***
Том злится и вспоминает те времена, когда их было только двое, когда она была на втором курсе и практиковала заклинания за четвертый курс, и делала с ним домашнее задание в библиотеке. Когда Гермиона еще не расцвела, подобно дикой розе, когда эта свинья только и выплевала: «Зубрила», не отвлекаясь от своей миски. Если она это забыла, то он нет. Он помнит эти шепотки за ее спиной, когда ее соседки обсуждали его, а рыжий бубнил насчет предательства факультета, которое не замечали только слепой, ленивый и его Гермиона, которая была погружена в учебу так, что за книгами было видно только макушку. Она расцвела не сразу, он помнит ее уговоры насчет зубов и просит помочь в обмане школьной медсестры. Сейчас он даже рад, что отговорил ее от этой глупой затеи. Ее зубы никого не волнуют так, как тот кусочек кожи между чулками и юбкой, так, как упитанные бедра и в меру пышная грудь. Он воссоздаёт ее образ, подсмотренный в анимагической форме, когда он проследил за ней в ванной старост. Он смотрит сверху вниз на ее пышные бедра с легким загаром после каникул, поднимаясь выше, замечает волосы на лобке и шрамики от растяжек на внутреннем бедре. На плоский живот с небольшими кубиками от ежегодных занятий плаванием, переходит на крепкие, в меру пышные груди и зависает, быстро выскользнув в коридор. Он вспоминает, как бежал до спальни мальчиков, стараясь не подавать вида, а потом снимал возбуждение добрые полчаса, пока его кровать не была завалена салфетками. У него не остается выхода: он подделывает письмо легко и изящно; почерк Гермионы мелкий и вечно спешащий выходит из-под его пера как под копирку. Пустить слух и подставить рыжего не доставляет проблем. Теперь он в объятиях Лаванды Браун винит Гермиону в ожогах на руках и проклинает ее подарочек. Гермиона лишь вжимает голову и смотрит волком на него — догадалась. Как же он смотрит на нее дерзко и с вызывающей акульей улыбкой на устах: хочет вцепиться зубами в ее тело, выбивая стоны мощными толчками аки дикий голодный волк.***
Он исполняет задуманное в пятницу. Ловит ее возле комнат старост, впечатывая в стену от ревности: она хотела помириться с рыжим; от ее взглядов, наполненных страхом перед ним, когда он был самым близким ее другом. Он сминает ее губы в грубом поцелуе, втягивая ее в комнату и кидая запирающее и заглушающее заклятия, достаточно сильные, чтобы никто не вышел, не вошел или не потревожил их. Он срывает с нее одежду и толкает на кровать, понимая, что она особо не сопротивляется. Она смотрит со смесью страха и желания. Он задаст вопросы потом, сейчас он подобно рыси бросается на ее тело, кусая плечи и шею острыми, как бритва, зубами и оставляет на нежной коже следы страсти и ревности. Она вздрагивает, когда он аккуратно входит в нее. Она узкая и невозможно нежная внутри. И когда первая волна наслаждения спала, он понял, что не первый и, не удержавшись от ревности, стал вбивать ее в кровать сильными и резкими толчками, буквально натягивая податливое тело на член и смотря, как сучка под ним стонет и закусывает губу от наслаждения. Он кусает ей плечо и, опускаясь к груди, обхватывает сосок губами и посасывает, словно магловскую конфетку. Кожа, соленая от пота, приходится ему по вкусу, и он утробно рычит, кончая за пару резких движений, и откидывается рядом. Он сгребает ее в объятья и засыпает на добрые несколько часов, найдя при пробуждении только пустую кровать.***
Она избегает его еще неделю. Стоит ей увидеть его в коридорах или общей гостиной факультетов, как она сразу убегает только пятки сверкают. Он бесится, ведь так и не узнал, почему она легла под него, и не узнал, кто был ее первым. Он бесится, думая, что это рыжий. Бесится так, что сжимает кулаки до белых костяшек, которые к вечеру будут в крови. В крови рыжего уродца. Когда он будет вбивать его тело в стену и ломать ему кости. Будет месить его лицо до неузнаваемости и пересчитывать ребра как заправский верзила. Он кинет тело недалеко от входа в башню Равенкло. А сам будет остужать тело в душе при помощи старой доброй правой руки.***
Она смотрит на него и не скрывает своего волнения, сжимает руки в кулачки и требует разговора, чем вызывает у него смесь удивления и смятения от неожиданности своего визита в его покои старосты. Она проходит внутрь и немного тушуется под его взглядом, и садится на кровать, хлопая ладошкой рядом с собой. — Ты, наверное, в недоумении от моего прихода, учитывая, что я тебя избегаю. — Он заинтересованно подходит и садится рядом с ней. — Я до последнего думала, что мои чувства к тебе — это смесь сожаления и сочувствия от того, что я не могу полюбить тебя так же сильно, как ты любишь меня Он смотрит на нее немигающим взглядом и, невзирая на внезапно пересохшее горло, уточняет: — Ты любишь меня? — Он смотрит чуть расширенными глазами, думая, что ослышался. — Тогда, когда Рон прошелся по моей внешности, растоптав нашу дружбу и, как я думала, нечто большее. — Он сжал кулаки и посмотрел на нее злобным взглядом. — Я хотела почувствовать себя желанной, хотела до одури почувствовать себя любимой, как тогда, в первый раз, с Виктором Крамом, — она густо покраснела и посмотрела на него грустным взглядом. — Я запуталась. Том, я очень не хочу терять тебя из-за всего этого, но боюсь, что не могу дать тебе ту любовь, что ты заслуживаешь. — Значит, ты выбрала меня, а не его? — он смотрит выпытывающе и резко хватает ее, укладывая на кровать. — Да. — Она смотрит на него нежно и гладит по щеке, пока он целует ее скулы, шею и то, что выглядывает из-под блузки. — Этого достаточно, а остальное придет со временем. Да, остальное придет со временем, сейчас самое главное, что она его и рыжего рядом с ней больше нет.