танцуй в ее личной темноте.

Девушка сама не слышит, насколько громко хлопает дверью, откидывает рюкзак, от которого уже ломит в спине, устало, даже обреченно выдыхает и, мурлыкая, валится лицом вниз на кровать. Блондинка нехитрыми движениями стягивает кроссовки и забирается под одеяло. — А переодеваться ты не собираешься, красопета? — другая девушка усмехается, но кидает свой рюкзак туда же и валится на кровать точно таким же образом. — Мы умрем за эту неделю экзаменов. Блондинка бубнит что-то в подушку, поднимает руку и пытается что-то объяснить. — Буду считать это красочным отзывом, — вторая усмехается и, вздохнув, поднимается с кровати, дабы взять с тумбочки приличной толщины книгу. — Поднимайся, о умнейшая, надо повторять, — обреченно смотрит на текст, жмурится, надеясь, что все это пропадет, как по волшебству, но, открывая глаза, видит ту же картину. — Кайя! — она подрывается слишком резко, рукой хватается за одеяло и вместе с ним летит вниз. Секундная пауза, а затем обе взрываются смехом. — Вставай, — протягивает девушка и тыкает ногой в завернутое тело. — Эми, отстань, я умерла. Задавай вопросы, я опустилась на свой уровень знаний, — Кайя похлопала рукой по деревянному покрытию и замерла. Эмили запустила руку в волосы, спускаясь от темной макушки к розовым концам. Она скривилась, но все же открыла книгу в самом конце. — Годы битвы душ. Кайя зашевелилась под одеялом, что-то пробурчала и промычала. — 1238–1389 года. Победили силы духов Теяса, — Эмили прищурилась и поджала губы. — Я даже отсюда чувствую твое едкое выражение, дорогуша. Да, представляешь, историю я знаю, — Кайя поднялась, — на ее лице буквально сияла гордая улыбка — закинула край одеяла через плечо и легла на кровать. — Долгие ночи в библиотеке дают свою пользу. Так что дай мне поспать, деспот, — блондинка сняла блузку, выпрыгнула из штанов, оставшись в нижнем белье и, плотнее завернувшись, отвернулась к стенке. Она редко спала без футболки или пижамы, но сейчас на это элементарно не было сил. Подруга что-то пробурчала, с грохотом положила книгу на прикроватный столик и ушла в небольшую смежную с соседней комнатой ванную.       Кайя расслабила глаза как только в комнате выключился свет. Согреться вышло только после того, как она подогнула одеяло под ноги — так всегда делал брат после того, как их поселили в приюте. Где сейчас был Йотис — неизвестно, с тех пор как Кайе исполнилось 14, то есть два года назад, он пропал. Он с большим нетерпением ждал момента, чтобы выпуститься, буквально выпорхнуть из приюта, ведь он не раз называл себя птицей в клетке, считал, что он выше всего этого, ведь он из семьи отцов-основателей. Говорил, что собирается служить при дворе, при новом, могущественном и справедливом правителе, который, по его словам, должен был возвести Азарат на пьедестал величия и непобедимости. Возвел. Вот только не Азарат, а себя и своих приближенных на пьедестал лицемерия, коррупции, вседозволенности и жестокости.       Азарат стал подчиненным государством. Монахи, обязанные отстаивать наследие предков, убеждения и саму природу Азарата — сдались. Кто-то быстро умолк под огромной пачкой банкнот, без которых теперь уже не прожить никак, а те, кто пытался сопротивляться, кто пытался отстоять точку зрения, устои — часть сидит в домах, боясь выйти на улицу; , особо активные, опасные для нового трона, были убиты в первые недели восхождения Короля Горацио — именно так он именуется в документах — на престол. Ему запросто удалось установить свою диктатуру в мире пацифизма.       Молодое поколение это устраивало. Конечно, кто не будет рад освободиться от правил и рамок послушания в сторону самовластия и полного руководства своей жизнью? Никто не заставлял учиться, слушаться, работать, соблюдать традиции и быть… послушными. Признайтесь, всегда хочется делать то, что запрещают. Многие дети и подростки, оставшиеся без попечительства и присмотра родителей, были отправлены в огромный, непомерно шикарный приют, выстроенный королем именно для того, чтобы держать весь буйный и бунтарский слой под одной крышей и контролем своих людей. Правила были, не были строгими и ни один запрет не был четким: не гулять по ночам; алкоголь, наркотические препараты разного рода, которых было полно в местных теперь уже маркетах, настроенных новой властью, были позволены по выпуску из последнего класса; а вот убийства, грабежи, даже оскорбления — все каралось камерой, тюрьмой или пожизненным штрафом с отработкой (касается только жителей). Но относилось это ко всем, кроме «блюстителей» порядка. Те вполне спокойно могли брать то, что хотели, говорить то, что хотели и, в принципе, легко могли устранить неугодных и возникающих. Горацио снабжал своих людей новейшим оружием, стволами, униформой — их всегда можно вычислить по черной одежде, зализаной прическе, громким разговарам и специфичному запаху. Кайя вздрогула во сне, услышав легкое шлепанье по полу босых ног. Соседняя кровать немного скрипнула, соседка ворочалась несколько минут, что-то буркнула и уснула. Люди, еще помнившие прошлый уклад жизни, не желали мириться с новым, но выхода не было. Монахи Азарата всегда были в мире и согласии друг с другом, и с духами, наполнявшими этот мир. Так повелось с самого зарождения государства, ведь его создателем был Дух, чистая энергия, создавший мир баланса и равновесия. Он отдал часть себя человеку, дабы тот или та продолжали нести эти устои сквозь время, и этого человека было видно сразу, по глазам, по мыслям, по словам. Правителю Азарата давали титул пророка. В отдалении, за окном, слышался гул и даже чьи-то крики, которые оборвались буквально в секунду. Такое случалось, и уже мало кто обращал внимание на подобное. Любой монах уважал прошлое, настоящее и будущее. Принимал состояние жизни и события, происходящие вокруг. То, что нарушало их образ жизни, то, что ссорило их между собой или с природой — было ужасно и требовало уничтожения. Но есть силы, с которыми они не смогли справиться. Насилие и угрозы им были чужды, они не имели оружия, не умели обороняться силой. Монахи отрицали принуждение и запугивание. Они отказались от этого еще в начале сотворения мира, ведь это и было целью создания Азарата. Горацио уничтожил все. Кайе не снилось ничего, сна как будто и не было, а уже наступил новый день. Вставать было тяжело, даже несмотря на теплое, хоть и позднее для этого сезона солнце. Будильник стоял на максимально позднее время, но вставать все равно было очень трудно. Даже открыть глаза получилось минут через десять после звона. Эмили поднялась быстрее, хоть и не намного, и ушла в душ. Звук воды только убаюкивал, отнимал даже малейшее желание подняться. Кайя промурлыкала что-то вроде «вставай, ленивая задница» и начала сползать с кровати. Девушка почувствовала вибрацию где-то у кончиков пальцев, зуд, бегущий по кистям, в глазах промелькнула белая вспышка. В коридоре уже кто-то носился, хлопали двери соседних комнат, на что Кайя фыркала и жмурилась. Спазм начал подступать к вискам, заставляя кровь пульсировать. Девушка приложила пальцы к виску и слегка надавила на них. Боль не утихала, сжатые челюсти начало сводить, девушка пробормотала что-то и в один момент спазм прошел. — Опять? — Эми растирала волосы белым махровым полотенцем, изредка проверяя не отпечаталась ли краска. — У тебя как краска легла? — девушка провела пальцами по прядям, перебрав их и расправив. Кайя кивнула в ответ и протянула руку, чтобы подняться. Подруга тут же подошла к ней и, сомнительно скривившись и сведя брови к переносице, глянула в глаза блондинке, а затем осмотрела ее волосы. В отличие от нее, Кайя выкрасила настоящие пряди своих пшеничных волос в голубой. Эми лишь сделала накладные розового цвета к своему темному каштановому. — Э, подруга, ты тут? — брюнетка пощелкала пальцами и глянула на часы через плечо Мелверс. — Мы так опаздаем, — она чертыхнулась и начала быстрыми движениями одеваться. Она скинула полотенце с себя, оказавшись уже в нижнем белье и большой толстовке — очевидно, нее. — Ты как это… — Кайя машинально закинула несколько тетрадей и книг в рюкзак, оделась, не забыв нацепить на грудь значок дежурного, и встала около дверь и начала наблюдать за бегающей по комнате девушкой. — И кровать за… — Помню, помню, — она взмахнула одеялом над кроватью и расправила оставшиеся складки после приземления. — Угораздило же дружить со старостой, — девушка дружелюбным жестом взлохматила ей макушку и дернула за ручку двери.