Потерянный художник

Закрыл глаза, глубокий вдох. Открыл. Один мазок. Второй мазок. Готово. Живопись никогда не была для меня сложной задачей, одухотворенность жила во мне, кормила меня, питала меня. Ещё с самого детства мне пророчили стать выдающимся художником. С двух лет я неустанно рисовал, получая удовольствие не только от своих работ, но и от восторженных родственников. Затем друзей родственников, затем родственников друзей, друзей их друзей и так по цепочке. А всё потому что моя мать была на редкость прозорливой женщиной с деловой хваткой. Лучшие школы, лучшие учителя. Бесконечные выставки, конкурсы, победы, один за одним искусствоведы, критики. Я рос, взрослел, оттачивал навыки, огранялся, словно драгоценный камень. Я всегда заканчивал каждую свою картину, подходил к ней нежно, практически любовно, бережно и кропотливо относился к деталям. Как гончар, работающий с глиной искусными руками, направляющий её, нежно обволакивающий и придающий заключительную форму. И я никогда, абсолютно никогда не стремился к материальным благам, лишь искусство, как творческий процесс, а не как пустая и сухая коммерция. Это моё самовыражение, лишь так я могу поддерживать связь с настоящим, упиваться прошлым и мечтать о будущем. Мне 22 года, я свободен от предрассудков и закован в своём мире. Люди, будь то женщины или мужчины, — не интересуют. Есть только кисть и полотно. И в этом я был уверен до одного момента, перечеркнувшего всю мою жизнь. Выставка наравне с великими мастерами, масса людей, как творческих, так и тех, кто пытается прикоснуться к прекрасному, что-то взять, почерпнуть, украсть часть жизни. И он, источающий ауру какого-то божества. Он, кто не похож на всех остальных, кто так же, как и я, впитывает и так много отдаёт. Не художник, а созерцатель. Глубокие и такие задумчивые глаза. Нет, я не влюбился — это пошло, низко, слишком примитивно. Я восхищён. Я двинулся к нему, слегка подняв правую руку, давая понять окружающим меня людям, что нельзя останавливать, нельзя беспокоить. Взгляды провожают, лапают липкими ресницами, пытаются что-то понять, увидеть. Встал рядом, ощущая и вдыхая воздух вокруг него. Какофония эмоций, мгновенная одержимость. — Осень. Яркий листопад, полный огненных, но мёртвых красок, — он проговорил это еле слышно, но чувственно, бархатно. — Листьев в воздухе парад, стелящихся на землю масок, — вторя его голосу, продолжил я. Откуда эти слова? Навеяны картиной, её духом, посылом автора? Не знаю, но настроение, такт и ритм шли в унисон. Поворот головы, взгляд украдкой, синие глаза, в которых, как в водах океана, можно утонуть, погрузиться, опуститься на дно, забыться. Лишь несколько секунд — а затем растворился, ушёл. Я искал — не нашёл. Блуждал в кулуарах сознания, выискивал, хватал детали, но они просачивались как песок сквозь пальцы. Изредка же какие-то песчинки оставались между ними, цепляясь, стараясь удержаться, но они были ничтожно малы, так же малы, как и шанс познать его больше того мгновения, что связало нас в этих скользящих словах. Единственная и неповторимая встреча. Я сотни раз, нет, тысячи пытался нарисовать его лицо, его глаза, которые так волновали меня. Идеальный разрез, идеальные линии. Мягкие, утончённые, словно вылепленные руками гениального скульптора. Но на моём полотне они не удовлетворяли меня, мои жалкие руки не могли повторить такое творение. Моё сердце сжималось от боли и трепета в эти моменты. А затем я возненавидел свои руки, неспособные и близко приблизиться к его совершенству. Я мог лишь довольствоваться воспоминаниями и в конце концов утратил себя. Затем годы скитаний, обретение покоя, я родился художником, а умер человеком, оставившим после себя лишь имя под картинами в галереях да имя на языках придирчивых ценителей. И тех «псевдоценителей», которые возводят в кумиры бумажки и престиж. Так молод был я и так стар. Часы, дни, недели, годы. Потух, надломился, взорвался. Возможно, он был лишь плодом моих фантазий. Фантом, который, как незримая нить судьбы, сопровождает каждого из нас и фантом, ставший знаком финала. Печального финала, кричащего, смакующего и повторяющего каждое своё слово, что ничто в этом материальном мире не вечно. Есть лишь духовность, творения и чувства, передаваемые через них, осязаемые практически на физическом уровне и скрупулезно переносимые.