Лень и другие случайности

      Дверь студии с едва слышным шорохом открывается, впуская далёкий шум улицы, но захлопывается не сразу: гость стоит на пороге, всматриваясь вглубь мастерской и пытаясь найти хозяина.       Ута лежит в маленькой незаметной комнате и бесшумно перекладывает ногу на ногу, не планируя подавать признаков присутствия. Он ждёт, что же предпримет посетитель: зайдёт без спроса или же покинет студию, решив зайти позже. Дверь закрывается, отсекая ненужный шум, и сквозь стены доносится глухой стук подошв о плитку.       Широко ухмыльнувшись, Ута вытягивается на мягком полу и подкладывает руки под голову: когда гостем оказывается Нимура, надеяться на его уход бессмысленно. Звук шагов приближается, и наконец свет, льющийся из дверного проёма, заслоняет тёмная фигура.       — Вижу, гостей тут уже не принято встречать? — Нимура опирается рукой на косяк и склоняет голову набок. Его пронзительный взгляд невозможно уловить из темноты, но Ута чувствует его кожей: как будто прохладная змея ползёт по голым щиколоткам, штанам, животу и под задравшейся майкой к шее.       — Ты уже не гость давно, — отмахивается он, смотря в потолок. — Ты… что-то вроде кота, который гуляет сам по себе. Почти домашнее животное.       Нимура проглатывает сравнение с саркастичным хмыканьем и некоторое время молчит, продолжая скользить взглядом-змеёй по комнате и телу Уты.       — А вы пускаете животных в свою постель? — когда молчать и смотреть по сторонам ему надоедает, вежливо уточняет он, выдёргивая Уту почти перед самым порогом полузабытья.       — Не возражаю, — чуть хрипло отвечает он и двигается немного вбок, освобождая место. — Можешь ложиться, где тебе удобно. Только запри дверь.       Отлипнув от косяка, Нимура не спеша идёт к двери и щёлкает задвижкой, после чего возвращается, снимает обувь и так же в одежде, как и Ута, укладывается рядом, умиротворённо выдыхая и вытягивая ноги. Из-за его присутствия комната тут же наполняется посторонними звуками: шорохом ткани, тихими вздохами, удовлетворёнными полустонами и едва слышным биением сердца. Их так много, что Ута невольно вслушивается, пытаясь уловить какую-то логику в этой какофонии, но, смирившись с её отсутствием, просто перестаёт обращать внимание на лёгкий шум.       — Почему вы в принципе не закрыли дверь? — раздаётся звонкий голос, настырно ввинчиваясь в навеянный усталостью сон. Ута смаргивает дремоту и чуть поворачивает голову. — Ждали кого-то? К вам же никто в такой поздний час, кроме меня, и не заходит. Или, может, вы меня и ждали?       Вопросов очень много, а излишки энергии, исходящие от Нимуры, ощущаются почти физически. Проведя ладонью по лицу, Ута коротко отвечает:       — Не особенно.       — Но всё-таки надеялись, что я приду? Хорошо, когда некоторые надежды оправдываются, верно, Ута-сан? — Нимура даже привстаёт на локте, вгрызаясь в него взглядом, и явно ждёт реакции на свои слова. Мысленно попрощавшись со спокойным сном, Ута вздыхает-зевает и закрывает глаза.       — Я просто забыл её закрыть и вспомнил, когда уже так удобно лёг, а вставать было лень. Не каждое моё действие несёт сакральный символизм, Нимура-кун. Я обычный мастер масок, а не сверхсущество.       Он не видит, но чувствует, как Нимура вскидывает брови, слегка удивлённый ответом, и не столько словами, сколько честностью. От поверхностного дыхания веет настороженностью и недоверием.       — Я предпочитаю каждому вашему действию придавать смысл, иначе потеряю бдительность, — бормочет Нимура сильно изменившимся голосом. Ута едва усмехается и приподнимает уголки губ, через усталость обозначая улыбку.       — И даже сейчас ты лежишь и бдишь?       — Ну конечно.       — Как символично.       — Вот между прочим! — Энергия как будто разом возвращается к Нимуре и окатывает Уту жаркой шипящей волной. — Вы иронизируете над смыслом моих действий, но на самом деле я лежу на пустом месте рядом с вами, потому что домашние животные всегда ложатся на больное место.       Улыбка Уты становится шире. Не-шутка, которая в другое время могла бы и ранить, сейчас с глухим стуком врезается в щит полной эмоциональной вымотанности и действует даже положительно.       — Так делают только глупые домашние животные, привязанные к своему хозяину. Умным стоило бы ложиться на своё больное место.       Переварив его слова секунды две, Нимура хмыкает и с размаху ложится на Уту, устраивая голову на его груди. Закашлявшись от неожиданности, Ута едва различает слова, сказанные недовольным голосом:       — В таком случае вы моё больное место.       Кашель перерастает в сдавленный смех.       — Я не твоя жизнь, чтобы быть твоим больным местом, — безмятежно вздыхает Ута. От на самом деле беззлобной шутки Нимура дёргается, намереваясь вскочить от возмущения, но вновь расслабляется, лишь обиженно скрещивая руки на груди.       — Один-один, — сквозь зубы цедит он и ещё некоторое время недовольно сопит, ёрзая затылком по твёрдой груди, пытаясь найти удобное положение. Слышно, что он хочет продолжить болтать, но гордость не позволяет так быстро забыть колкость. Его мелкие телодвижения мешают заснуть, и с каждой секундой на лёгкие всё больше давит чужой вес, мешая спокойно и глубоко дышать. Приоткрыв глаза, Ута смотрит в потолок и ровно замечает:       — Ты довольно тяжёлый.       — О-о-о, — ласково тянет Нимура и поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, — это давит груз ответственности за того, кого вы приручили, — приторно-нежно объясняет он и сладко улыбается. Уту передёргивает.       — Отвратительно.       — Быть в ответе? — не меняясь в лице, уточняет Нимура.       — Твои литературные отсылки. Я даже готов забрать свои слова про домашнее животное обратно.       — А мне нравится. Вы разве не хотите быть Маленьким Принцем?       — Нимура, — с лёгкой угрозой одёргивает его Ута.       — Ах, а потом бросите лисёнка и улетите к своей дорогой Розе… — не обращая внимания, мечтательно продолжает Нимура.       — Заткнись, будь добр.       Нимура ядовито хихикает, как ребёнок, сделавший гадость, и умолкает. С минуту он и правда держит рот закрытым, а потом его терпение заканчивается.       — Кстати, а знаете, где любят сидеть коты? — спрашивает он, и голос немного дрожит от сдерживаемого смеха.       — Где? — на автомате отзывается Ута.       — На лицах своих хозяев.       Ута закрывает глаза и едва заметно качает головой. Нет сил даже на то, чтобы прикрыть ладонью лицо.       — Ты так угрожаешь или просто хочешь посидеть на моем лице?       — А вам как больше нравится? — Тон Нимуры становится вкрадчивым и бархатным, возможно, довольно соблазнительным в другой ситуации.       — Думаю, твои стоны лучше бессмысленной болтовни, но если ты зажмёшь мне ногами уши, будет идеально.       Нимура непонимающе хлопает глазами, а потом рот его раскрывается в беззвучном возмущении. Ута так до сих пор и не понял, по какой логике реакции делятся на шумные и вот такие, совсем тихие, и управляет ли сам Нимура этим. И сейчас лишь по его взгляду читалось, что он скорее прижмёт подушку к лицу Уты, чтобы придушить его и желательно насмерть. В конце концов, закатив глаза, он цокает языком.       — Лучше бы вы превозмогли себя и закрыли дверь, тогда бы вам не пришлось закрывать мне рот.       — Ну, хоть один из нас должен превозмочь себя и наконец умолкнуть, — со слабым отблеском доброжелательной улыбки парирует Ута. Нимура вновь саркастично хмыкает и закрывает глаза.       Он и правда держит рот закрытым, так долго, что кажется даже, будто он и вовсе уснул. В чудеса Ута не верит: слышит, что дыхание всё такое же поверхностное и беспокойное, и даже в состоянии мнимого покоя есть ощущение бесконечной спешки. Возможно, сейчас стоило бы спросить, зачем Нимура вообще пришёл, ведь вряд ли он здесь затем, чтобы бесполезно потратить время. Но разговаривать о чём-то серьёзном сейчас попросту нет сил, и Ута в знак того, что ценит устоявшееся хрупкое спокойствие, поднимает руку и зарывается пальцами в чёрные волосы, перебирая пряди и массируя кожу. Вдохнув как-то судорожно, Нимура выгибается и поворачивает голову набок, подставляясь под прикосновения, а потом вдруг замирает.       — Вы что, чешете меня за ухом? — напряжённо спрашивает он.       — А что не так?       — Я вам пальцы сейчас откушу.       — Подумаешь, отрастут, — жмёт плечами Ута.       Он проходится по самым чувствительным местам и стягивает пряди с приятным шорохом, и Нимура вцепляется в его майку, сгибая ноги в коленях. В который раз Ута убеждается, что Нимуре так просто сделать приятно, только тот не даётся. Да никто и не предлагает.       — Раздевайся, а то одежду помнёшь, — шепчет он наконец. — И ложись нормально.       — Я вообще-то не планировал оставаться, — спустя паузу отвечает Нимура как можно твёрже.       — А планировал, как обычно, поездить по ушам и удрать? — усмехается Ута: напускная уверенность Нимуры в планах всегда его веселила. — Неужели уйдёшь и оставишь меня спать с открытой дверью? Я же не закрою её.       — Не давите на совесть, — тише говорит тот.       — А она у тебя есть?       — Нет, но всё равно неприятно.       Нимура лежит на нём ещё немного, взвешивая все "за" и "против", а после тяжело вздыхает и встаёт.       — Чтоб вы знали, я не просто остаюсь — это стратегия ожидания момента, когда вы будете больше настроены на серьёзный разговор.       Причина больше похожа на наспех придуманное оправдание, но слышать его всё равно приятно.       — Не думал, что наши отношения уже достигли стадии серьёзных разговоров, — легко отшучивается Ута.       — Вы просто проспали все предыдущие. — Нимура расстёгивает ремень и спускает брюки к щиколоткам, снимая вместе с носками. — Продолжите в том же духе — очнётесь, когда Донато-сан будет нас венчать.       — Отлично. — Ута переворачивается на бок и закрывает глаза. — Тогда спокойной ночи.       — То есть вы согласны? — слегка удивлённо спрашивает Нимура и ложится рядом.       — Хочу посмотреть на лицо дорогого падре. Это будет забавно.       Слышится смешок, а потом Нимура прижимается к нему спиной и натягивает на себя тонкое одеяло. К удивлению Уты, он даже накрывает уголком его ноги — ненавязчиво, как будто делая одолжение и совсем не заботясь.       — Спите спокойно и навсегда, Ута-сан, — желает он нараспев. Настроение ползёт на ещё один градус вверх.       — И ты, Нимура.       — Не хочу. Так и быть, посторожу ваш сон.       Ута даже учтиво удерживает шутку про сторожевых псов, в глубине души надеясь, что Нимура сам додумал её сразу после своих слов. От верной собаки в нём и правда мало: он засыпает буквально через несколько минут, расслабляется полностью и даже прижимается к Уте, бесстыдно греясь об него. Уверившись, что ему и правда дадут поспать хотя бы ближайшие пару часов, Ута отпускает себя и проваливается в сон.