Перерыв

– Да, хен, я хорошо питаюсь, – от нового движения Исин недовольно щурится и кусает губы. – И отдыхаю хорошо. Крис делает многозначительное движение бровью, но молчит. Встревоженный, но счастливый голос Чунмена отчетливо слышен даже сквозь помехи – они впервые поймали друг друга на линии после визита Исина в Сеул три недели назад, пересеклись где-то между съемками клипа и фанмитингом от Натуры Репаблик и теперь трещат, довольные, несмотря на некоторые неудобства. Множество неудобств, если честно. На очередном толчке у Исина окончательно разъезжаются колени, и бедра бьются о бедра со звонким скользящим звуком, не оставляющим простора воображению. Глаза Исина испуганно распахиваются, губы складывают воздух в предупреждающее “Выебу” – и Крис точно знает, что выебет, и даже уже предвкушает – но Чунмену все по барабану. Он продолжает передавать приветы от всех остальных, так и не дозвонившихся до своего чудовищно занятого друга. В его голосе слишком много захлебывающейся радости и бесконечное “Исин, Исин, исинисинисин, мы так по тебе скучаем, когда ты к нам”. Крис так много может рассказать о том, как можно скучать, даже находясь в одной кровати, но молчит, закусывая щеку изнутри. – Да, видел всех, я рад, что с ними все в порядке, – Крис понятия не имеет, на кого свернул их разговор, но пока у Исина такое лицо, он готов простить Чунмену любые растраты их драгоценного времени. – Крис? – от собственного имени Крис вздрагивает; рука замирает на чужом бедре. – Да, Криса тоже видел. Мышцы под ладонью – литые, напряженные, взгляд – еще напряженнее. Исин смотрит прямо в глаза, словно боится любого следующего слова. Для минного поля, в которое превратилось их общее прошлое, никогда не существовало безопасного пути. Но Чунмен говорит что-то торопливое, бархатное, и вся перекрученная тревога уходит из Исина так мгновенно и очевидно, что хочется закрыть глаза, чтобы просто не видеть этого. Такие живые эмоции, больные и чистые. Такие нужные сейчас. А Чунмен большая умница, самое правильное, что могло случиться с группой. И желание сообщить ему об этом такое огромное, что Крис просто не может отказать себе в подобной мелочи: – Привет ему передавай, – одними губами шепчет он и улыбается. Исин хмурится, сглатывает, морщит нос – выигрывает себе любое время на раздумье, но в итоге уступает: – Он привет тебе передает. – И удачи с новым туром. – И удачи с новым туром. – И еще вот это, – прежде, чем вернется ответственность и инстинкт самосохранения, Крис хватает Исина за бедра обеими руками и насаживает на себя так резко, с оттягом, что у того голос уходит на крик и срывается. Они замирают все вместе: Исин, растерянный и испуганный, Крис, крайне довольный собой, и Чунмен, у которого больше не осталось приличных вариантов, которые бы подходили ситуации. – Только не говори м-мне… – Чунмен начинает заикаться, наверняка ужасно красный сейчас. Ситуация патовая: ни вопроса, ни ответа. Ни мозгов у кого-то. Все, на что хватает Криса, это вытащить телефон из ладони Исина и произнести максимально четко и внятно (хотя, кажется, именно это обзывают словом “выпалить”): – Чунмен, давай я тебе потом все объясню, – любимая фраза всех и каждого в общежитии в двенадцатом-четырнадцатом годах. Китайцы знали ее на уровне “здравствуйте”, “давайте любить” и “завтрак в шесть”. Хит-парад самых используемых цитат она возглавляла с огромным отрывом. И с тех самых пор действует безотказно. – Ладно, – говорит Чунмен тем самым голосом, который “нет, я не смущен, просто воздухом подавился”. – Хорошего… э-э-э… вечера, Крис. – Да, – отвечает Крис, совершенно не уверенный, на что именно отвечает – на вежливость Чунмена или на движение Исина на нем, резкое и отрывистое. Звонок, наконец-то, заканчивается, телефон летит куда-то под кровать, Исин падает сверху на Криса, находит его губы соленым растертым ртом и впивается голодно, до крови. Цапает неаккуратно нижнюю губу, проходится языком от уголка до уголка рта, шумно выдыхает прямо в рот: – Быстрее, – и сам же насаживается резче, жестче. Так, что приходится попридержать его пальцами. Притормозить. Его мышцы, убитые за день бесконечными тренировками, потом скажут Крису спасибо. Потом. Но сейчас Исин только недовольно хнычет и пытается задать темп. – Не надо, не торопись, – Крис держит его руками за талию, и с каждым движением ему все сложнее удерживать Исина и сдерживаться самому. Такой большой соблазн. Слишком многое Исин готов ему позволить сейчас, о чем они потом будут… нет, не сожалеть (они слишком много времени потеряли, чтобы теперь жалеть о проведенных вместе часах), но вспоминать с неохотой. Крис не хочет вспоминать Исина с неохотой. Ему нравится хотеть Исина. Особенно такого, когда он изгибается показательно, предлагая себя, хмурит густые брови и требует капризным голос: – Быстрее, ну! – Притормози, Исин. – Что, уже не вывозишь, старичок? – Не борзей, я всего на год старше тебя. – Вот именно, на целый год, – и одно слово, правильное, но такое невыносимое, проливается раскаленной каплей и переворачивает чашу терпения: – Крис-гэ. Крису сносит все тормозные колодки. Он разворачивает Исина под себя и трахает до самого утра, до тех пор, пока у Исина глаза ни закатываются от удовольствия и усталости. На улице уже светает, в гостиничный номер вползают первые солнечные лучи, серые и холодные. Крису хочется спрятать Исина даже от них. – Зря я так с тобой, – с сожалением бормочет он , обтирая Исина влажными салфетками, потому что на душ уже не хватает никаких сил. – Ты о чем? – Об этом, – он гладит пальцем округлый, наливающийся цветом синяк на талии. – Или об этом, – на бедрах, где никто не увидит, и от этого еще жарче. – Надо научиться сдерживаться рядом с тобой. Исин фыркает и устраивается под боком, оплетая ноги Криса своими. Сейчас он тихий и мирный, совсем не похожий на ту голодную фурию, что выгибалась под Крисом три минуты назад и жадно просила еще. Этот контраст однажды доведет Криса до сумасшествия. Или уже довел: засыпая, Крис слышит короткое, жалобное “пожалуйста, останься со мной” и совсем не уверен, что оно действительно существует.