Сердце Скал. Зверь

      Начинался день.       В воздухе висела густая пелена пыли, поднятая недавним ураганом, но она уже медленно оседала, открывая неяркое зимнее солнце.       Синие шмели растворились в свете нового дня.       Рокэ был один.       Тело Ричарда лежало в двух шагах от него – залитое кровью и сведённое посмертным оцепенением. Правая рука Повелителя Скал загораживала Капкан Судьбы, словно и после смерти он старался удержать Изначальных тварей в туннеле Лабиринта. У самых кончиков его пальцев тускло мерцала рукоятка меча Раканов, выпавшая из ослабевшей ладони.       Чёрные литтэны пропали из виду, словно они обратились в густые тени, застывшие на базальтовых плитах Гальтары.       Рокэ померещилось, что на ладони Дика блеснуло что-то тёмное. Он шагнул вперёд, едва удерживаясь на ногах. Земля под ним уже перестала биться в конвульсиях, но ему почему-то чудилось, что она по-прежнему шатается как пьяная.       Он наклонился, с трудом сохраняя равновесие. Глаза не обманули его: в раскрытой ладони лежал, переливаясь всеми оттенками коричневого, крупный, чистый карас.       Камень Повелителя Скал.       Он показался Рокэ смутно знакомым. Рукоятка меча Раканов, поблёскивающая рядом, послужила напоминанием: в ней зияло пустое углубление, по размерам в точности соответствующее камню. Сомневаться не приходилось: это был тот самый карас, который однажды выпал из меча Раканов после покушения на улице Мимоз. В тот вечер Рокэ разрешил своему оруженосцу забрать его себе, и с тех пор не интересовался его судьбой.       Теперь мёртвый Ричард возвращал камень обратно.       Рокэ смотрел на драгоценность напряжённым упорным взглядом: ему почему-то взбрело на ум, что вся жизнь Ричарда сосредоточилась в этом камне. Это походило на навязчивую идею, на бред наяву.       Он нагнулся ниже и попробовал сомкнуть пальцы Дика вокруг караса. Но окоченевшая ладонь утратила гибкость и отказывалась сжиматься, словно Дик не хотел принимать камень назад.       Рокэ выпрямился, раскачиваясь как тяжелораненый или мертвецки пьяный.       Он размышлял.       Нельзя было оставлять Ричарда здесь, на голой земле. Крысы, которым удалось избежать зубов Изначальных тварей, скоро выползут из своих укрытий. Запах крови и разлагающейся плоти обязательно привлечёт их. Мысль о том, что эти мелкие омерзительные грызуны могут прикоснуться к Дикону, казалась Рокэ невыносимой.       Он вспомнил, как много лет назад, когда он юнцом приехал в Гальтару из любопытства, местные жители уверяли его, что ни одно существо, будь то человек или зверь, не способно подняться на Холм Ушедших.       Тогда он убедился в этом. Ни перелётные птицы, ни юркие ящерицы не могли даже кончиком хвоста коснуться ступенек лестницы Холма.       Священная пирамида открывалась только Ракану и Повелителям.       Рокэ кивнул самому себе в знак согласия. Он отнесёт Ричарда наверх, на Террасу мечей. Пусть последний потомок Лита навсегда останется там, откуда его предок смотрел на этот мир, покидая его навеки.       Рокэ снова нагнулся, покрепче упершись ногами в землю. Подобрав меч Раканов, он положил его Ричарду на грудь, как кладут оружие погибшему в бою воину, и осторожно заткнул фамильный кинжал Окделлов ему за пояс. Ещё некоторое время он медлил, размышляя, как удержать карас в безвольной руке, и в конце концов привязал его к ладони лоскутом, оторванным от собственной рубахи.       Он не хотел прикасаться к камню.       Наконец, всё было готово. Сцепив зубы, Рокэ поднял на руки непослушное, налившееся гранитной тяжестью тело – и застыл на месте, качаясь из стороны в сторону, не решаясь сделать ни шага вперёд, чтобы не рухнуть вниз, в серую пыль Гальтары.       Он не простил бы себе, если бы выронил свою драгоценную ношу.       Он стоял долго, бесчувственный, как сомнамбула, и терпеливо ждал, покуда относительное равновесие не вернётся к нему.       У него ещё достанет сил отнести тело Ричарда на Холм Ушедших.       Каменная пирамида серой громадой возвышалась прямо перед ним.       Рокэ не знал, когда он двинулся вперёд: он утратил представление о времени. Он ступал медленно, осторожно, не чувствуя земли под собою. Ему чудилось, что единственная его опора в этом неверном, шатающемся мире – гранитно-тяжёлое тело, которое он нёс на руках. Рокэ вцепился в него той судорожной хваткой, какой утопающий цепляется за холодный камень, выступающий над поверхностью болота.       Если бы он не держал Ричарда, он упал бы.       Он шёл, сам не ведая как, и думал – без мыслей, одними образами, словно он всё ещё стоял на вершине Блуждающей башни и смотрел на расстилающиеся под ним земли.       Их обезобразило землетрясение. Подземные толчки дошли до Агарии на юге, Приморской Эпинэ на западе, Варасты на востоке и Кольца Эрнани на севере. Саграннские горы содрогались как в ознобе и извергали из себя камнепады и грязевые сели. Огонь, вырвавшийся из-под треснувшей земли, распространился по юго-западу; на северо-востоке реки вспухли от талого снега. Ледяная вода доходила людям до пояса; поля, деревни и города были подтоплены. В окрестностях Олларии ураганный ветер, последовавший за землетрясением, заставил людей и животных сходить с ума от страха и искать укрытия.       Часть Талига лежала в развалинах. Но ярость стихий уже исчерпала свою силу, хотя люди ещё не верили этому и ожидали новых напастей.       Природное бедствие прошло. Оно было пагубным, но вместе с человеческими жизнями унесло с собой все прошлые распри. Люди объединятся, чтобы преодолеть разруху и смерть; мятеж в Эпинэ погаснет; дворянство, горожане и народ сплотятся вокруг короны. Кризис власти, вызванный убийством Фердинанда II, будет преодолён.       Время, отпущенное Олларам, миновало.       Рокэ брёл вперёд неверным, нетвёрдым шагом, но видел перед собой не Холм Ушедших, а горные перевалы в Ноймаринен. Кареты, украшенные гербами Манриков и Колиньяров, неуклюжие и неуместные, медленно ползли по потаённым тропам. Рокэ видел, как скользнув колёсами на обледеневшей и узкой дороге, они заваливаются набок, опрокидываются и летят, будто нелепые брюхастые туши, в разверзшуюся под ними пропасть. Рокэ слышал крик испуганного ребёнка, спрятанного в чреве одной из карет, и видел, как четырёхлетний мальчик, выпавший из распахнувшихся дверец, зацепился за уступ скалы, случайно оказавшийся у него на пути. Малыш долго барахтался на снегу и плакал, зовя на помощь, но оказать её было некому – люди, похитившие его, погибли.       Но мальчик выжил. Наделённый от природы живостью и энергией, он трепыхался до тех пор, пока не выбрался обратно на дорогу. Передохнув, он побрёл вперёд, сам не ведая куда, голодный и замерзающий. На этом пути он забыл, кто он, забыл своё имя, забыл лицо своей матери и доброту человека, которого его учили называть государем и отцом. Он шёл, и шёл, и шёл, ведомый инстинктом самосохранения, который так силён в детях. Он почти умирал, когда какой-то пастух, блуждающий в горах в поисках сбежавшей овцы, заметил и подобрал его.       Рокэ знал: однажды, много лет спустя, он поедет в Ноймаринен через эти перевалы. Проводником по опасным тропам вызовется стать молодой пастух, сильный и ловкий, с лицом Оскара Феншо-Тримейна и густой гривой знакомых пепельных волос. Рокэ бросит ему золотой за услуги, и пастух с восторгом поймает его, благодаря за монету как за настоящее сокровище.       Больше они никогда не встретятся.       Тот, кто некогда звался Карлом Олларом, навсегда останется безвестным ноймарским плебеем. Рокэ надеялся: молодой пастух проживёт долгую и по-своему счастливую жизнь. Грехи родителей не лягут на сына бременем позора незаконного рождения и тайных дворцовых заговоров – этих плодов чужого честолюбия.       Мёртвое лицо Ричарда выразило полное согласие с этими мыслями.       Рокэ не расскажет о своей встрече высокопреосвященному Луи-Полю, кардиналу Талига. Род Феншо-Тримейнов продолжит юный Викто́р, пятый и самый младший брат главы новой оппозиционной партии. Вивиан, четвёртый, бесславно сгинет на дуэли, подстрекаемый фамильным вздорным нравом. Хвала Ушедшим, к этой смерти Рокэ не будет иметь никакого отношения.       Кардинал Луи-Поль никогда не простит гибели Оскара и Артура, но смерть Вивиана сломит его дух. В конце концов он займёт место министра при новом короле и много сделает для религиозного мира в Талиге. Несмотря на личную неприязнь к человеку, кардинал будет испытывать уважение к правителю.       Если бы прошлое можно было повернуть вспять! Рокэ не сделал бы многого из того, что совершил. Как это сказал Ричард однажды?.. Не бывает меньшего и большего зла. Чтобы спасти мир, нужно спасти человека.       Рокэ не смог. Вокруг него была пустота.       — Знаете ли вы, что страшнее любого предательства? — бросила ему в лицо покойная Мирабелла Окделл, встав у него на пути. — Хуже всего самому стать предателем! Вы оказались не способны сохранить хоть что-нибудь, кроме собственной жалкой жизни.       Рокэ не ответил ей. Его нога как раз наткнулась на первую ступеньку лестницы Холма Ушедших. Он пошатнулся, но удержал равновесие, ухватившись за надёжного, как скала, холодного, мёртвого Ричарда. Цепляясь за неподвижное каменное тело, Рокэ начал подниматься, пристально всматриваясь туда, куда людям не дано заглянуть при жизни.       Он видел: сестёр сгинувшего без вести принца приютят их настоящие семьи. Октавию воспитают Ноймаринены; ей единственной оставят титул высочества. Но Рокэ знал – теперь он знал совершенно точно, что Фердинанд II не являлся её отцом. Она родилась от первого любовника своей матери, графа Литенкетте: Катарина выбрала его потому, что он приходился родным племянником её мужу. Но об этом никогда не объявят во всеуслышание.       С возрастом Октавия сменит принцессу-аббатису Карлу на месте настоятельницы Атрэ-Сорорес. Её добрые дела и милосердие заставят позабыть о грехах её матери. Единственная из всех, кто последними носил фамилию Олларов, Октавия сохранит добрую память о названном отце.       Ричард одобрил бы это.       Анжелику Придд Рокэ сам воспитает в Кэналлоа вместе с её юным дядей, герцогом Питером-Иммануилом. Повзрослев, она выйдет замуж на одного из вассалов Волн, и много раз станет матерью. Питер-Иммануил тоже женится, и даже дважды, но останется бездетным до конца своих дней.       — Не упрекайте себя, ваша светлость, — мягко сказал Валентин Придд: он стоял ступенькой выше Рокэ. Его живот был разворочен выстрелом в упор, но, казалось, он не замечал этого. Он кивнул головой, отступая, словно прощая и прощаясь.       Последний Ракан не мог сдержать данного им слова. Молодые Юстин, Валентин и Клаус, совсем ещё мальчик – все они были вынуждены уйти, не оставив после себя иного следа, кроме памяти. Лишь Питеру доведётся прожить полный человеческий век, но в том нет ни малейшей заслуги Рокэ. Родившийся в первое десятилетие Излома, он появился на свет уже бесплодным. Только это в итоге и спасло ему жизнь.       Теперь Рокэ понимал это ясно, как никогда.       Он кивнул молодым Приддам в ответ, и они удалились туда, куда уходят все эории. Он тоже пошёл дальше по бескрайней долине небытия: среди тех, кто уже покинул этот мир, и тех, кто ещё не появился в нём.       Титул герцогов Приддов перейдёт к настоящему Повелителю Волн.       Он родится уже очень скоро, летом следующего года. Рокэ знал его имя: Альдо, сын молодой герцогини Эпинэ и любимый пасынок Робера. Мальчишка вырастет первоклассным моряком. Рокэ видел его подростком, резвящимся на эпинском побережье: быстрый и ловкий пловец, ныряющий, как глубоководная рыба, Альдо-младший казался порождением самих волн. Рокэ смотрел, как мальчик растёт, как учится ставить паруса и управлять рулём, как носится, безоблачно счастливый, по подаренной ему шхуне, резвой, как ласточка. Ему исполнится лишь шестнадцать, когда он ступит на палубу военного корабля, сделавшись младшим офицером. Храбрый и искусный, он словно чувствовал море, а оно любовно выбалтывало ему все свои сокровенные тайны. Рокэ видел молодого Альдо капитаном «Дельфина», флагманского корабля талигского флота, за бортом которого так часто следовала стая дельфиноподобных астэр. Молодой командующий рано станет адмиралом – удачливым, блестящим, прославленным на все Золотые Земли. Он будет отличаться весёлым, общительным нравом и почти бесшабашной смелостью – но сквозь его видимое легкомыслие внимательный взгляд заметит ясный, холодный ум и истинно гоганскую расчётливость.       У нового герцога Придда будут братья – много единоутробных братьев, на удивление похожих друг на друга. Рокэ не смог правильно посчитать их: четверо или пятеро? Морис, Ришар, Мишель, Шарль… Иноходцы, связанные родственной дружбой с Дельфином. Забавная картина. Рокэ спросил у Дикона: не кажется ли ему странной эта компания сухопутных и морских животных? Но Ричард не ответил – он ушёл уже слишком далеко.       Рокэ был один.       Случалось ли ему, про́клятому, когда-нибудь так глубоко и безнадёжно чувствовать одиночество, как благословенному?..       На миг он испытал что-то вроде острой зависти к Роберу и Мэллит, окружённым многочисленным потомством. Однако новая картина тут же предстала перед ним.       Он увидел молодую девушку, свою будущую жену – тоненькую и гибкую, похожую на легкокрылого лесного мотылька. У неё будут густые русые волосы и прозрачные зелёные глаза, как у их общей прабабки Раймонды. Бледные щёки её со временем окрасит нежный, ровный румянец – южное солнце Кэналлоа подарит ей избавление от детской хвори. Приступы удушья больше никогда не потревожат Эдит. Однако сердце её, хотя и щедрое на любовь к новой родине, всегда будет принадлежать холодным, неласковым северным горам. Её любовь к ним, хотя и на самую чуточку, окажется больше, чем даже любовь к мужу.       На мгновение эта мысль огорчила Рокэ, но он тут же опомнился. Его сердце тоже будет принадлежать жене не полностью; главное место в нём займёт другая.       Красивая русоволосая девочка с синими, как у него, глазами, по которой станет сходить с ума всё Кэналлоа!       Его настоящая девочка в окошке.       Он назовёт её Долорес: Лола, Лаура, Лора. Ричард будет решительно предпочитать последний вариант.       Рокэ шёл и смотрел, как чёрное солнце встаёт над Гальтарой.       У него родятся и сыновья. Трое, как обещала ему Оставленная. Он мог назвать каждого из них по имени. Лицо Повелителя Ветра – его собственное лицо – будет у второго из них.       Рейнальдо, первый герцог Варасты, возобновит род, прервавшийся из-за козней Каталлеймены. Когда-нибудь он тоже вызовет рой синих шмелей, как и его отец, но не ради того, чтобы загнать Изначальных тварей в Лабиринт. Нет: ему всего лишь захочется позабавить сестру, его любимицу и баловня всей семьи.       Рокэ видел их – беззаботных, счастливых.       Их старший брат унаследует престол Талига. В нём вновь воплотится истинный Ракан. Каталлеймена узнала бы в нём огненный взгляд Астрапэ, струящиеся волосы Ойдмы, звучный голос Анэма и твёрдую незыблемость Лита.       Твёрдую незыблемость Ричарда.       Рокэ отвернулся, не желая видеть лица своего младшего сына. Он не хотел знать нового Повелителя Скал.       Вместо этого он поднял глаза на Террасу мечей: она была уже совсем близко. Каменные лезвия впереди искрились языками ослепительного, бело-лилового огня.       Огонь Этерны зажёгся снова.       Он возродился в самом центре Ожерелья миров. Сначала он был всего лишь крохотной искрой в руке Одинокого, но уже в следующую секунду вспыхнул, как огромный факел. Он расширялся – быстро, неостановимо, и вскоре уже горел как тысячи солнц. Он переливался цветами, названия для которых нет в человеческом языке, и питал всё Ожерелье энергией и жизнью. Тускло-зелёные твари бежали от него прочь, устрашённые силой, с которой они надеялись никогда не столкнуться снова.       Воинство Одиноких приветствовало возрождение Этерны ликующими криками.       Рокэ сделал последний шаг.       Лестница закончилась. Он стоял на вершине Холма Ушедших, освещённой холодным зимним солнцем. Каменные мечи, ещё секунду назад казавшиеся столбами светящегося огня, теперь возносились в небо как надгробные обелиски, серые и пыльные.       Он прошёл дорогой смерти до конца.       Рокэ осторожно опустил тело Ричарда вниз на каменные плиты площадки. Посмертное окоченение отошло, и теперь Дикон казался мирно спящим: его лицо, ещё хранящее следы пота, вызванного агонией, разгладилось, и все члены стали мягкими, расслабившимися и послушными.       Рокэ заботливо устроил юношу поудобнее, сунув ему под голову собственный камзол, скатанный в подобие валика. Затем обессиленно рухнул рядом. Он казался самому себе искалеченным трупом, тогда как Ричард – почти здоровым и живым.       Он лёг рядом с мертвецом, как с братом.       Его мгновенно охватило глубокое беспамятство, настолько похожее на смерть, что сами Ушедшие, вернись они назад в Кэртиану, посчитали бы последнего Ракана бездыханным телом, которое невозможно вернуть к жизни.