Непостоянность

      Вечерняя тьма окружает большое и светлое здание театра, делает более заметным и примечательным для глаз. Чёрное с белым – классическое сочетание цветов, что дополняют друг друга не смотря на различия. Так же, в большинстве своём, строятся и человеческие отношения, проблема только в том, что мир не делится на чёрное и белое. Кажется, именно про это должен быть сегодняшний вечерний спектакль. Во всяком случае, Воронка не собирается вникать в его суть. Он пришел лишь потому, что Отчеваш позвал. Ну, позвал – это ещё мягко сказано.       Тащится Воронка за ним неохотно, ворчит ещё про себя, хотя, казалось бы, ничего такого. Нет, ему надо идти и ворчать просто по любому поводу и без него: вон там девка одета, как проститутка, вот тут у мужика причёска бабская, вот тучи собираются и где-то там ехидно смеётся бог. И совершенно не важно верит он в бога или нет. Отчеваш кивает, что-то отвечает, но если приглядеться видно, что ему на самом то деле похуй. А Воронке не похуй, он смотрит злобно, каждую деталь подмечает и всё то ищет повод для скандала: идёт Дима как-то не так, бёдрами качая из стороны в сторону, и улыбается по-дебильному, да и одет точно так же. А он что? А он то жертва обстоятельств! И вообще, не белый, конечно, но пушистый.       С какой стороны не посмотри, всё для первого плохо, а для последнего очень даже неплохо. Это проявляется даже сейчас, когда они заходят в здание – Вороненко угрюмо молчит, явно не разделяя чувств Отчеваша, что нахваливал театр, аля, «красота, да и только!». Да вот только зная Диму, Воронка отчетливо слышит в его словах пиздёж с целью бесить спутника. Хотя собеседником-то его назвать сложно – молчит, а если не молчит, то только ворчит.       Зал оказался не таким просторным, как ожидалось, да и само пребывание в куче пёстрых, как на параде, людей, которые временами толпились и толкались, громко разговаривали было, скажем так, немного раздражающим для обоих, но Отчеваш, естественно, делал вид, что ему нравится такое положение дел. Более того, как только Воронка подхватывал его за руку, дабы не потеряться в толпе, тот показательно вырывался и направлялся в самую гущу людей, заставляя себя искать. И это еще не самое страшное, где-то там в толпе людей он прятался, заводил разговоры с симпатичными девушками, уводя их буквально из-под носа мужей или родителей. Что-то ёкало у Вороненко на месте сердца, больно сжимаясь, да так, что соображать становилось трудно от такой боли и он тут же его находил среди всей этой толпы. По голосу, звонкому такому смеху, каким он с ним не смеётся.       Вот и сейчас, уводя его за руку к их ряду и местам он чувствует, как несуществующее сердце сжимается, хоть уже и не так больно. А Отчеваш берёт инициативу с свои руки и фиксирует лапу того за запястье, сжимая костяшки до хруста и боли. Отдёргивает назад, грубо и бесцеремонно, а после в глаза смотрит, как на говно, морально последние силы сопротивляться убивая. Цокает, небрежно руку от себя откидывает и продвигается вперёд к местам, там по-царски усаживается, демонстративно Воронку игнорируя.       А тот сам не понимает, что чувствует. Какая-то помесь ненависти, боли и облегчения. И разбираться в этом чувстве сейчас нет времени, к тому же, проще просто закрыться.       Вот сидят они на своём заднем ряду, где нет почти никого, вроде и рядом, а по разные стороны. Соревнуются в искусстве игнорирования и просто ждут каждый своего: Дима удачного момента, Воронка чего угодно, лишь бы на еблана с другой стороны не смотреть. И даже когда свет гаснет и начинается спектакль Вороненко совершенно не смотрит на сцену, смотрит куда-то в стену, что в тени кажется просто серой. А Отчеваш что-то говорит на фоне, посмеивается и смотрит на Воронку, пока тот не видит. Так и проходит добрая половина спектакля, пока одна рука не касается другой. - Смотри на меня, - возмущенно произносит Отчеваш, вновь сжимая запястье. Сжимает и смотрит, буквально прожигает взглядом Вороненко, что упёрто продолжает любоваться красотами местной архитектуры. – Неужели тебе стена дороже меня? «Такая тупая манипуляция!» - восклицает про себя Воронка, а сам неосознанно глазами манипулятора ищет. А тот сидит, лыбится и как-то неожиданно запястье разжимает. Воронка по началу даже думает, что он уже боли просто не чувствует, а может и руки от боли, но Отчеваш его до сих пор держит. Как вдруг его рука появляется в совершенно неожиданном месте – на груди. Воронка напрягается, это можно заметить по шерсти, что встала дыбом, ведь он знает, буквально чувствует, что добром это не кончится. Напрягается, но на Отчеваша всё так же не смотрит.       До тех пор, пока рука не опускается ниже. Медленно, но верно пальцы опускаются к низу живота, играются с ремнём ремнём штанов. Воронка резко разворачивается в сторону того, возмущенно открывает рот, но не успевает сказать и слова, прежде чем чужая ладонь сжимает яйца сквозь джинсы. Он шипит, тихо, но с напором и хочет было вырваться, как вдруг властный голос Отчеваша строго шепчет на ухо: - Сиди.       И он сидит. Цепляется когтями за ручки кресла, спиной к спинке прижимается и сидит, терпит неожиданно мощно нахлынувшее чувство возбуждения. А Дима доволен, играется, как хочет: сжимает, разжимает пальцы на чужом паху, давит только в определенных точках и ехидно хихикает, пока Воронка слюни глотает. Как уж там говорится? Не тяни кота за яйца?       Но всё самое интересное только начинается: не на долго пах Воронки чувствует свободу, пока ловкие пальцы Отчеваша растёгивают ремень и в наглую лезут в штаны. Пусть на их ряду людей и мало, но они есть – дамы закрываются за веерами или другими аксессуарами, а мужчины смотрят с нескрываемым отвращением. Но Отчевашу радикально плевать, он прекрасно знает, что они могут только смотреть и возмущаться, но встать и выгнать их отсюда никто не решится. А Воронка не видит того, что происходит, глаза закрытыми держит со злобной мордой, однако, никак не сопротивляется.       Хотя ему и не надо видеть, он прекрасно чувствует, как пальцы Отчеваша скользят по члену, лишь дразнят, но не действуют. Он хочет податься на встречу его рукам, направить, но ему не хватает смелости. Как бы стыдно сейчас не было, но у Воронки нет желания это прекращать. Он ждёт, он жаждет продолжения, не хочет спугнуть.       И Отчеваш это знает.       Без зазрения совести, не имея никакого стыда вытаскивает из штанов член Воронки, так сказать, «на показ», что вызывает вполне ожидаемую реакцию людей на их ряду: они просто встают и уходят. И для последнего это некое облегчение, теперь на него никто не смотрит, кроме Димы. И Воронка открывает глаза, пару раз моргает и как завороженный наблюдает за действиями Отчеваша. Тот ухмыляется, вальяжно, оттопыривая мизинец, берёт орган в руки и начинает медленно водить по всей длине. Далее, набирая темп, он отворачивается, делает вид, будто происходящее на сцене ему в разы интереснее. Воронке, откровенно говоря, даже плевать. Он полностью потерялся в этом приятном ощущении, позабыв, где находится.       В реальность возвращает тот же голос, приказом: - Прикуси, - и суёт что-то в рот, мягкое и… пушистое? Воронка послушно открывает рот, сжимая в зубах предложенный предмет и почувствовав боль понял, что до крови закусил собственный хвост. – держи.       Больно, но он слушается. Не выпускает из зубов хвоста, тихо постонывая ни то от боли, ни то от мастерства Отчеваша дрочить.       Дима прикрывает ему рот рукой, поверх хвоста, прижимается щекой к щеке и шепчет что-то неразборчиво тихо, но этого достаточно – Воронка кончает. Отчеваш демонстративно поправляет костюм и причёску, встаёт и уходит. Вороненко быстро прячет хозяйство обратно в штаны, совсем позабыв о боли в хвосте выпускает его из зубов, и идёт за ним.       Куда? В туалет. Зачем? А хуй знает, что Отчеваш затеял.       Открывая дверь в мужской туалет, Воронка заходит и обнаруживает Отчеваша за мытьём рук. Ничего такого, верно? Только по лицу того такого не скажешь: скорчил такую недовольную гримасу, что подойти страшно и, кажется, Воронка уже знает, что произойдёт дальше. Дима подходит сам и отвешивает Вороненко звонкой оплевухи, жар от которой расходится по всей голове, отдаваясь эхом и болью в мозгах. - До дома сам дойдёшь, котёночек, - горделиво заявляет Отчеваш, удаляясь.       Что-что, но одно Воронка знает точно: это не первый и не последний раз, когда до дома он будет добираться один.