Отыщи меня по глазам

Эйс почти шипит — остервенело, совсем по-звериному. Он откидывается на спинку стула и запускает пальцы в растрёпанные мокрые волосы, впиваясь отросшими ногтями в кожу на голове, царапая и расчёсывая. Тело перетряхивает мелкая дрожь, и Эйс чувствует, как стайка мурашек бежит по спине, а ноги… они совсем холодные, пальцы даже не чувствуются. Эйс рывком подтягивает их под себя, садясь по-турецки на перекошенном старом кресле. В ткань давно въелись жир и комнатная пыль, но Эйсу плевать, уже давно и с того момента, как он перестал смотреть на себя в зеркалах. Эйс не параноик на собственной внешности (у него имеется куда больше уважительных причин себя ненавидеть), так что здесь, хоть где-то, но ему действительно всё равно. — Тупорылый ублюдок, — Эйс почти выплевывает эти слова в экран своего телефона и что-то яростно печатает, а щёки у него горят алым пламенем, будто Эйс в самом деле вот-вот готов подорваться. fireFist: да пошёл ты, мудила. я для этого здесь целый час распинался, чтобы теперь слушать дерьмо про избранность и отметки судьбы? в голове? советую тебе её полечить, а не тыкать в живых людей их мертвыми соулмейтами. если она влюбилась в другого мужика — она влюбилась в другого мужика. всё. развели блять не ясно что на пустом месте. так бы тряслись над теми, у кого соулмейты чокнутыми маньяками оказались, а не прикрывались тем что кто-то из них двоих виноват или якобы оказался дефектным. Эйс по ошибке дергает пальцем наверх, обновляя страницу, и изо рта у него вырывается низкий гортанный рык. Интернет в здешних местах отвратительный и ловит через раз, но иногда всё-таки ловит (полноценно), и Эйс даже может разговаривать с дедом по скайпу, который звонит настолько редко, что Эйс уже давно перестал ждать от него вестей и вообще хоть на что-то надеяться. На участие в их с Луффи жизнях, например. Он с тихим ворчанием привстает с насиженного кресла, но в ту же секунду болезненно замирает, втягивая воздух сквозь плотно сжатые зубы. Эйс едва наклоняется, держась за онемевшую от долгого сидения ногу, и мышцы в ней отзываются неприятными ощущениями покалывания, словно десятки мелких игл разом впиваются в кожу. — Собака, — чертыхается Эйс и буквально допрыгивает до окна, держа телефон как можно выше над головой в своих безрезультатных попытках поймать драгоценный сигнал. Эйс, если говорить начистоту, пользуется соцсетями редко, потому что оскорбления здесь за любую херню раздражающе распространены, и Эйса до скрипа в зубах бесит, что люди могут говорить друг о друге любую грязь, даже ни разу не встречаясь в жизни, зато вот... психологический портрет по юзерпикам, ещё и диагноз по картинкам в профиле поставят. У Эйса вот, например, хроническое душевное уродство и стремные веснушки, и это лишь капля в море из того, что он слышал за весь свой особенный период подростковой жизни... И в отголосках диких кошмаров слышит по ночам до сих пор. Но сильнее Эйса колотит от мысли, что никто, абсолютно никто здесь не отвечает за свои слова, а все угрозы Эйса набить им морды лишь поднимали на смех, потому что никто здесь не боится, никто не воспринимает его грубую силу всерьез. А пару лет назад случилось нечто очень страшное, то, что Эйс до сих пор не может забыть, потому что его жизнь в один момент слишком четко разделилась на до и после, но проблема в том, что «до» в этой комичной пьесе, где он выступает шутом, не было ещё никогда. Они говорят, что Эйс дорвался. Так сильно достал всех, что у них не осталась выбора, кроме, как приструнить дикого зверя, загнав его в клетку из железных прутьев на потеху визжащей толпе. Но это не было похоже на приструнение. Это была травля. Самая настоящая — жестокая, унизительная, не оставляющая второго шанса на нормальную жизнь. Это была травля, где его преследовали в комментариях и забивали личные сообщения пачками желчных угроз. Это была травля, закончившаяся стыдливым, как считает Эйс, удалением аккаунта и тем фактом, что в интернет он не заходил больше года, всё это время ощущая себя гадко и опозорено, будто ему на голову вылили целое ведро помоев, публично обсмеяв и выставив на сцену абсолютно голым. Это чувство не покидает Эйса долгими ночами, плодя отравленные мысли в самых тёмных уголках сознания. Оно забирается под кожу, наполняет лёгкие удушающим воздухом бесконечной серой обречённости, заставляя что-то внутри сворачиваться жалким беспомощным комком, потому что Эйс не способен им ответить. Слова не находятся, буквы не складываются, а в голове звучит свой собственный бездарный голос, который всё твердит одно и то же, да вот только Эйс не способен бить гнусные лица обидчиков через экран телефона. И вот сейчас… Ситуация повторяется один в один, и Эйсу, в общем-то, нет никакого дела, но задевает… Будто сковырнули швы на старой зажившей ране, словно оскорбили тебя лично и вновь ткнули носом в то, что ты не такой. Что ты другой. Что не слышишь. Эйс и правда его не слышал. Страница нехотя обновляется, и вот уже взору Эйса предстает с десяток жарких ответов, где его и героиню поста усиленно поносят за компанию, называя почему-то шлюхами и омерзительными изменниками. У Эйса в животе тянет тугим болезненным узлом, а горячая кровь закипает в проступивших на коже венах. «Соулмейт даётся один и на всю жизнь, а эта шлюха после смерти мужа вышла за другого». Злость кипятком шпарит под сердцем, отдаваясь в ребра и легкие, заставляя дыхание рваться в лоскуты, подобно флагу проигравшего на яростном поле битвы. Она заламывает, колит, наматывая внутренности вместе с тревогой на веретено умелой рукодельницы, коей Эйс был поцелован при самом своём рождении. Имя ей Смерть и улыбается она криво, сшивая Эйса толстыми нитками с его мертворожденным соулмейтом. Потому что мир считает именно так. Потому что в глазах рябит чужой ответ из тошнотворного плевка, и Эйс отвратителен, если вдруг когда-то решит быть счастлив с другим человеком. Если, конечно, ненависть не сживет его со свету к тому знаменательному моменту раньше, а пока он может затолкать себе поглубже в глотку осознание собственной неполноценности, ведь никто не говорит, что вы значимыми сами по себе, ведь вам зачем-то нужна вторая половинка, словно вы потеряли свою первую. А Эйс, он... отличается, хоть и никогда не собирался быть тем, кто дешево и приторно звучит: «я не такой, как все». Такой же, просто на полстакана хуже — ни плохой (что не факт), ни хороший (а это факт)... нормальный, знаете. Дефолтный экземпляр. Он просто вертится в этом бесконечном колесе жизни из отравленных мучений и затхлого, отдающегося гнилью прямо в легких царапающего воздуха, которым пропитан весь этот город, словно пыльная свалка на грязной обочине асфальта. Дыши глубже, проваливаясь под лёд. Кричи, но никто на всём белом свете тебя не услышит. Ты можешь доказывать им, что правильно, но это будто говорить со стеной, с глухим. Глухими не на уши, а на мольбы о помощи, ведь людской слух так избирательно хорош в вещах, которые ему нравится и не нравится слышать. Удивительно. И сейчас Эйс не понимает — он говорит абсолютно прозрачные вещи, а его будто с головой окунули в чан со средневековым дерьмом, где мало у кого был выбор, что и как делать со своим соулмейтом. Даже не так... что делать со своей собственной жизнью, выбирая кого ты любишь на самом деле: страну, короля или церковь. А родственная душа уж как-нибудь приложится, и не дай бог ты родилась женщиной, ведь даже в двадцать первом такие разговоры о правильности и верности не умолкают и по сей день, прикрываясь шалью из мнимой заботы, больше смахивающей на унижения. fireFist: с какого она должна всю жизнь гоняться за призраком мужа, если он мертв? потому что ебаные звезды так сошлись? Эйс сжимает зубы, печатая ответ, вот-вот готовый сорваться до новых неприличных оскорблений. Он не может вести ровный спор, просто не получается. Его так сильно, так сильно задевает чужое пренебрежение, это напускное высокомерие и чванство, будто они делают Эйсу одолжение, что снизошли до него, такого глупенького, со своим дерьмовым ответом. «У-у-у, ты только не плачь, малыш. Защищая шлюху, сам становишься шлюхой. Вы дерьмовые солумейты, раз не можете хранить верность своему партнеру. Вы опошлили само существование родственных душ, встречаясь с другими людьми, такими же шлюхами, как сами. Вселенная не для того придумала соулмейтов, чтобы мутить с кем попало». Эйсу тошно, мерзко и хочется выцарапать это чувство отвращения у себя из груди. Сбросить кожу, ошпариться кипятком под горячим душем, только бы не слышать, как каждое написанное слово барабанной дробью стучит в голове. Больно. Хочется закрыть глаза и никогда не просыпаться. Эйс приклеивается невидящим взглядом к желтовато-белому потолку с облупившейся краской и выдыхает, массируя подушечками пальцев гудящие от напряжения виски. Дерьмовый день, дерьмовая жизнь. Эйс жалеет, что ввязался в этот спор, что вообще написал комментарий в защиту, но ничего поделать не может… отступать он не привык. Эйс небрежно скользит ногтем по заляпанному экрану в маленьких трещинках и смотрит на ветку ответов, с удивлением обнаруживая… единомышленника? Dragon Сlaw: а защищая животных, сам становишься животным? Я ведь ничего не перепутал в вашей несравненной логике? Вы так часто используете слово «шлюха», вам покоя не даёт тот факт, что в 21 веке люди могут встречаться не только со своими соулмейтами? Или это личное? Эйс давится воздухом и чуть ли не роняет телефон из рук, когда ответ от этого же Дракона приходит на его имя. Dragon Сlaw: вы грубы, но говорите правильные вещи. Советую не засиживаться в местном гадюшнике, здесь невесёлая публика с абсолютно зашоренными взглядами на мир. Вас просто троллят и провоцируют, а вы реагируете, как будто действительно способны им что-то доказать. Всегда можно вовремя уйти, не убегая из горящего дома последним, но, видимо, сраться в комментах здесь у всех получается просто «во», на отлично. Эйс смаргивает, до конца не осознавая, что только что произошло. fireFist: ты сейчас наехал или мне показалось? Ответ приходит почти мгновенно. Dragon Сlaw: да, наехал, очень извиняюсь за ваши цветы. Моё колесо не хотело. Эйс почти рычит и бросает телефон на кровать. fireFist: пошел нахуй.

***

Каша в этот раз выходит какой-то особенно склизкой и холодной, и Эйс, смотря на Луффи, уплетающего завтрак за обе щеки, ощущает себя неловко, будто дерьмовый привереда в дорогом ресторане. Кусок не лезет в горло. Хочется засунуть два пальца в рот и выблевать свой желудок. Луффи причмокивает и довольно жмурится, скребя ложкой по дну тарелки. Эйс не смотрит, только слышит краем уха, уставившись бесцельным взглядом в мутное кухонное окно. — Луффи, — зовёт Эйс. — Луффи! — Фто? — повышает голос Луффи, не отрываясь от своего важного дела. — Можешь так не жрать? — Как? Эйс разводит руками. — Так. Будто у меня под ухом динозавр разделывает овцу. Луффи смотрит на него с недоумением, кажется, пытаясь вообразить это безумное сравнение в своей голове. Он зачем-то кивает собственным мыслям и возвращается к склизкой каше, уже косо поглядывая на почти полную тарелку Эйса. — Мистер Ворчун сегодня не в настроении?! Откуда-то из глубин квартиры доносится хриплый прокуренный голос, и, если честно, с первого раза не разберёшь — мужской он или женский, совсем неопределенный и грубый, весь пронизанный нотками раздражения и какой-то напускной отчуждённости. Эйс только фыркает эти слова. Уж чего, а подобный голос в своей голове иметь бы он не хотел. Иной раз отсутствие лучше всякого приобретения. — Дадан! — кричит Луффи, запрокидывая голову. — А я съем ваши порции, ладно?! — Только попробуй, маленький засранец!! В коридоре слышится гулкий топот, возня, ругань, перебивающаяся жалобным ойканьем и «ты наступил мне на ногу, ублюдок». Луффи смеётся, в его глазах пляшут огоньки, и это чувство передаётся Эйсу, разом выбивая всю скуку и уныние, словно пыль из векового ковра. Эйс улыбается впервые за утро и вскакивает со стула, хлопая Луффи по тощему плечу. — Сваливаем. Луффи подобен натянутой пружине, вот-вот готовой сорваться с места. Он смотрит на Эйса с безумным, почти детским слепым обожанием и улыбается так, как может улыбаться только он один — своей невозможной широченной улыбкой, наполняя жизнь Эйса единственным важным в этом проклятом мире смыслом. Тем смыслом, который он так отчаянно хочет защитить. Луффи хватает со стола всё, до чего может дотянуться: он распихивает маленькие яблочки по карманам, на ходу доедает кашу Эйса и впивается в кусок хлеба зубами, вприпрыжку скача к входной железной двери. Эйс тенью скользит за его спиной и сдергивает их куртки с крючков, подталкивая зазевавшегося Луффи тычками, не забывая оборачиваться назад через плечо. Топот становится громче, а у Эйса по венам разжигается горячий азарт. Они оказываются на лестничной клетке, уже когда в квартире раздаётся возмущённая ругань и чересчур громкий для такого сонного утра шум. Эйс и Луффи переглядываются, а затем хохочут в голос, и смех их перемешивается, создавая невиданную теплую какофонию звуков — скрипучую и каркающую, но такую искреннюю. — Всё, — Эйс опирается на его плечо, но улыбка никуда не пропадает, становясь, кажется, только шире, что Луффи прекрасно замечает. — Хватит. Луффи довольно хихикает и нахлобучивает старую соломенную шляпу на голову, чем вызывает у Эйса внезапный раздражённый вздох. — Ты опять? Луффи показывает ему язык, совсем как в детстве, на что Эйс только демонстративно закатывает глаза. — Это подарок Шанкса. Он сказал, что мы обязательно встретимся. — Когда он это сказал? Лет десять назад? — Эйс хмурит брови. — Да. Точно. Десять. И где он теперь? — Он придёт. — Не придёт. — А вот и придёт! — Луффи фыркает, готовый, кажется, уже драться за честь пропавшего Шанкса. — Он обещал. Эйс, понимая, что разговор этот абсолютно бесполезен, машет на Луффи рукой и застегивает его кое-как надетую куртку. — Делай, что хочешь. Мне вообще плевать. Луффи улыбается собственной невидимой победе и вырывается у Эйса из рук, спрыгивая вниз по ступенькам, напевая себе под нос какую-то незатейливую песенку из рекламы то ли мяса, то ли копченной колбасы. — Луффи! — Я тебя не слышу-у-у! Догоняй, Эйс! Эйс сжимает кулаки и недовольно пыхтит. — Вот же… мелкая пакость. Они бредут по улице и играючи дерутся, пытаясь уронить друг друга в ближайшую канаву или грязную лужу. Эйс быстрее, сильнее и более проворный, так что уже через пару минут он держит Луффи за шкирку над вонючей мокрой ямой, которую размыло совсем недавно прошедшим по округе ливнем. — Ну что? — усмехается Эйс. — Я отпускаю? — Это нечестно! — Луффи начинает яростно брыкаться. — Пусти, я тебе сейчас зад надеру! Эйс хватает его поперек живота и резко поднимает в воздух так, что голова Луффи почти касается сырой земли. — Кому ты там, — он держит его легко, будто Луффи не человек, а мешок с картошкой. Эйс треплет брата по черноволосому затылку и опускает на ноги. — зад надерёшь? Луффи корчит недовольную рожу и поджимает губы. Эйс на это только смеётся. — Ты сегодня пойдёшь в школу? Они бесцельно идут мимо серых одинаковых домов, и какая-то апатия окутывает затуманенное сознание Эйса. Она ложится на плечи тяжёлым шерстяным одеялом, скользит по телу ядовитой змеей и сдавливает лёгкие, не давая вдохнуть. Веки у Эйса свинцовые и голова идёт кругом. Эйс и Луффи живут в неблагополучном районе: криминал, остатки бандитских группировок. Они делят квартиру с мелкими преступниками и с самого детства учатся выживать. Не работаешь — не ешь. Иначе здесь никак, правда… братьям своеобразно повезло с сожителями, ведь они хоть и грубые, но в чём-то по-своему понимающие. Конечно, Эйс ни за что им в этом не признается. — Не-а, — Луффи вытряхивает из карманов фантики прямо на землю, а затем поворачивается к Эйсу. — Уроки кончатся, соберу ребят и пойдём… — Искать приключения на задницу? — перебивает его Эйс. — Да! От улыбки Луффи теплеет где-то под сердцем, и уголки губ Эйса моментально дергаются вверх. Они гуляют ещё какое-то время, лазают по пустующим брошенным домам, травя жуткие байки о призраках, чем пугают, скорее, только кошек да пару приставших любопытных ворон. Эйс водит Луффи к старой нерабочей платформе, и вся она в граффити и грязных нецензурных надписях, но Луффи так восхищается, что рисует чёрным маркером свой кривой пиратский флаг. Погода по-дерьмовому пасмурная и тонкие куртки не спасают от пробирающего до костей ветра. Эйс трёт заледеневший нос, пряча разбитые руки со старыми и свежими царапинами в узких холодных карманах. Не помогает. Они подходят к школе, уже когда стрелка часов переваливает за половину третьего. Луффи машет руками, подпрыгивает на месте, и Эйс замечает у ворот довольно шумную компанию подростков. — Э-э-эй! Зоро-о-о-о! Зоро — с крашенными зелёными волосами и тремя серьгами в левом ухе, оборачивается в тот самый момент, когда бешеный красный ураган по имени Монки Д. Луффи сбивает его с ног, практически роняя на землю. Грохот стоит такой, будто столкнулись два товарных поезда, и рыжая Нами хватается за длинноносого Усоппа, в попытке спасти себя и своё бесценное имущество. — Луффи, скотина! — мишенебровый Санджи роняет пачку сигарет, но это не важно, не так важно, как тот факт, что прекрасная леди чуть было не пострадала. — Ты хочешь поранить очаровательную Нами?! Луффи смеётся, довольно повиснув на рукаве Зоро, а Санджи не жалеет красочных эпитетов, наглядно демонстрируя, что с ними будет и куда он это засунет. — Весело тут у вас, — Эйс подходит ближе, и Усопп, душа которого, кажется, уже покинула тело, рассеянно машет ему рукой. — Йо, Эйс, — Зоро изо всех сил пытается отцепить от себя Луффи. — Смотрю, вы вместе прогуливали. Да? — он переводит взгляд на повеселевшего товарища. — Где тебя носило? — Там и тут. — А должно в школе! — светлое лицо Нами багровеет, делаясь по-настоящему жутким. — Мы уже устали твою задницу прикрывать! — Да ладно вам! — Луффи сам отпускает Зоро и в один прыжок оказывается в центре компании, поднимая руки вверх. — Мы идем искать приключения! — Где в этом унылом городишке можно найти приключения? — голос Усоппа выражает стойкий скепсис. — Они тут как сонные мухи, занимаются своими скучными делами и… — Идём на кладбище! На какой-то миг всё замирает и можно услышать, как глухо бьются маленькие сердца в напряженных грудных клетках. Усопп открывает рот, словно находясь в замедленной съемке — он молчит, а затем черты его лица меняются, переходя от уверенно-спокойных к почти панически-напуганным. Округу пронзает истошный писк и смех Луффи, сам обладатель которого уже бодро топает по проселочной дороге. Зоро чешет затылок и без всяких вопросов тенью, словно какой-то телохранитель, скользит следом за предводителем группы, пока Санджи вызывается успокоить Нами, которую, в общем-то, и успокаивать пока не надо. Луффи оборачивается, игнорируя все мольбы и просьбы Усоппа «туда не ходить» и зовет почему-то застывшего на месте Эйса. — Эйс? Ты идёшь? — Нет. Нужно заскочить в колледж за расписанием. — Бл-и-и-ин, — Луффи явно расстроен. Игривые огоньки на какую-то долю секунды затухают, и его зрачки становятся угольно-чёрными, без привычного задорного блеска в развесёлых глазах. — Отстой. — Прости. Эйс виновато чешет затылок. Он всегда так делает, когда смущен или чувствует себя неловко. Эйс понимает, что лжёт, но находиться среди этих людей — тяжело, непривычно, совсем чуждо, будто кривая деталь в идеальной системе шестеренок. С Луффи — одно. Луффи другой и Эйс готов умереть ради него. Луффи магнит, он притягивает и очаровывает одним фактом своего существования, а Эйс до сих пор считает, что недостоин чьей-то любви. У него есть только Луффи, а у Луффи — целый мир. Эйс машет на прощание и наказывает вернуться домой до полуночи, а на сердце что-то давит, скребёт и больно, так невыносимо больно, что хочется кричать. Каждый раз, когда Эйс остаётся один, он с каким-то новым ужасом вспоминает, что, вообще-то, всё ещё ненавидит себя. — Хорошо, что тебя нет, — Эйс пинает попавшийся под ногу камень. — Ты бы тоже меня ненавидел. Если и есть что-то более паршивое, что могла придумать вселенная, решив в один невеселый момент схлопнуться большим взрывом и породить в невесомую темноту нашу жалкую голубую планету, то оно, определенно, не погубило (или погубило, но не тем способом, ведь любовь — это всё ещё так красиво) столько невинных детских умов, которые с самых ранних лет впитывают в себя губительные сказки про истинность и великое предназначение то ли для себя, то ли для другого человека. Но чаще, конечно, для другого, ведь первый поцелуй надо беречь, а в школе засмеют, если ты вообще не хочешь никаких отношений, потому что иначе нельзя, соулмейты — это только про романтику и немного про целомудренный секс. Мир давно отошёл (или, скорее, пытается отойти) от влияния прошлых установок, касательно родственных душ, но ценность любви (значимой, большой) с первого взгляда никуда не делась, напротив — Эйсу кажется, что в последнее время борцов за «правильных соулмейтов» навалило, словно снежный ком — так сильно они переживают, что их дети могут увидеть, что даже в отношениях двух родственных душ бывают трудности, конфликты, а иной раз, да... люди просто не хотят или не могут быть вместе: обстоятельства, место жительства и даже возраст — всё это влияет, всё это имеет значение, потому что мы не детали конструктора, которые подходят друг другу идеально, словно влитые. У вас может быть замечательное понимание, но он веган, а ты обожаешь мясо, что уже рушит образ абсолютной совместимости, ведь вы должны совпадать во всем, словно очаровательная пара двух румяных круглолицых близняшек. Естественно, никто так уже не думает, но и не может дать точный ответ — чем это соулмейт отличается от обыкновенного близкого человека? Наличием голоса в голове? Эйс не знает. И не может сказать. Он ощущал что-то странное давно-давно, ещё в детстве, но это было столь мимолетно, как сгоревшая бумага, а потом оно просто исчезло из этого города и не возвращалось уже никогда. Бывали моменты, когда Эйс думал о своём соулмейте, но так испуганно и быстро, словно закапывал в грязь дрожащими руками маленькую позорную тайну на дне картонной коробки, что обязательно размоет холодным дождем, вытащив, облачив наружу все самые гадкие мальчишеские секреты, которые Эйс так старался похоронить глубоко в своём израненном сердце. Страшно было даже подумать, вообразить, что его правда бы кто-то любил. Вот так. Вот в таком смысле, что зачем-то столь не нужно и часто показывают в дешевом кино вечером по телеку в пятницу. Эйс так не хотел. Не хотел, чтобы кто-то нес на своих плечах всю ту злость и обиду, с какой он просыпается каждый день, порой сожалея о том неудачном моменте, когда он сам, это проклятое дитя, вообще появилось на свет, потому что, несмотря на все старания матери, Эйс не просил выпускать его одного в этот пронизанный жестокостью и равнодушием мир, где он оказался никому не нужен с самого первого вздоха, что утонул в громком рыдании, а затем хрипло сорвался с бледных младенческих губ заклейменного вечным позором ребенка, правду о котором теперь никто не должен был знать. Во всём виноват лишь его ублюдок-отец. Ни его мертоворожденный соулмейт, ни мать, которая вообще стала жертвой обстоятельств и пострадала здесь больше всех, ни даже дед, который, может, и не плевал на внуков, но точно не горит желанием проводить с ними столько времени, сколько, наверное, должен был близкий человек... Его можно понять. Работа, а ещё внуки здесь сущий кошмар, и это Эйс простить может, но не то, что он натерпелся внутри себя и от окружающих неосознанно, просто будучи ребенком самого настоящего преступника. Поэтому и нет никакого смысла держать зло на того несчастного, который якобы был предназначен ему судьбой, но просто не выжил, не смог, однако... Эйс всё ещё порой эгоистично думает о нём. Представляет, выскабливает себе ложкой сердце, а затем яростно скрипит зубами, потому что этого человека никогда не будет рядом, а даже, если бы был, он бы тоже ненавидел — злобно, черство и с ядовитой усмешкой на тонких губах. Уж лучше Эйс будет ненавидеть его первым, чем поверит в искреннюю любовь двух родственных душ, которая, может, и существует, но ведь не так. Совсем не так. Она не формируется за жалких пять минут знакомства, когда ваши взгляды встречаются через весь огромный зал, а бабочки в животе взрываются оглушительным фейерверком из блестящего дерьма, знаменуя собой узы двух половинок, что наконец-то стали единым бьющимся сердцем, доставляя кислород в опьяненный чувствами отключившийся от внешнего мира мозг. Это даже звучит противно. Если бы соулмейт Эйса был жив, он бы оказался таким же сложным и упертым мудаком, у которого на всё есть своё важное мнение. И не факт, что они вообще бы поладили, а об этом Эйсу думать намного привычнее. Несмотря на всё это, Эйс, кажется, ещё ни разу не встречал тех, кто нашёл бы своего соулмейта. Он знает о специфике восприятия, голосах, но, чтобы так — полноценно и в реальности... Эйс спрашивал Луффи, но тот лишь выдумывает несуразную чушь: то он у него есть, то нет, и ложь эта шаткая, как карточный домик — Эйс до сих пор не понимает, почему Луффи скрывает правду о голосе в своей голове. «Мутишь воду» — каждый раз говорит Эйс, но самому интересно, просто до чёртиков. Если это какой-нибудь фрик Трафальгар из медицинского, Эйс уже точно знает, кому бить морду в подворотне поздним вечером прямо под блядским одноглазым фонарем. Эйс толкает дверь квартиры и неслышно просачивается внутрь. Ни в какой колледж он, естественно, не пошёл. Да и не нужно. Эйс скидывает грязные кроссовки и шлёпает на кухню. Желудок протяжно урчит и чувство такое, будто он вот-вот готов переварить сам себя, если Эйс сейчас же не отправит в рот что-нибудь съедобное, но нельзя быть до конца уверенным, что к обеду здесь остался хотя бы запах от нормальной еды. У пустой миски лениво развалился белый Поти — то ли вшивая дворняга, то ли настоящий сиба-ину, но это, наверное, единственное существо в квартире, кто действительно доедает сполна. — Свали, пёс, — Эйс пинает Поти в толстый бок, но тот лишь ведёт ушами, ни капли не двигаясь с насиженного места. — Вот урод. Эйс роется в холодильнике, но тут, как говорится, мышь повесилась: арахисовая паста, которая ещё с утра целехонькой лежала на полке, бесследно исчезла и даже мерзкая каша подчистую съедена, оставив после себя только пустую грязную кастрюлю в качестве разочаровывающего напоминания. Эйс почти воет — от голода он готов лезть на стенку. Луффи наверняка обчистит дом Санджи, а Эйсу придётся коротать вечер со скисшим бананом и замороженными крабовыми палочками. Вот отстой. — Босс тебя прибьёт, если будешь таскать еду в комнату, — за спиной раздаётся чей-то высокий голос, и Эйс оборачивается, сталкиваясь взглядом с вечно недовольным карликом Догрой. — И кто ей скажет? — Эйс усмехается. — Ты? Догра что-то недовольно пыхтит, но пропускает Эйса вперёд, понимая, что силы абсолютно не равны. — А где Луффи? — Пошёл с друзьями гулять, — Эйс делает неопределенный жест рукой. — А ты? Эйс останавливается, молчит, сверяя Догру тяжёлым свинцовым взглядом. — А у меня нет друзей. Дверь с грохотом хлопает, и Эйс оказывается в их с Луффи комнате. Здесь невообразимый бардак и обстановка напоминает скорее свалку, чем место, где могут жить люди. Один единственный стол, которым никогда не пользуются, одна кровать (Эйс спит на полу) и сломанный шкаф с болтающейся дверцей, куда не помещаются вещи, потому что полок в нём просто нет — давно растащили и прибили на стены. Эйс запинается о пустые пластиковые бутылки, а к ноге цепляется чистая наволочка, почему-то сиротливо валяющаяся на холодном полу. Недавно ведь стирали. Эйс садится на кровать и забрасывает куртку в дальний угол, совсем не заботясь о том, что с ней дальше будет. Он вытряхивает примерзшие друг к другу крабовые палочки на тарелку, но неожиданно чувствует, как что-то острое и твёрдое болезненно упирается ему в копчик, мешая удобно сидеть. Эйс раздражённо шарит рукой по кровати и хватает пальцами затерявшийся в простыне телефон. Он применяет несколько безуспешных попыток разблокировать его, но вскоре с легким чувством досады соображает — разряжен и включаться без питания ну никак не соглашается. А Эйс вот без еды почти весь день проходил, мог бы и не капризничать. Ближе к вечеру, что удивительно, сеть порой ловит куда лучше, чем днём, и Эйсу выпадают те редкие часы, когда время можно потратить на откровенное интернетное безделье, залипая где-то в ютубе на вкладке музыкальных клипов и смешных подборок видео с глупыми собаками, что делают свои глупые (очаровательные) собачьи вещи, которые в глубине души очень сильно умиляют слабого к животным Эйса. Он находит на столе зарядку и осторожно (как-то раз его шандарахнуло током) втыкает её в расшатанную на стене с порванными обоями розетку, что посерела от мутных разводов и въевшейся в корпус пыли. Телефон долго упрямится, не желая включаться, но после нескольких усилий он-таки поддаётся, позволяя Эйсу обновить ещё открытую утром страничку. Эйс бы так и умер, подавившись своими ледяными крабовыми палочками, если бы вовремя не откашлялся, заев царапающий горло холод закисшим чёрным бананом. — Какого.., — Эйс почти отбрасывает телефон в сторону. — Блять. На его пустом профиле без записей и друзей одиноко висит единственное сообщение от пользователя Dragon Сlaw.