Записки на белом папирусе

      Острые дротики врезаются в портрет, висящий на стене. Он весь в дырах, порван, испачкан, помят. Уже много раз падая, он был поднят, разглажен и повешен на стену опять. Вновь и вновь, как будто это -  странный ритуал, обряд. Привычка...       Тонкие пальцы берут последний дротик. Аметистовые темные глаза прикрыты черными ресницами, в них - лишь апатия и безразличие. Будто стеклянные, ненастоящие. Будто вся душа, которой бы следовало там отражаться, померкла безвозвратно.       Другие глаза еле видны в противоположном конце комнаты. Они красны, как лучи закатного солнца, живые, глубокие, обрамленные белоснежными ресницами. Они напряженно следят.       Миг - дротик летит. Другой - он уже вонзился в портрет. В нарисованный продолговатый глаз, красный, обрамленный белыми ресницами.       Два человека в комнате смотрят друг на друга. Часы в комнате сломаны и не идут уже вечность. А минуты все идут и идут, проходит час. Но они этого не знают, им и не нужно знать.       Они одинаково медленно, словно в боевой готовности, садятся на пол. Продолжают смотреть друг другу в глаза. Тишина поглотила их, и никто не смеет вымолвить ни слова. Только серая крыса выбралась из своей норки и побежала по полу. Тонкие коготки царапают покрытие, нос сопит, усы топорщатся в разные стороны. Большие уши постоянно в движении, голый хвост волочится сзади.       Она останавливается прямо между ними. А затем быстро исчезает в другой дыре, у плинтуса.       Обладатель красных глаз вздыхает. Его светлая шевелюра струится по плечам, спадает на пол, длинные локоны обвиваются вокруг рук. Острые ногти на пальцах тихо постукивают по полу.       Второй опускает голову.       - Тварь я дрожащая, - произносит он. - Или ты вправду здесь? Сострадания ты не найдешь. Уходи.       И никто ему не ответил. Он устало закрывает лицо руками ненадолго, затем убирает их и снова глядит на молчаливого своего собеседника.       Этот человек с белоснежной шевелюрой преследует его днями и ночами, не даёт покоя, хотя ни разу ещё ничего не сказал. Он беспокоит самим своим присутствием.       Снова и снова в голове проносятся безжалостные воспоминания. Красная пелена стоит перед глазами, в ушах раздаётся последний тяжелый вдох. Это сводит с ума. Никогда чья-то чужая никчёмная смерть не беспокоила так Достоевского. Аметистовые глаза замирают, зрачки расширяются.       Вот он смотрит - и никого перед ним нет. Всё это - глюк и видение, страшный сон.       Но смотрит снова - и человек появляется.       На лице человека в белом то и дело мерцают жуткие шрамы. Он медленно моргает, грудь его почти не шевелится.       - Покойник.       Достоевский поднимается на ноги.       - Ты - покойник.       Он моргает. В глазах его от чего-то рябит, голова кружится и гудит. Душу сдавливает, будто в кулаке. Это - невыносимее всего, что ему доводилось ощущать. Достоевский находит в себе силы держаться так же спокойно и равнодушно, но незаметно дотрагивается до груди.       И ощущает на щеке холодное дуновение. Он больше не видит человека в белом, но чувствует, как тот встаёт позади него и проводит пальцами по его лицу. Точнее, это не прикосновение, а лишь иллюзия такового. Чёрные когти остаются в паре миллиметров от кожи Фёдора. Его пробирает дрожь.       Человек в белом безмолвен.       Это сводит с ума.       Вот Достоевский закрывает глаза. Из груди вырывается тяжкий вздох.       И тут он слышит чей-то шёпот, прямо у своего уха. Щёки покрываются мурашками от невообразимо жуткого холода.       - Не бывает, - шепчет призрак. - Не бывает преступления без наказанья.       Он кладёт бледную ладонь на глаза Достоевского. Конечно, это лишь проекция его ладони, но она наваливается на Фёдора, будто сто пудов камней. Ледяных камней. Тонкие синеватые губы оставляют на губах Фёдора последний поцелуй, что не несёт больше пыла и жара. Он сковывает тело навечно.       Топ-топ-топ-топ...       Крыса останавливается посреди темной комнаты и смотрит на одинокое неподвижное тело.