Береги себя

— Канда, береги себя! Стремительно оборачиваюсь на оклик и едва успеваю заметить теплую улыбку и мягкий взгляд серых глаз прежде, чем их обладатель скрылся за поворотом. Тч! Опять шпендель удрал раньше, чем я успел высказать все, что думаю о его пожеланиях! Тупой мояши, всем давно известно, что я не переношу, когда со мной прощаются! Эти гребаные сантименты отнимают время и нахрен никому не нужны. Даже тупой кролик и Линали, после некоторых внушений с моей стороны, поубавили энтузиазм в данном направлении. Правда, есть исключение в виде генерала Тидолла, любящего разводить нюни на полчаса минимум, но тут уж сам бог велел терпеть— учитель есть учитель. А вот шпендель… Бесит! Что за блажь такая, перед каждой миссией говорить мне «береги себя»! Очередной способ потрепать мне нервы?! Хотелось бы в это верить, но знаю, что не правда. Я прекрасно разбираюсь в твоих масках и вижу, что эти слова сказаны от чистого сердца. Ты из раза в раз повторяешь их, и из раза в раз я вижу твои теплую улыбку и мягкий взгляд. На моей памяти ты никому так не улыбался. Черт, мояши, чего же ты этим добиваешься?.. *** — Канда, зайди после завтрака к братику, он тебя видеть хочет. "Угу",— отвечаю про себя. В слух не обязательно. Приближаюсь к дубовой двери кабинета Смотрителя и слышу приглушенные указания. — Так, Аллен, берешь эту стопку и кладешь ее воооооооооон туда. Только осторожней — книги тяжелые. Тч! Опять это несчастное растение! Раздраженно толкаю дверь и… — ЙОП!-… и приветствую макушкой довольно увесистый книжный том. — Ой…… Канда…… Давно не виделись…..— Как-то особенно обреченно раздалось сверху. Медленно поднимаю голову и вижу стоящего на стремянке, стремительно грустнеющего мояши, со стопкой книг в руках. Где-то я слышал, что растения надо время от времени подрезать. Думаю, к гороху это тоже относится… -Эй! Канда! Канда!— Между мной и побледневшим шпенделем мгновенно материализуется Комуи.— Давай сегодня обойдемся без мугеноприкладства! Тебе еще с ним на миссию ехать! Что?! Я с этим *непереводимый японский фольклор* должен на миссию переться?! Ну спасибо, Комуи, удружил! — Ээээ, Канда,— робко выглядываешь из-за плеча старшего Ли.— Ты в курсе, что твоим взглядом запор лечить можно? — Захлопнул хлеборезку, пока я тебе язык не выдрал! — Молчу— молчу,— делаешь хитрую моську, садишься на диван, стоящий перед ворохом бумаг, поглотившим стол Смотрителя. — Итак, дети мои, вам предстоит долгая и трудная миссия… Ха, удивил. — Не все вернутся живыми… Бинго, Комуи! И я даже сейчас могу сказать, кто именно… — В здравом уме и твердой памяти… Тч! Если не приступишь к делу, то сейчас именно твоя память подвергнется испытанию в виде дверного косяка! — Смотритель, может, сегодня обойдемся без лишней патетики? О! Даже шпендель со мной согласен! В итоге задание мы получили, двадцать минут на сборы и, как говорится, валите, пока при памяти. Стою возле лестницы, ведущей вниз, к причалу, и жду эту мелочь. — Аллен, когда будете проезжать Вену, обязательно привези мне оттуда гостинец! — Линали, ты обо мне очень плохого мнения, раз напоминаешь такие вещи! Из-за поворота выходят мояши и младшая Ли. Оба довольные, милые, улыбаются… Тьфу! — Ладно, не буду больше задерживать, удачи тебе там,— наклоняется и легонько целует шпенделя в щеку. Телячьи нежности, смотреть противно! Ой, какой трогательный румянец, какая милая улыбочка, черт, жутко хочется врезать в шрамованную морду! Линали тоже довольна так, что у меня аж скулы сводит. Комуи настучать, что ли, по возвращению?.. — Эй! Аааалллееееееен!!! А со мной кто прощаться будет?! Пушкин?! Или какой-нибудь Кукушкин?! Этот-то что тут забыл? А, они же со шпенделем типо дружат. Дьявол, вот поэтому и ненавижу прощания! Тупой кролик ураганом налетает на мояши и с размаху лупит по спине. Дурень! Разве так можно?! Стоп. Это я сейчас подумал?.. Вот, блин… Сгинь! Сгинь, наваждение! Сги… Одноглазый!!! Ты там не припух, часом, тиская шпенделя?! Не слишком ли крепко для дружеских объятий?! А ты что лыбишься, мелочь?! Меня от твоей довольной морды уже воротит! О. Все. Отпустил. Так, не забыть по приезду дать рыжему в глаз, что б нефиг было. Прется, наконец. Помятенький такой, лыба счастливая. Но ничего, это ненадолго, сейчас исправим сие недоразумение. — Пошевеливайся давай, тупой стручок!— Придаю шпенделю ускорение ощутимым толчком в спину. Упс, немного перестарался, твоя нога срывается, и ты почти валишься вниз. Почти. — Канда!!! Охренел?!!— Продолжая судорожно цепляться за спасительные перила, оборачиваешься и взглядом, полным укора, пытаешься воззвать к моей совести. А вот фигушки— в данном организме сей элемент отсутствует за ненадобностью. Будто прочитав мои мысли, выдыхаешь, всем своим видом показывая, что горбатого только могила исправит, и… улыбаешься. Да, шпендель, ты уже давно всерьез не обижаешься на мои выходки. Даже когда со стороны кажется, что вот-вот набросишься на меня с кулаками, в глубине серых глаз все равно плещется веселье. Черт возьми, до чего же ты странная личность! Сдать тебя Комуи на опыты, что ли… *** — Канда, пожалуйста, только не нервничай! — Пфе. Кто нервничает? Я нервничаю?! Разуй глаза, шпендель – да я СПОКОЕН, как танк! Сейчас СПОКОЙНО пойду к хозяину этой задрипанной гостиницы, не менее задрипанной деревеньки, и СПОКОЙНО порублю его на десять равных частей! Это же надо было нас со шпенделем в один номер поселить! Нет, я ко всему привык, но это уже перебор! — Канда, умоляю, возьми себя в руки! Из-за излучаемых тобой лучей «радости» и «любви», от нас уже все шарахаются! Я не могу больше улыбаться — у меня челюсть сводит!— едва слышно шипишь сквозь свою самую милую улыбочку. — Тч. И все же ты прав — мне стоит умерить своей души прекрасные порывы до лучших времен. Эх, погреться бы… *** — Так, мояши, я пойду осматривать места, в которых может находиться Чистая Сила, а ты жди здесь этого идиота Искателя. — Меня зовут Аллен, БаКанда,— будничным тоном отвечаешь мне, даже не подняв головы от выданных нам Комуи бумаг, касающихся миссии. — Тч! — От такого же слышу. Хмыкаю про себя, плотнее запахиваю плащ и поворачиваю медную дверную ручку. — Береги себя. Замираю. Опять! -Что ты сказал?— произношу я зловещим голосом, оборачиваясь. Ты стоишь возле стола, все еще сжимая в руках папку. — Я сказал: береги себя.— Теплая улыбка, мягкий, но прямой взгляд серебристых глаз – отказываться от своих слов ты не намерен. Подлетаю к тебе, хватаю за плечи и как следует прикладываю спиной о деревянную стену гостиничной комнаты. — Совсем нюх потерял, скотина? Я, кажется, предупреждал, что ненавижу, когда со мной прощаются, особенно всякие клопы вроде тебя! Сжимаю пальцы так, что костяшки белеют, и с раздражением отмечаю, что твои глаза, несмотря на причиняемую мною боль, смеются. -Зачем. Ты. Это. Делаешь?— чеканю каждое слово.— Хочешь меня позлить?! — Не знаю,— честно отвечаешь ты, растягивая губы в виноватой улыбке.— Линали говорит, что все в Черном Ордене одна большая семья. Лишь ты живешь, как отщепенец. Уходишь на миссии, приходишь с них – все относятся к этому, как должному, не провожают, не встречают. Вот я и подумал, что тебе было бы приятно, если бы ты знал, что хоть кому-то небезразлично, что там с тобой на заданиях творится. И потом, домой приятно возвращаться, когда тебя там ждут, пусть это и всего-навсего один бесполезный гороховый стручок. Да, я помню, ты всех уверяешь, что тебя это бесит, но я ведь не лезу с обниманиями, я всего лишь прошу, что бы ты поберег себя. Канда, разве это плохо? Я не знал, что на это ответить. Твои слова несли в себе столько света и силы, что я совершенно сбился с толку. А ведь правда — именно эти два слова, будто благословение, оберегают меня, и уже не раз удержали от опрометчивых поступков. — Но тебе-то это зачем?— отпускаю, наконец, его плечи. Синяки, наверное, останутся… — Ну,— на щечках появляется еле заметный румянец, но ты все равно смело смотришь мне в глаза.— У меня нет четкого ответа, поэтому можешь считать это очередной дурацкой прихотью тупого горохового стручка. Но знаешь,— серые глаза неуловимо сузились, а на губах заиграла лукавая улыбка.— Прихоти ведь для того и существуют, чтобы им потакать. Каков хитрец, и ответить-то нечего, хотя… Запускаю руку в мягкие серебристо-белые пряди и притягиваю тебя к себе. Твои губы теплые, еще пока нежные, не успевшие потрескаться от ледяного осеннего ветра. Неуверенно отвечаешь мне, прикрыв веки и положив ладони на мою грудь. Упущенная папка прицельно квакается мне на ногу. Тяжелая, зараза! В качестве наказания за халатное отношение к падающим на мои конечности папкам, прикусываю твою нижнюю губу и резко углубляю поцелуй. Ой, как мы тесно прижались-то… Что, шпендель, нравится? Слышу, слышу, не стони ты так, стены тонкие… Краем уха улавливаю шаги, и через минуту в дверь раздается требовательный стук. Отстраняешься от меня настолько быстро, что едва успеваю увидеть в полуприкрытых глазах тень удовольствия, и, выравнивая дыхание, идешь впускать искателя, что б ему до конца жизни голый Тысячелетний Граф снился! Поправляю плащ и, круто развернувшись, надменно направляюсь к выходу. — Эй, Канда, ты там береги себя, ладно? Останавливаюсь и перевожу холодный взгляд на моего личного представителя семейства бобовых. — Шпендель, смерти моей не дождешься, и не мечтай!— отвечаю с широкой ухмылкой, не без удовольствия отмечая немного прифигевшего от выкрутасов моей мимики искателя. Небось, теперь всем уши прожужжит по этому поводу. *** На улице, как сказал бы поэт, стоял хреновий погод. Ледяной ветер нещадно хлестал по бокам, колючий снег царапал кожу на лице, ноги поминутно скользили в грязной жиже, еще недавно носившей гордое название «земля». Но в груди и на душе было тепло и уютно. Все-таки приятно иногда забыть о том, что ты экзорцист, и вспомнить мягкий вкус простых житейских радостей, так похожий на вкус губ одного несносного шпенделя. А акума и Нои... пусть подождут! А у дуба с рябиной попросишь тепла, Не примнут травы твои шаги, Сохрани же себя от любого от зла — Береги себя, береги...