когда кардинал расторг мою помолвку с Генри Перси, я думала, что жизнь моя пройдёт без малейшего чувства любви, — Кромвель кивает: сильных ответных чувств Анны король вызывать не смог. — То, что я чувствовала к Генриху, — продолжает Анна негромко, опасаясь быть услышанной кем-то ещё. — было похоже на страсть, подпитываемую амбициями и эгоистичным желанием быть единственной в его сердце, — королева пожимает плечами. — Как видите, это чувство давно прошло. Какой глупой я тогда была… Она красноречиво опускает голову в молчании. Щёки слегка розовые, но не от холодного ветра. Бывший королевский секретарь не может поверить услышанному и делает робкий шаг вперёд. Анна вздрагивает от мимолетного прикосновения его пальцев к своей щеке. — Иногда судьба не даёт нам выбор, — тихо говорит Томас Кромвель. — У нас не было шанса на счастье. Стали ли бы вы, самая остроумная и элегантная женщина двора, связывать свою жизнь с секретарём кардинала Уолси, к тому же вдовцом? Анна Болейн тихо смеется, а Кромвель думает, что это самый прелестный звук, который когда-либо слышали мрачные стены Тауэра. — Вы были не менее амбициозны, чем я, — говорит она. Королева подходит к краю площадки и слегка прикасается к холодной решетке. Затем она разворачивается и спешно подходит к нему. Бывший министр и не успел заметить, как его руки крепко прижимали к себе дрожащую Анну. Её голова покоится на его плече. — Я боюсь, — честно признается она. — Боюсь смерти. Боюсь не выдержать, увидев… Кромвель перебивает Анну, не в силах слышать о собственной смерти из её уст. — Вы должны быть храброй, мадам. Ради вашей дочери. Она вырастет в прекрасную девушку с осознанием того, что её мать погибла, не сломавшись перед лживым палачом и судом, — он чувствует, как плечо его рубашки намокает от слёз королевы. — И ради меня, — в этот момент Анна слегка отодвигается и прямо смотрит ему в глаза. — Мне будет легче умереть, если вы не будете рыдать и кричать. — Не буду, — хрипло шепчет она. — Не дам им повода. Мы невиновны. Томас Кромвель легонько касается губами её шелковистых чёрных волос на лбу, понимая, что больше не увидит Анну Болейн, женщину, ради которой он умрёт. — Невиновны, — эхом раздается его голос, словно со стороны. Раздаётся резкий крик ворон Тауэра и хлопание их крыльев. Негромкие ругательства коменданта. Анна отходит от него, рассеивая туман безопасности и счастья. Он снова один.***
Путь до эшафота недалёк. Томас Кромвель, едва его выводят наружу, сразу замечает кричащую толпу и чёрную фигуру палача, прячущего за спиной топор. На улице конец мая, но от порывов ветра осуждённый сильнее закутывается в мягкую ткань плаща. Он не спал всю ночь, проведя её в молитвах, но его не клонит в сон. Бывший королевский секретарь ужасающе спокоен и идёт с достоинством, словно на собрание Тайного совета. — Смерть изменнику! Его пальцы достают из мешочка золотые монетки и раздают беднякам. — Плохих советчиков нужно сжигать на костре! Сзади него раздается чьё-то шмыганье носом, но он не оборачивается, чтобы утешить какого-нибудь ребёнка. — Гнусный прелюбодей! Вот и всё. Томас Кромвель подходит к эшафоту и без помощи слуг поднимается по ступенькам: от страха он не теряет рассудок. Бывший министр становится на подмост и откашливается, тепло и с некоторой любовью к толпе начиная свою последнюю речь. — Добрые христиане! — восклицает он. — Я пришёл сюда, чтобы покинуть этот мир. В свои последние часы я сожалею о том, что оскорбил Бога, короля и королеву. Я жил греховной жизнью и нуждаюсь в божьем прощении. Прошу вас, помолитесь обо мне, — Кромвель обводит взглядом затихших людей. — О, Отец, прости меня! О, Сын, прости меня! О, Святой Дух, прости меня! О, три ипостаси единого Бога, даруйте мне прощение! — некоторые женщины начинают всхлипывать от тона его голоса. — Я умираю в истинно христианской вере, не сомневаясь ни в одной статье моей веры, ни в одном таинстве этой церкви, — взглядом он замечает посла императора Юстаса Шапуи, с которым у них были дипломатические отношения. Посол в гневе из-за отрицания им католической веры. — Многие клеветали на меня и говорили, что я поддерживал тех, кто имел злонамеренные мнения, что является неправдой. Я также заверяю вас, что никогда не замышлял совершить дурного с королевой, — некоторые люди начинают возмущённо переговариваться. — Но я признаю, что, подобно тому, как Бог и Святой Дух наставляют нас на истину, так же и дьявол готов соблазнить нас, и я был соблазнен. Но призываю вас в свидетели, что я умираю в христианской вере святой церкви. Вдруг Томас Кромвель видит силуэт женщины, сопровождаемой траурными фрейлинами и стражами. В ту же секунду он узнаёт Анну Болейн, и его сердце пропускает удар. Страж останавливает её около эшафота так, чтобы она увидела его. Анна бледна, как смерть. На ней серое дамастовое платье, отороченное мехом, горностаевая мантия и гейбл. Её губы что-то шепчут, но он не услышит её последние слова себе. — Я желаю, чтобы вы помолились обо мне, чтобы, покуда жизнь еще остается в этой плоти, я остался непоколебим в своей вере, — твёрдо говорит Кромвель, смотря лишь на взволнованную Анну. — Я вижу и признаю, что во мне нет надежды на спасение, но вся моя уверенность, надежда и вера — на Твою милосердную доброту. У меня нет заслуг или добрых дел, которые я могу предъявить Тебе, — одна из фрейлин королевы, возможно, Маргарет Ли, трогает госпожу за руку и что-то ей шепчет, но та не обращает внимания и смотрит лишь на него. — Я верую лишь в милость Божию и надеюсь быть в числе тех, кому Ты пожелал не вменять их грехи, но возьмешь и примешь меня ради справедливости… Кто-то трогает его за плечо: пора. Томас Кромвель снимает с себя плащ одним движением, опускает воротник рубахи и опускается на колени перед плахой. Он боится, что не будет готов закрыть глаза навсегда, чтобы больше не увидеть Анну. Они оба безмолвно смотрели друг на друга, не в силах поверить, что сейчас произойдёт. Чёрная повязка закрывает его глаза, но перед ними до сих пор горит лицо любимой женщины. — Милосерднейший Спаситель, пусть твоя кровь очистит и смоет пятна и грязь моих грехов, — начинает свою последнюю молитву он, аккуратно опуская голову на плаху. — Пусть твоя праведность скроет мою неправедность. Пусть заслуги твоих страстей и кровопролития будут искуплением моих грехов… Резкая боль пронзает его шею. Он не может двигаться, чувствуя, как весь мир тает, теряя свои звуки и ощущения. И в этой темноте раздаётся женский крик.