1.
Он швыряет мешок на стол. Советники вздрагивают, широко раскрыв глаза и вскакивая со своих мест, когда сумка открывается, и оттуда выкатывается одна из голов. — Я убил их, — говорит Обито. — Всех. Вы понимаете, что я избавил вас от многих проблем? Обито вываливает головы на стол без предисловий, с тошнотворным глухим звуком, и они хаотично катятся, цепляясь спутанными волосами и рыхлой серой кожей за гладкую древесину стола. Члены совета переглядываются друг с другом, а Ягура таращится на него в ответ, пока головы восьми заговорщиков непристойно колесят по столу. Размером они примерно с шары для боулинга, и точно такие же тяжелые по весу. Волокна отрубленных нервов и рваных мышц свисают с позвонков, как сырое мясо на кости, их глаза открыты, непрозрачны. К удовольствию Обито, взгляды на лицах советников абсолютно одинаковы: тот же приглушенный ужас, те же ошалелые белые глаза. — Зачем? — спрашивает Ягура. У него лицо ребенка, но разум взрослого, который с недоверием смотрит на Обито. — У вас нет альянса с шиноби Тумана. Зачем заходить так далеко, чтобы привлечь мое внимание? — Потому что мы можем быть полезны друг другу, — ответ Обито. Ягура сузил глаза. Прежде всего, это тактическое решение: военная машина Акацуки нуждалась в начальном капитале, а скудных пожертвований от мелких работ недостаточно, чтобы в полной мере снабдить Обито. Наиболее целесообразным решением было предложить его уникальный набор услуг, а какой клиент подошел бы лучше всего, если не деревня, у которой была постоянная текучка руководства, и чье население пребывало в разгаре гражданской войны? К тому же, нельзя не считать очевидным преимуществом тот факт, что Ягура — джинчуурики. Он убьёт двух зайцев разом, укрепив их капитал и поймав хвостатого в процессе. То, что Кровавый Туман также был ответственен за смерть Рин, является лишь дополнительной выгодой, и хотя Обито знает, сколько стоит вовлекать себя в ненужный конфликт, мысль о том, чтобы отомстить, оказывается слишком заманчивой, чтобы от нее отказываться. — Деньги? — Советники Ягуры усмехаются. — Все, что вы хотите, это деньги? — Конечно, — говорит Обито. — Зачем же мне еще предлагать вам свои услуги? Также я должен сообщить, что ни у кого больше нет таких исключительных навыков. С вашей стороны было бы разумно воспользоваться моим предложением. Обито наглеет, и он осознает это. Сделки среди ниндзя Киригакуре не могут проходить без элементов бравады и высокомерного самоуничижения. Толпа ожила. Обито терпеливо ждет ответа джинчуурики. — А почему бы мне не прикончить тебя здесь, как убийцу шиноби Тумана? — спросил Ягура. — Это наши проблемы. Наши диссиденты. Почему я должен принимать помощь чужака? — Потому что я сделал то, чего не могли сделать вы и ваши лучшие люди, — говорит Обито. — За несколько дней я уничтожил лидеров их драгоценного сопротивления. Считайте это моим подарком. Я просто хочу, чтобы вы знали, что я в вашем распоряжении, если снова понадобится моя помощь. — Как заботливо, — сухо отвечает Ягура. Обито слегка кланяется ему, затем отворачивается, натягивая капюшон плаща. — Подожди, — окликает его Ягура, и Обито оборачивается. — Это были не все люди. — Как я уже сказал, — ровным голосом продолжает Обито, — если вы нуждаетесь в дальнейшем содействии, я буду рад помочь. За небольшую плату, конечно. Ягура смотрит на него. В его взгляде читается резкость, благодаря которой Обито смог бы легко манипулировать им, и он выжидает, пока Ягура прислушивается к осторожно нашептывающему ему советнику. — Двенадцать дней, — говорит Ягура. — У тебя двенадцать дней, чтобы справиться с угрозой. Сделаешь, как просим, и мы щедро наградим тебя. Но если провалишься, то заплатишь своей жизнью. Ты понимаешь это? — Конечно, — говорит Обито, и Ягура одаривает его презрительной улыбкой.* * *
Место, где умерла Рин, лежит на востоке, в нескольких часах ходьбы по окраине Киригакуре. Там крутые скалы выступают, как будто наполовину высеченные из измученного утёса гор, пустого пространства, по мере того как густой туман оседает жгучим холодом. Вот где сейчас повстанцы, диссиденты Ягуры, и когда появляется Обито, там не остаётся больше ничего, кроме вспышек размытых цветов и белого шума, а также оттенков серого в темноте, которые порой внезапно окрашиваются реками крови. — Твоё додзюцу нервирует меня, — говорит Ягура, даже после того, как Обито тщательно спрятал свой шаринган под маской. — Что может помешать тебе повернуться против меня? Обито оборачивается. Геноцид против кеккей генкай был результатом неудачной попытки политического убийства, когда шиноби с улучшенным геномом ворвался во дворцовый комплекс и почти что убил Мизукаге. Будучи параноиком, Ягура отреагировал тем, что заперся в своих покоях, не позволяя никому оказаться ближе, чем на десять шагов, и окружив себя вооруженной охраной, а затем обрушил на всех священный ужас, приводя в действие зачистку. Но это неудивительно: джинчуурики, как известно, нестабильны, и Обито знает, что именно эта паранойя позволит очень легко им манипулировать. Но сначала — вопрос доверия, и Обито доведет дело до конца. — Мне не нужен Кровавый Туман, — говорит Обито. — Вы не найдете более надежного товарища, чем я. Он молча наблюдает, как Ягура кивает, и тихо накладывает легкое гендзюцу на свои слова. В отличие от Кьюби, контроль над Мизукаге так же прост, как и контроль над любым другим человеком при использовании внушения и хитрых манипуляций. Управление девятихвостым было похоже на сдерживание дикой собаки на тонком поводке, и Обито благодарен, что с Ягурой было сравнительно легче. — Пожалуй, вам следует беспокоиться о других людях, — Обито продолжает, голова Ягуры резко вздергивается вверх, а паранойя плещется в уголках его глаз. Очередная серия экзекуций никого не удивляет: несмотря на внешность молодого мальчишки, Ягура всегда был безжалостным человеком, и, когда в один прекрасный день он приказывает казнить всех своих советников, никто не успевает и глазом моргнуть. Обито выжидает. Наблюдая со стороны, как Ягура приказывает нанести последние удары, убив в первую очередь пятерых членов совета, которые были свидетелями прибытия Обито. Тела катятся, кровь бьет струей из ран в их груди, и Обито аккуратно трогает пальцем бинт в своем кармане, ничего не говоря и созерцая, как густой красный сироп стекает по мраморному полу.* * *
2.
Он носил бинт столько, сколько себя помнит: старый и потертый, когда-то нетронутая белизна теперь окрашена грязью и давно засохшей кровью, прочная ткань смягчилась за годы неоднократных трений между мозолистыми большим и указательным пальцем. Обито не знает, почему хранит его. Этот бинт не преследует никакой цели, кроме сентиментального напоминания о времени, когда Рин перевязала ему руку. Но тогда он был молодым и глупым, и в то время это казалось чрезвычайно важным: уберечь кусок повязки и прятать его в своем кармане, как талисман, оберег, чтобы держать все остальное в страхе. Он так и лежит глубоко в левом кармане. Учиха осторожно очерчивает грубую ткань и высовывает наружу, протирая материал между подушечками пальцев. Это больше по привычке; Обито наблюдает за тем, как клубится туман, и тонкие полосы бледного солнечного света пересекают горизонт, прежде чем кладет бинт обратно. Он тихо поворачивается, поправляя свою маску и набрасывая капюшон плаща. В тот день, когда Рин перевязала его руку, Обито порезался во время поединка с Какаши: он едва не пропустил траекторию летящего сюрикена, заблокировав его ладонью и уклонившись в сторону. — Что ты сделал? — сказала Рин и схватила Обито за руку, прежде чем он успел что-либо ответить, уставившись на глубокий порез на левой руке. Они сидели на тренировочной скамье, пока Рин держала его ладонь на своих коленках и обматывала рану белыми повязками. В тот момент Обито покраснел и смутился, но Рин умело завязала бинты, удовлетворенно сжав его руку. — Ты не должен притворяться, когда тебе больно, — сказала Рин. А потом: — Помни, что я слежу за тобой. Он ходил с забинтованной раной в течение двух дней, пока Какаши не указал, что его повязки замарались, поэтому их нужно заменить, и только когда тот ушел, Обито осторожно выудил использованные бинты из мусора, отодрав липкую марлю и части, пропитанные кровью. Он отрезал чистые полосы ткани, достаточно длинные, чтобы дважды обмотать его руку, и сунул их в карманы. Это ведь сама Рин дала ему. Некоторые мужчины носили фотографии или локоны волос своей возлюбленной, но Обито был вполне счастлив и такому, получив этот сувенир как напоминание о том, что Рин действительно заботилась о нем. Теперь он дотрагивается кусочков ткани в кармане, катает их между пальцами и хмурится, глядя на проделанную работу: главный советник Ягуры валяется изуродованный, со сломанной шеей и рваной раной на груди, пока сам Мизукаге медленно приходит в сознание. Его шрам отдает болью, но Обито игнорирует это, становясь на колени рядом с Ягурой и поднимая его с земли. — Что… что случилось? — Ягура спрашивает. Обито наклоняется к нему. — Вы убили его. — Ч-что? — Я пытался остановить вас, — непринужденно отзывается Обито. — Но вы были непреклонны. Глаза Ягуры расширяются. Недостаточно просто контролировать человека. Он должен быть сломлен, а его воля и дух растоптаны до такого состояния, пока они не станут мягкими и податливыми, как кучка пластилина. Ягура уже догадывается о провалах в памяти; периоды времени, когда он не может вспомнить ничего. Нормальный человек навсегда остается в его гендзюцу, но Ягура — джинчуурики. Он скоро поймет, как им управляют. — Я этого не делал, — говорит Ягура, медленно опускаясь на колени. — Я не мог. Он был моим лучшим другом… — Посмотрите на свои руки, — указывает Обито, и Ягура видит их: отвратительные глубокие царапины, которые нанёс его советник. — Это чувство возвращается на ваши пальцы? И Ягура смотрит на него, поражённый. Это не займет много времени. Разум Ягуры подводит его, ломаясь под тяжестью ужаса и вины, и Обито не спеша шагает вперед, чтобы наклонить голову Ягуры назад. Он с упоением накладывает тонкий слой гендзюцу, перед тем, как глаза Мизукаге закатятся, а тело потеряет напряжение, окончательно обмякнув. Сейчас тело Ягуры словно дом, стены которого рухнули друг на друга — хрупкие кости и упругая кожа, и довольно скоро неустойчивое психическое состояние Ягуры совсем ослабеет, пока не раскроется полностью, и пещера его разума будет зиять, как глазница с вырванным глазом. Прямо над поверхностью сознания Обито видит затухающую чакру Мизукаге, и там же безмятежно кипит чакра Треххвостого. — Ты помнишь? — спрашивает Обито, а кукла Ягура вяло кивает. — Да. И больше нет ничего, кроме слов Обито из уст Ягуры, стеклянных глаз, пристальных и неподвижных, и холодной серой кожи, бескровной и бледной.* * *
Его шрам опять болит. Небо обрушилось на него ливнем, а окружающая холодная сырость усилила невропатическую боль. — Тоби! — кричит Белый Зецу, видя, как Обито разминается, прогоняя напряжение из шеи и плеч. — Оу? Тоби, что случилось? Твое лицо опять болит? — Это не твое дело, — отзывается Обито, и Чёрный Зецу смотрит на него как будто с упреком. — Тебя давно не было. Сколько это займет времени? — Столько, сколько потребуется. Нагато уже знает о моих планах: я уверен, что он их осуществит. — Ты ошибаешься, — говорит Черный Зецу. — Они действуют как борцы за свободу, принимая участие в стычках, в которых не заинтересованы. Они еще не захватили хвостатых и даже не планировали этого. — На данный момент все идет как надо. Пока недостаточно денег для финансирования таких миссий. Кроме того, у меня в руках Треххвостый. Я только и жду подходящей возможности, чтобы использовать его. — Молодец, Тоби! — Белый Зецу хвалит его, но Черный поднимает руку. — Мы не должны откладывать, — продолжает он. — Ты уже накопил достаточно средств. Почему бы не взять Треххвостого сейчас? — Это вызовет у них подозрения, — отвечает Обито. — Если Мизукаге неожиданно исчезнет, у них будут все основания подозревать меня и, соответственно, Акацуки. Мы недостаточно сильны, чтобы выдержать эту угрозу. — Ходили разговоры о перевороте, — продолжает Черный Зецу. — Почему ты тогда не захватил его? Обито останавливается. Это был Кисаме, который предупредил его о Забузе, и Обито хорошо вознаградил его за этот лакомый кусок информации. Но теперь Черный Зецу наблюдает за ним, и Обито, так же, как и он, знает, что переворот был удачной возможностью подстроить «бегство» Ягуры. Жители деревни поверили бы, что он жив, а Обито смог бы доставить его в Акацуки в подходящее время. Никто не стал бы скучать по нему, свергнутому тирану-каге. Маска усугубляет его состояние; треклятый дождь капает, скатываясь по сторонам гладкой древесины, и все, что может сделать Обито, чтобы успокоить боль — это уколоть булавкой свою руку. — Я не обязан перед тобой отчитываться, — бросает ему Обито. — План Глаз Луны вступит в силу. Это вопрос времени. Терпение. И я обещаю, ваш драгоценный Мадара вернется. Он позволяет своим словам задержаться, вращая шаринган, словно может разрезать кинжалы своим глазом. Их страна обескровлена. Обито вложил деньги в военные средства Акацуки и безжалостно уничтожил всех, кто противостоял ему. Он был особенно рад этому, потому что именно они убили Рин, и потому что всё способствовало его планам. Однако. Это не то, чего он хотел. Он отомстил в меньшей мере, но знает, что его конечная цель все еще намного масштабнее. — Просто помни, мы всегда следим. — Тогда следи, — говорит Обито, бросая им слова Рин и с удовлетворением наблюдая, как они возвращаются в стену.* * *
— Мизукаге-сама! Пожалуйста! Кричит мужчина, над ним гремят цепи, когда охранники вливают горячее железо в его плоть. Он — человек, непосредственно ответственный за нападение на Какаши и Рин. Месяцы тщательных исследований и планирований привели его к этому, и Обито наслаждается своей местью. Запах дыма и обугленной кожи болезненно сладок в его ноздрях, но легкое гендзюцу не дает никому увидеть его; они видят только Ягуру, бесстрастного и неподвижного, и то, как человек, который, вероятно, спланировал смерть Рин, пронзительно кричит и корчится от боли. — Пожалуйста, — умоляет мужчина. — Пощадите! — еще один удар; он снова закричал, агонизируя. Обито позволяет Ягуре шагнуть вперед. Кровь и рвота сочатся из потрескавшихся и шелушащихся уголков губ, бисеринки пота блестят на голове преступника. Медленно рот и лицо мужчины начинают двигаться в пароксизме боли и мольбах, а его губы искажаются в гротескной пародии на человеческую речь. — Мизукаге-сама, — прохныкал он. Жалкий человек. — Пожалуйста. — Убей его, — приказывает Ягуара, и глаза его расширяются. — Мизукаге-сама! Подождите… Меч пронзает несчастного, как мешок с вином. Кровь разбрызгивается на брусчатку и капает из раны на животе, в ее луже поблескивает свет факела, словно отражение в воде. Его шрам болит. И ничто не может успокоить его.* * *
Ходят слухи о бунтовщике, женщине с двумя улучшенными геномами. Теруми Мэй, оставшаяся в живых после кровопролития. Обито спокойно отмечает свою новейшую угрозу и решает, что было бы разумно позволить ей победить. Она атакует территорию. Обито ждет, пока люди Ягуры попытаются сразиться, прежде чем уйти в темноту, забирая Ягуру с собой. Бывший Мизукаге тихий и удивительно послушный, и когда он извлекает Треххвостого, его становится поразительно легко контролировать. А вот управлять Кьюби было совсем не легко. В отличие от Мадары, который подчинил его и катался на нем как хотел, у Обито был только один глаз, и он едва мог удержать освобожденного зверя, борющегося за свободу. Девятихвостый встал на дыбы, взбунтовавшись, и сопротивлялся его контролю, и Обито потребовались все силы, чтобы сдержать его. Впоследствии, когда свершился разгром Минато и повторное запечатывание, Обито снял маску и с удивлением почувствовал, как тонкая струйка крови скатилась из уголка глаза. Однако Треххвостый — это совершенно другой вопрос, и у Обито не возникает никаких проблем с его подчинением. Монстр стонет, дрейфуя в воздухе, и вокруг него густые волны чакры засасываются во тьму; только тогда тело Ягуры падает, обмякшее и безжизненное, ударившись о торчащие камни и приземлившись с глухим стуком. — Ты доволен? — задает вопрос Обито, а Черный Зецу не отвечает ничего, растворяясь в стенах.* * *
3.
Ходят разговоры о геноциде. Слухи гуляют полушепотом среди АНБУ. У Обито есть глаза и уши, достигающие самых дальних уголков мира, и он не удивляется, когда слышит, что Учихи угрожают восстать, и Лист рассматривает вопрос о принятии мер. Коноха. Даже сейчас это слово застревает в его груди, как проглоченные кусочки старого сушеного хлеба, угроза насилия против его клана приводит его в ярость. — Куда ты направляешься? — спрашивает Черный Зецу, и Обито бросает на него взгляд. — В Коноху, — с устремленным вперед взглядом говорит Обито. Он планирует развязать войну. Разрушить деревню, которая убила Рин и собирается уничтожить его клан. — Там Кьюби, — Белый Зецу улыбается, а Черный молчит, просто наблюдая, как Обито натягивает свой дорожный плащ.* * *
Его перехватывает человек, которого он ожидал встретить в последнюю очередь. Было прохладное, все еще темное утро, когда Учиха Итачи нашел его, и от Обито не скрылся мрачный отчаянный взгляд его глаз и горящий, как медленно тлеющие угольки, шаринган. — Ты мне поможешь? — спрашивает Итачи. Обито смотрит на него. Он, как и все Учихи, красивый ребенок с длинной шеей, изогнутой как лезвие косы. Шаринган вглядывается в него сквозь локоны челки в полумраке, и Обито молча раздумывает над способами его убийства. — Ты спрашиваешь меня, — медленно растягивает слова человек в маске, — смогу ли я помочь тебе уничтожить наш клан. Это не вопрос. Итачи кивает. — Да, — отвечает мальчик. — Зачем? — Я хочу бросить вызов самому себе, чтобы измерить мои способности. Что может быть лучше, чем бросить вызов элите Конохи? И я уверен, что у тебя много претензий к нашему клану. — Тебе придется придумать ложь получше, — говорит ему Обито, и глаза Итачи едва заметно расширяются. — Потенциальный психопат не стал бы просить о помощи. Сколько тебе лет? — Четырнадцать. — Вот как. Зашуршали листья. Летит ворона, ее перо бесшумно падает вниз.* * *
Он стоит на краю утеса и смотрит на проделанную работу. Залитый лунным светом квартал Учиха горит. Поднимается дым. Оранжевое пламя облизывает фиолетовое небо, и оно выглядит почти красиво. Мир разрушен и возрожден вновь. Когда все закончилось, Итачи, пошатываясь, дошел до реки, его вырвало в воду, он думал, что никто не смотрит, но Обито видел все. Видел, как он плакал перед родителями, видел, как он пощадил жизнь своего брата. Итачи выглядел так же, как и сейчас, изможденный и истощенный, оба глаза были красными и опухшими. Но когда Обито приблизился, Итачи посмотрел на него с деланной твердостью; лицо цвета слоновой кости против темных линий древесины его маски. — Ну как? — спросил человек в маске и не смог сдержать злобу в своем голосе. Пародия. — Ты измерил? Свои способности? И Итачи ничего не ответил. Обито видел, как дрожали плечи мальчика. Внутренняя борьба за сохранение контроля. Ярость. Она приходит и обрушивается на него, как вес тысячи валунов, и он не хочет ничего больше, кроме как просто сломать, разрушить, разорвать мир, в котором ребенок может сгореть в центре пламени феникса; несправедливое принуждение четырнадцатилетнего мальчика взять на себя ответственность за многочисленные грехи старших. Он вытаскивает повязку Рин. Крепко оборачивает ткань вокруг костяшек пальцев два раза, и сильно тянет, пока края не начинают врезаться в плоть его руки.* * *
Той ночью Обито выкладывает вещи, которые носил с собой с детства: Первая — бинт. Безнадежно романтично, но он позволяет себе эту поблажку. Вторая — небольшая фигурка, которую подарили родители, их первый и единственный подарок. Они умерли несколько месяцев спустя, на войне. Третья — фотография Рин, тщательно вырезанная из остатков снимка их команды, которую Обито уничтожил в приступе безысходности и отчаяния: впоследствии, когда барабанная дробь его сердцебиения успокоилась и зрение перестало быть мутным, он провел несколько часов на полу, собирая разорванные кусочки и склеивая их вместе, к большому веселью Зецу. Четвертая — записка, которую Обито хранил спрятанной за рамкой фотографии команды. Он получил ее сразу после того, как был избит Гаем во время первой попытки сдать экзамен на чуунина: он был дико смущен и обижен, не желая ни с кем разговаривать из-за поражения. Мальчик нашел ее сложенной и бесцеремонно засунутой в его шкафчик, ярко-синей ручкой было написано: Дорогой Обито, Это был, вероятно, худший бой, Который я когда-либо видела, но ничего страшного :3 Ты ведь никогда не сдаешься. Это твое лучшее качество. Держись! Продолжай в том же духе и, пожалуйста, не вешай нос :-) — Рин Рядом с ее именем было нарисовано сердечко. В то время Обито разрывался между чувством унижения и восторга, ведь Рин потратила свое время, чтобы написать ему, а также она увидела, как он облажался, однако все равно хранил письмо, не обращая внимания на противоречивые эмоции. Обито разворачивает записку на земле, перечитывая ее. Она складывалась и раскрывалась так много раз, что сгибы бумаги начинали рваться, а ее края стали мягкими и истертыми. Осторожно, Учиха выкладывает их все подряд: записку, повязку, фотографию и статуэтку. Он раскладывает их с тихим благоговением, делая паузу, чтобы дотронуться до каждой маленькой вещицы. Обито сделал небольшое пламя. В огне края фотографии и записки чернеют и скручиваются, а фигурка начинает пузыриться, медленно тая капающей пластмассой. Только через некоторое время Обито все же решает сохранить повязку, вырвав ее из рыжих языков и пригладив обугленную ткань, изношенную под его пальцами. Потрескивает огонь. Обито смотрит на тлеющие угольки и рябь восходящего пламени, что целует ночной воздух, блики отражаются в его глазах, и он задается вопросом, когда его сердце скрючится так же, как клочок бумаги в костре.* * *
4.
Зецу сообщает о передвижениях Акацуки. Они сражаются на одной войне, затем сражаются на другой. Они действуют как солдаты удачи, заимствуют оружие, ведут хороший бой, что является очевидным препятствием для благих намерений Нагато. Большинство, если не все нукенины в списке Акацуки, делают это за деньги, но Нагато руководит организацией, как борцами за свободу, продвигая политические программы и свергая тираническое правление. — Почему вы это не сделали? — спрашивает Обито, когда Нагато и Конан встречают его на окраине Амегакуре, дождь отбойным молотком стучит по стенам пещеры. — За все годы службы Акацуки у нас есть только один биджуу: Треххвостый, которого захватил я сам. — Мои извинения, — отвечает Нагато-Пейн, фиолетовые глаза скользят вверх, чтобы встретиться с ним. — В этом мире много несправедливости. Мы лишь стремимся исправить ее. — Вы путаетесь в понятиях, — произносит Обито. — Нельзя спасти мусор, собранный в этом мире. Я стремлюсь покончить с этим, — Обито поворачивается и добавляет резким тоном: — Принеси мне хвостатых, и я клянусь тебе, это положит конец всей войне. Итачи присоединяется к Акацуки, думая, что он проник в организацию Обито. Пейн, возможно, не знает, как и другие участники, но Обито хорошо осведомлен о скрытых посланиях Итачи, которые ястреб тайно отправил Данзо. Это не имеет значения. Для управления биджуу нужна рабочая пара шаринганов, а Итачи беглый ниндзя. Отступник не сделает ничего, чтобы поставить под угрозу свое укрытие.* * *
Он хлопает в ладоши и крутится в пируэте, громко смеется и городит какую-то бессмысленную чепуху о том, что убивать тридцать человек было очень весело, но Дейдара с Кисаме безмолвно стоят, объятые ужасом, и густой, болезненный запах крови и трупов витает над землей. — Почему ты так себя ведешь? — Нагато спрашивает его однажды, когда они стоят одни у входа в пещеру. — Потому что ты лидер, — поясняет Обито. — Я не могу дать им повода подозревать меня. Он не говорит, что игра в дурака позволяет ему пристально следить за всем, и план Глаз Луны возвращается в свою колею, ведь на следующий день Итачи и Кисаме притаскивают еще одного хвостатого. Той ночью он смотрит на себя в зеркало. У него бледное лицо, глаза обрамлены черными кругами, а шрамы на лице все еще воспаленные, неровные. Шероховатые участки кожи, сшитые вместе и сросшиеся к костям, вывернулись наружу, как кратеры разбитой скалы, и в голове он задается вопросом: испугалась бы Рин, если бы увидела его.* * *
Вот что он представляет: Маленькие руки приближаются к его сгорбленной фигуре, сидящей на кровати, чтобы коснуться его затылка. Она стоит совсем рядом с ним, темным силуэтом на фоне лунного света из окна напротив, позволяя ему склонить голову, чтобы коснуться ее груди. Они замрут так лишь на мгновение, руки Рин на затылке Обито, лоб упирается ей в грудную клетку, его глаза закрыты, а щека покоится в мягком местечке между ее шеей и плечом. Дорогой Обито, Это был, вероятно, худший бой, который я когда-либо видела, но ничего страшного. Ты ведь никогда не сдаешься. Это твое лучшее качество. Продолжай в том же духе и, пожалуйста, не вешай нос. И это ощущается как нежная ладонь на его шее. Теплая рука, сжимающая его плечо в успокаивающем жесте.* * *
5.
Он в бешенстве. Нагато мертв, а Конан сбежала; Обито просто сидит и кипит бурлящей яростью внутри. — Тоби? Что не так? Он убивает Зецу даже не моргнув, щелкнув его шеей и отмахнув тело к стене с глухим стуком.* * *
Битва с Конан идет совсем не так, как он планировал. Льет дождь, и Обито встает, вода скатывается с его порванного плаща и плеч. Его шрам ноет, давно знакомая боль глубоко укоренилась, и он рефлекторно сует левую руку в карман, чтобы провести пальцем по спрятанному внутри кусочку ткани. Но там ничего нет. Глаза Обито вмиг расширяются, когда он понимает, что потерял повязку при взрыве. После кровавой бойни в Киригакуре, после того, как Обито провел ночь, рыдая над телом Рин, он подошел к пещере, где обитали Зецу, и спросил, может ли он принять ванну. Его тело было потным и липким, а старая засохшая кровь застряла в трещинах шрамов, и Обито жаждал встать под успокаивающие струи горячей воды. Он посмотрел на себя в зеркало. Шрамы искажали всю правую сторону лица, его единственный глаз был налитым кровью, а волосы спадали на его плечи спутанными колтунами. Без шрама Обито имел полное сходство с Учихой Мадарой: такое же изможденное лицо, такое же усталое выражение на нём. Такие же темные круги под глазами. Он подстриг свои волосы в раковине лезвием ржавого ножа, выдергивая пряди и позволяя им падать вокруг себя. Один резкий срез. Другой. Пучки волос падали большими клочьями на пол и кафель, и Обито срезал их неровно, почти с неистовой злостью; его жесткие пряди торчали вдоль вспотевшего лба и лица. Поскольку она была мертва, ее не было с ним. Он думал о холодной коже и больших мокрых глазах; ее тело, тяжелый груз в его руках, согнулось и сломалось, как разорванная кукла. Тепло. Оно наполняет его единственный здоровый глаз, застилая зрение облачным туманом, и это ощущается так, будто события последних нескольких лет наконец переливаются через край: потому что его тело изранено, душа раздроблена, а ее повязка оторвана от него, как выбитый глаз или сломанная конечность, это дыра в его сердце, которая никогда полностью не затянется.* * *
Ее надгробие гладкое, очищенное от падающего снега, который начал окутывать землю. Это первый и последний раз, когда Обито навестит ее здесь, стоя над мемориалом в маске и плаще. Посетители только что оставили здесь цветы, лепестки сверкают в темноте, которая кажется залитой одиноким звездным светом. Его риннеган вращается, вспоминая. Обито повидал многое. Он видел, как поднимались армии, а народы падали, ритм барабанов цивилизаций гремел и взрывался как сгоревшие звезды, и он напоминает себе, что боли нет. Только четкая цель, освещающая его путь. На морозе у него ноет шрам. Обито спокойно поправляет маску, позволяя кончикам пальцев обвести края рытвин рубцов, прежде чем натянуть капюшон своего дорожного плаща, шаринган вращается, и вихрь камуи телепортирует его далеко-далеко.Конец.