Пролог.
Белый цветок так на Бога похож, Как-то раз ответил мне Он. Я вниз посмотрел и вдруг обомлел: На поле ростков вырос черный изгой. И не был похож он на братьев своих, Белесых, как сладостный сок. Я руку свою вдруг к нему потянул, Схватился, урвав лепесток. И мир озарился блаженной тьмой, Я больше не видел цветов, И лишь лепесток темнее всей мглы, В руке моей сильно продрог. И Он улыбался, с ухмылкой смотря На то, как чернеет душа, Белоснежные крылья за Божьей спиной Покрылись греховной смолой. Нет больше дороги мне в райский Эдем, Отныне вовеки веков. И лишь лепесток черного яда в руках, Храню я в руках до сих пор.
— Вы слышали легенду, легенду о синем море, — треск фонарных столбов глушился сквозь непроходимую толпу на улицах города. Маленькие мотыльки стремились к свету, сжигающему их дотла, тянясь своими тонкими лапками к своей погибели. — Говорят за горизонтом возможностей есть тайный Эдем, — Николас шел покачиваясь, крепко сжимая повязку с кровоточащей под ней ножевой раной, опустелыми глазами всматриваясь точно вдаль ночных огней. В переулке в это время было тихо, весь сброд собрался на главной площади в поисках обещанного представления. — Нет места в нем грязи людского порока, — весенний ветер колыхал его испачканные в грязи пряди светлых волос, спать хотелось жутко, но он шел, передвигая дрожащими ногами, мечтая вернуться домой. — Только светлые мысли и покой. Наше синее, синее море поможет туда догрести. Николас запнулся о камень, не сопротивляясь гравитации падая прямо на асфальт, он чертовски устал от этой долбанной жизни, поимевшей его во все щели и не только морально, казалось бы, еще и физически. «Синее море» — песня, которую напевала ему когда-то мать, изнасилованная и убитая собственным мужем — единственное, что осталось ему из «светлого» детства в дворовых дебрях. Отпуская прошлую жизнь, он мечтает о долгожданном покое. Дворовая жизнь и дурная компания привела в итоге его к жизни наемника, Николас так и не понял, как сумел заинтересовать своего уже бывшего Босса, так, что тот даже не мешкая назначил его одному из своих подчиненных. Тренировки были тяжкими, но несущими в себе много пользы, от того в шестнадцать лет он впервые убил человека, сам прицелился и спустил курок, отчего-то радуясь, что мозги, разлетевшиеся по стене жилого дома, оказались не его. Спустя пару лет он каким-то странным образом загремел в мафию, к своему же Боссу, доверяли ему мало, поэтому вначале нелегкой карьеры он выполнял мелкую работу: кого-то припугнуть, избить, того и убить. Пару раз заставили перевезти наркоту заграницу, тем не менее, он не исключает и того, что, если бы ему предложили неплохие деньги, он бы и глазом не моргнул, убил бы даже свою «семью». Босс это понимал, поэтому наемников в его «семье» было не то что мало, их не было совсем, так что он понятия не имеет, чем так заинтересовал его, держа его рядом собой, тот активировал пороховую бомбу замедленного действия, готовую взорваться по приказу. В последний раз он видел Босса пару недель назад, столкнулись в одном из местных баров, тогда то он и предложил это самое задание, знал был Николас чем это закончится — послал бы к черту этого козла, пускай дальше «несет благо во имя чистоты». Группировка, которую ему предложили уничтожить обладала неплохим влиянием в мире мафии, что было очень странно, потому как она имела очень много побочных ветвей, готовых поручиться и помочь в случае нападения. Его Босс никогда не был мелочным, но всегда действовал осторожно, а тут предложил немалую сумму за уничтожение порядком двухсот человек, с чем бы даже не справились и самые матерые наемники в одиночку. А тут на тебе: убей, принеси мне голову их главаря. У его Босса было странное чувство юмора, и увлечения, от которых страдали почему-то подчиненные: то ему голову неси, то палец с кольцом женатого консильери вражеской семьи, то еще чего-то странное. Вообще, Николас так и понял отчего другие семьи, своих потенциальных клиентов, он называл вражескими, так же к ним и относясь, просто привычка что ли? Дерьмовая привычка, конечно, но за десять лет служению одной семье его мало кто интересовал, да и им не особо интересовались, зная, что он принадлежит его Боссу. Николас так не считал, тем не менее, противореча своим словами голову бы дал на отсечение, но Босса бы своего защитил. После «несчастного случая» с его отцом, «случайно» упавшего на нож, и получившим пятьдесят ножевых ударов (во всем виновата гравитация, честно, к ней вопросы), Николас как-то пристрастился к их Боссу, который, грубо говоря, вырастил его, делая из мелкого замызганного дворового мальчишки собственного Цепного Пса, убивающего по приказу (благодаря паре миллионов на счету). Так-то его Боссу было бы выгоднее нанять более дешевого наемника, Николас и сам не понимал, почему тот носится с ним, да и выплачивает такую баснословную сумму без всяких вопросов, просто, наверное, и сам притерся к брошенному бродяге, просто не признает. Мафиози вообще запрещено чувствовать, иметь семью или что-то вроде, по крайнем мере, в клане его Босса, потому как всех, кого Николас когда-то встречал за десять лет службы были неженатыми, либо незамужними людьми, не строящими планы на семейную жизнь или «райские» посиделки у камина. Все они были люди черствыми, старой закалки, отчего иногда в дрожь бросало от их каменных лиц. Но подходя к зеркалу, Николас часто видел в отражении то же самое выражение лица, тютелька в тютельку. Может, это заразно, стоило провериться у врача. О нем, Боссе, мало что можно было сказать хорошего, да и вообще хоть что-то сказать, мужиком он был крепким, сильным, хитрющим до чертиков, однажды даже заставил его работать за самую минимальную сумму. Николас и сам не понял, как это произошло, вот он вроде идет в кабинет Босса, они обсуждают дело, нужную сумму, бам (!) и как снег на голову, не успел он и оглянуться, как, оказывается, он работал за какие-то гроши, да и подпись его так убедительно стояла на копии контракта — все же Босс еще был и осторожным, мало ли у наемника ручки щебутные, случайно контракт разорвут и потребуют полную сумму, а доказательств то нет, а деньги то не выплачены, цены то у него практически одинаковые. Тут скорее Боссу бы поверили, нежели ему, так что они оба были в пролете, но вот Босс то был в ямке, а сам Николас в огромной пропасти без шанса на спасение с простреленной головой. За Боссом стояли сотни людей, за ним — только он сам, полагаться приходилось только на себя, поэтому, как бы ему не хотелось, пришлось прийти к консенсусу, который бы удовлетворил обе стороны. Николасу то немного надо: деньжат побольше, да и уютную квартиру, о которой никто не знает, дабы не проснуться с простреленной головой или вообще не проснуться в данном случае. Жить то ему хотелось, ой, как хотелось, по крайней мере последние пару лет. Опять же, Босс был тем самым человеком, который показал зазнавшемуся мальчишке, считавшему свое горе важнее несчастий мира, что такое отчаяние и безумие. Хватило на всю жизнь. Не будь он наемником, вступил бы в эту Семью, да вот путь, таким как он закрыт в миры мафии. Николас слишком свободный, Мафия требует преданности, а он не какая-то псина, которая будет верна одному человеку, хотя, в последнее время, вроде как ей стал, что крайне презирает, но опять же соглашается на новую сделку. О том, как он выглядит мало кто знает, в отличие от прихвостней Босса, чем тот неоднократно и пользовался, посылая его во вражеские семьи, уничтожая их изнутри. Веселые были деньки, сейчас все совсем по-другому. Конечно, не Босс, а он лежит с продырявленным боком в каком-то переулке, вспоминая последние строки любимой маминой песни, о которой не вспоминал уже много лет — ни к чему тревожить старые шрамы. Становясь мафиози лишаешься хоть каких-то эмоций или связей, только потому что это чревато проигрышем. Эмоции мешают убивать, слишком сильная нагрузка, захлестывает не по-детски; связи не позволяют вздохнуть свободно, заставляя постоянно беспокоиться о благополучии других. Свою бы шкуру выгородить и спасти, потом уже о других думать. Единственный, кто по-настоящему был дорог Николасу был тот же самый долбанный Босс, об этой «связи» он бы никогда никому не рассказал, но, теперь уж точно. Спереди послышались торопливые шаги, Николас сквозь заложенность в ушах постарался понять кто это: жизнь наемника его многому научила: от распознавания походки до траектории противника. Но сейчас все было словно сквозь вату. Он потянулся к кобуре с револьвером, тратя последние силы на бесполезное действие: он, черт возьми, так просто не сдохнет тут, но отчего-то выронил его из рук, распахнув глаза, удивленно поднимая голову. В этом шуме городских улиц и плотного застоя в ушах он распознал знакомые шаги, торопливо, но величественно вышагивающие к нему, а за ним целая свора прирученных болонок. Он видел только очертание ног, не требовалось ничего более, он узнал обладателя этих шагов. Смешно. — Хозяин пришел за своей собачкой? — ехидно спросил он, когда его без особой осторожности перевернули на спину. Он звонко прокашлялся, выхаркивая внутренности наружу вместе с кровавыми ошметками своей души. Опс, кажется, все же у него нет души. Как и везения. —Разве собака не умирает поодаль от хозяина? — сквозь пучину отчаяния и цветных мушек, придерживая за голову, на него смотрели все те же светлые глаза, не выцветшие ни на йоту за столько лет. Босс, будто застрял в определенном промежутке времени, либо вкусил запретный плод молодильных яблок, оставаясь свежим мужчиной, без единой морщинки на лице. Всегда строгое лицо было омрачено жгучим оскалом. Николас так и не понял: Босс так злился, за невыполненный приказ, желая вдарить ему по самое не хочу, либо же злился за то, что тот помирает. —Хозяин сам нашел своего пса, желая разделить с ним эту участь, — говорить становилось все сложнее, он чувствовал, как потихоньку слабеет, Босс схватил его за руку, пока опытные врачи проделывали какие-то манипуляции с ним, кажется, даже переливали кровь (в нестерильной то обстановке, он скорее от сепсиса помрет), его люди осматривали окрестности. Николас знал — шансов у него мало, четвертая положительная кровь крайне редкая, да и потерял он неплохо так, пока добирался до безопасного места. –Гиблое это дело было отправлять пса в логово волков. — Кто же знал, что волки оскалят пасть так рано, — Босс на миг повернул голову в сторону, где предположительно находились врачи. Он знал, что там увидит: отрицательные кивки, безнадежные взгляды и страх, ужасающий страх перед гневом этого человека. Рука Босса крепче сжала ладонь Николаса, облаченная в мягкий бархат, сейчас он плотно въедалась в кожу, казалось, сдирая целиком. — Тебе еще рано умирать, приказ не был отдан. — Псы уходят свободными, им не нужны приказы. Рад был вам служить, Босс, -хмыкнул он. — Спи спокойно, Цепной Пес - Николас.