тихой поступью судьбы

      Молодой паренёк в потрёпанной, явно повидавшей лучшие времена одежде, мелко вздрагивая от гуляющего по комнате сквозняка, твёрдым и непреклонным голосом с завидным упорством вновь и вновь повторял одну и ту же фразу:       – Лекарства. Моей матушке очень нужны лекарства. Лихорадка не спадает уже несколько дней, я…       Хоть климат Юньпина и нельзя назвать суровым, с наступлением первых заморозков холода, приносимые резкими порывами ветра с водной глади, могли с лёгкостью подкосить любого, даже самого закалённого человека. Мать же Мэн Яо, всю жизнь полагавшаяся на свою внешность, и вовсе отвергала утеплённые вещи, как таковые, твердо убеждённая, что они портят её прекрасный стан. Поэтому неудивительно, что в итоге она слегла с серьёзной простудой.       – Ай! Сколько ещё ты намерен зудеть над моим ухом, а? Нет значит нет. Просто убирайся! Я же ясно тебе сказал, что ей уже выделили норму на месяц. Если этого не хватило, то пускай раскошелится из своих сбережений, не кисейная.       Плотно сжав губы, с горящими упрямством глазами Мэн Яо хотел продолжить уговоры, хотел возразить, что тех иссохших трав, что ему вручили, едва-едва хватило на пару вечеров, но замер, заслышав последнюю фразу. Тем временем его собеседник, почувствовав, что попал по больному, склонившись, насмешливо спросил:       – Эта безумная женщина вновь спустила всё накопленное на те глупые заклинательские книжонки?       Вот пусть ими и лечится.       Так и не озвученная фраза, что тяжёлым грузом повисла между отчаявшимся юношей и жестокой реальностью.       В сердце Мэн Яо клокотала ярость, но губы сложились в улыбку.       “Улыбайся. Всегда улыбайся. Чтобы не случилось, улыбайся”, – наставление, что так любила повторять ему матушка. Наставление, которому он неукоснительно следует.       – Господин несомненно прав. Мэн Яо приносит свои извинения, что посмел побеспокоить вас, – подарив вежливый поклон, он поспешил развернуться, чтобы как можно скорее покинуть это неуютное, как и каждая комната в этом проклятущем борделе, помещение, но замер на пороге, привлечённый ярким блеском. То, что видел только он один – сиротливо лежащая посреди коридора монетка. Люди проносились мимо, не замечая, что под их ногами лежит этот маленький кусочек металла, что мог стать спасительной нитью для излечения его тяжело больной матушки. Имеет ли он право взять её? Всё ведь нормально, если никто не узнает? А даже если узнают и всыплют ему дюжину палок, главное, что он сумеет купить лекарства для матушки.       – Отребье, чего замер? Я же сказал тебе проваливать, – последовавший за этим ощутимый тычок в спину вынудил Мэн Яо сделать несколько шагов вперёд в попытке удержать равновесие. Юноша в итоге все-таки свалился, а стоило рукам коснуться пола, как сердце его будто пропустило пару ударов. Он явственно ощутил под своей левой ладонью гладкую металлическую поверхность. Монетка. Судьба, твой ли это был толчок? Более не мешкая, он плотно сжал её в своём хрупком кулачке, тут же подбираясь с места и срываясь на бег. До закрытия лекарской лавки ещё было немного времени, и если он немедля поспешит, то непременно успеет. Непременно сделает так, чтобы сегодня мама уснула спокойным, ровным сном, и тогда…       – О чём задумались, господин? – неторопливо обернувшись на раздавшийся позади голос, Верховный заклинатель Башни Золотого Карпа, Цзинь Гуанъяо, окинул говорившего мимолетным взглядом, приподнимая уголки губ в привычной, почти закоренелой за многие годы улыбке.       – Су Шэ, – мягкий кивок в сторону открытого настежь окна, куда только что смотрел, – в этом году опять грядут сильные холода. Распорядись о закупке лекарственных трав наивысшего качества. Пусть их заведомо, до первых заморозков, доставят в Сторожевые башни.       – Слушаюсь, господин Ляньфан-цзунь.       Обойдя склонённого в полупоклоне главу клана Молинь Су, Цзинь Гуанъяо, остановившись, негромко добавил:       – Порой не так страшно нашествие нечисти, как обычная простуда, – словно вторя сказанному, пронёсшийся по помещению лёгкий ветерок всколыхнул расшитые золотом одеяния Верховного заклинателя, а рука мужчины тут же инстинктивно взметнулась к голове…       Не успев затормозить на повороте, слишком яро торопящийся вернуться и обрадовать матушку, Мэн Яо со всей силы ударился головой о дверной косяк именно тем самым местом, что и несколькими месяцами ранее в Башне золотого карпа, будучи скинутым охраной с самой высокой лестницы перед парадным входом в клан Ланьлин Цзинь. Поборов в себе желание позорно разреветься от боли, что разбредила собой старый шрам, и придерживая голову, он вошел в покои Мэн Ши, столкнувшись на входе с молодой девушкой, что осторожно поддержала его за локоть.       – Не суетись так, – раздался её наигранно-строгий голосок над ухом, а нос опалил лёгкий озорной щелчок. – Я напоила твою матушку тёплым отваром с травами, что были выделены мне. От меня не убудет, а госпоже Мэн Ши уже стало полегче.       Некоторое время оторопело глядя вслед уходящей Сы-Сы, Мэн Яо, опомнившись, уже хотел было бросить ей торопливые слова благодарности, как из спальни донёсся чуть хрипловатый голос матери:       – А-Яо, это ты?       – Матушка! – крепко сжимая в руке мешочек с купленными травами, Мэн Яо присел возле постели Мэн Ши, и, видя её изнурённый долгой борьбой с болезнью вид, ощущая, как разрывается на осколки от осознания своей беспомощности сердце, он всё же проиграл слезам, позволив одинокой капле скатиться вдоль щеки. Хотелось вновь увидеть тёплую улыбку матушки, запечатлеть её ласковый взгляд и услышать преисполненный неизменного благородства проникновенный голос, звонко выводящий его имя...       – А-Яо, – принимая из рук сидящего напротив Цзинь Гуанъяо чашку чая, с искренней улыбкой заметил глава клана Гусу Лань, Лань Сичэнь, – порой мне начинает казаться, что ты становишься жадным до моих картин, но не могу не отметить, что это вызывает во мне лишь тёплые чувства искренней признательности. То, что именно ты, брат, так высоко ценишь мои работы, делает меня как никогда счастливым.       – Ради картин своего эргэ я даже готов расширить свой личный кабинет, но, боюсь, что тогда рано или поздно вся Башня Золотого Карпа станет моим кабинетом, – перенимая шутливый тон собеседника, с такой же искренней улыбкой ответил Цзинь Гуанъяо, наполняя и свою чашку чаем.       – А разве это и без того не так, о брат-Верховный заклинатель? – легко парировал Лань Сичэнь, поднося чашку к губам и тут же замерев, наблюдая, как по поверхности чая прошла мелкая рябь. Солнце, что еще минуту назад назойливо слепило глаза, резко заволокли набежавшие тучи, а с неба полились первые робкие капли грядущего дождя.       Смахнув с лица непрошенно-набежавшую влагу, Мэн Яо, не сводя взгляда с матушки, придвинулся ближе, падая в её раскрытые объятия и шумно выдыхая, словно этим отпуская с души все тревоги накопившегося дня. Ему безумно нравились этим редкие моменты, когда матушка болела, ведь только в такие дни никто не трогал шлюху-Мэн Ши, да и она сама не стремилась искать клиентов, отдавая всю себя сыну: наставляя его, обучая чему-то новому, проверяя, насколько хорошо он продвинулся в ранее изученном, и ласково коря, будто смирившись, что Цзинь Гуанъшань отверг её сына, а все её стремления и возложенные надежды обернулись ничем. В такие дни это была именно заботливая и любящая мать-Мэн Ши.       – Всё будет хорошо, А-Яо, – в слабом поглаживании зарываясь чуть трясущейся рукой в волосы сына, проговорила Мэн Ши. – Ты непременно станешь тем, чьё имя прогремит на весь мир. Станешь достойным сыном своего отца. И тогда он обязательно признает тебя, а твоя мама будет самой счастливой на свете.       Подставляя голову под ласку, Мэн Яо прикрыл глаза, прислушиваясь к размеренному дыханию матушки, и, внутренне радуясь, что лихорадка наконец отпустила её, он так и уснул в тёплых материнских объятиях с твёрдым намерением вызволить её из этой пучины ада и подарить ей прекрасную жизнь, которой она была на самом деле достойна.       Но преисполненный счастьем и мечтами, он еще не ведал, что эта ночь станет последней для Мэн Ши из Юньпина.       – Я стал тем, о ком ты говорила, матушка. И хоть мое имя прогремело на всю Поднебесную, отец так и не признал меня. Как бы я не пытался, на чтобы я не шел ради него, он не признал меня. Стоило ли это того? Не ошибся ли я? – подняв взгляд на статую, что была так похожа на него чертами, вопросил Верховный заклинатель Цзинь Гуанъяо. Но дать ответ ему уже было некому. Лишь холодный ветер с негромкими завываниями гулял по храму Гуаньинь.