1
В дверь настойчиво забарабанили. Будто там стояла как минимум рота солдат, а как максимум… ещё рота. Из кухни донеслось недовольное: — Проходной двор! Лёх, открой! Сам бы и открывал, подумал Лёша, но послушно поднялся с кровати, всунул ноги в растоптанные тапки и, шаркая, как в последний раз, пошёл открывать. Стук то нарастал, то сбавлял обороты, но был непрекращающимся, дробным, с чёткими интервалами. Лёша привычно прислушался к себе, но ничего конкретного не почувствовал. Замок щёлкнул. На пороге стоял Дима. Оборванный, грязный, весь в кровавых потёках и ещё бог весть в чём, он прислонился плечом к косяку и с нездоровым весельем смотрел на Миранчука. Один глаз у него немного заплыл, под носом хлюпало, нижняя губа лопнула ровно посередине. — Здорово, — сказал Дима насмешливо и отклеился от стены. — Впустишь? Лёха застыл, обомлев, и не сдвинулся с места. Он опустил руку, и она повисла вдоль тела. Из кухни слышалось нестройное бормотание и тихий смех: бубнил телевизор, Антон что-то взахлеб рассказывал. — Кто там? — крикнул Тоха и выглянул в коридор. Лёша отмер и дернулся в сторону, закрывая собой Диму. — Лёх? — Никто. Свидетели Иеговы, — дрогнувшим голосом произнёс Лёша, обернувшись через плечо, и фальшиво улыбнулся. — А. Окей, — фыркнул Антон и снова о чём-то заговорил, вернувшись обратно. Лёша проводил его взглядом, не переставая натянуто улыбаться, а потом обернулся к Диме, капающему кровью на резиновый коврик у порога. — Быстро, через Сумрак, — скомандовал Лёша. Баринов оскалился. Зубы у него были розовые от крови. — Не могу, — просто сказал он. — Бл… — хотел было выматериться Лёша, но прикусил вовремя язык. От привычки ругаться он отвыкал медленно, неохотно, но всё же исправно одёргивал себя. Никогда не знаешь, какие последствия может потащить за собой одно необдуманное и брошенное на эмоциях слово. Он отодвинулся в сторону, пропуская Диму в квартиру, и прошептал: — Тьфу, тогда не капай. И тихо. Баринов безошибочно определил направление, хотя в квартире у Миранчука никогда не был. Шёл весь прямой, как палка, но как-то механически, через сдерживаемую боль. Лёша разглядел длинную рваную рану у него под ухом, и его передернуло от смутного отвращения. Дверь комнаты за ними тихо закрылась. Воздействовать через Сумрак желания не было, но на кухне вместе с Антоном сидел Федя, поэтому, ненадолго нырнув на слой ниже, Лёша закрыл её и там. Присутствие Смолова напрягало, но ругаться с Антоном по этому поводу хотелось меньше всего. Между ними в последнее время и так было не всё гладко, а претензии к наличию Тёмного Иного на их кухне и вообще в жизни повлекли бы неудобные вопросы, на которые Лёша не смог бы ответить, даже если бы захотел. Смолова он, конечно, сразу же проверил и не нашел ничего, что могло бы дать ему возможность от того избавиться, но успокоения это не приносило. — Чё, шифруешься? — сипло спросил Дима и выдернул Лёху из его размышлений. Вдруг колени его подогнулись, и он чуть не пропахал носом ламинат. Лёша удержал его за плечи, усадил на кровать и присел рядом. Баринов продолжил: — Вот съехал бы, и жилось бы проще. — Ну-ну, — неопределённо отозвался Лёша. — Что случилось? Я даже не понял, что это ты, пока не открыл. Почему не заговорил раны сразу? Дима закашлялся. Кашель был нехороший. В груди у него булькало и клокотало. Ребра сломаны, и повреждены лёгкие, определил Миранчук. Баринов поморщился. — Да, неудобно вышло. Меня немного прокляли, даже защита не выдержала. Блокирует все способности. — Почему шефу не сказал? — Палыч не в духе и отправил к тебе. — Я в отпуске. — А я сдохну скоро. Чё мне теперь прикажешь делать? Лёха вздохнул и потянулся снять с Бары его лохмотья, чтобы осмотреть раны. Дима отпрянул назад и снова оскалил зубы. На губах выступила пена, из уголка рта потекло. — Ты лапы-то свои убери. Тебе надо проклятие снять, а со всем остальным я сам разберусь, — пророкотал он. Ему было больно. Очень больно. Лёша это видел, и в сердце защемило от сдерживаемой жалости. Его приучали к тому, что подобное лицезреть придется часто: всё же способности раскрылись именно в целительской специализации, но он никак не мог заставить себя не сочувствовать, хотя это и добавляло нервотрёпки. К тому же — это ведь Дима. Баринов хороший оперативник и всегда лез на рожон — когда надо и когда нет. Маг, пускай пока четвертого уровня, но ему всего двадцать два, и нашли его только три года назад. А он уже успел раскрыть свою сущность перевёртыша. Интересный зверь получился — росомаха. Агрессивный, с длинными когтями и непокладистым характером. Палыч его быстро направил в поле. А Лёша страдал и мучился от каждой царапины, когда к нему на стол притаскивали Бару в состоянии близком к летальному. У них в отделе несколько вот таких перевёртышей было, да и простых бойцов еще человек пять, но только Бара находил приключения на свою голову чаще остальных. А сколько протестов на него писал Дневной Дозор… — Чё ты замер? Лечи давай, — подал голос Дима и начал заваливаться на бок. Лёша его придержал. — У меня даже амулеты не заряжены. Сообщить что ли не могли? Как я тебя штопать буду? — сказал он, поднимаясь, и стал рыться в тумбочке стола. Там должен был заваляться наполовину заряженный жезл. Бара молчал и сипел пробитым лёгким. В дверь постучали. — Антон спрашивает: ты будешь чай или нет? — раздался приглушённый голос Феди. — Нет! — рявкнул Лёша. — Отвалите от меня! — А чего заперся? — уже тише спросил Смолов. — Что-то случилось? — Отвали, Тёмный, — прошипел Баринов. Лёша треснул его по затылку, но было поздно. Возле двери сгустилась тень и из неё вышел Федя. — Су… стучаться надо, — сдавленно сказал Лёха, рефлекторно закрывая собой раненого Бару. Федя заинтересованно вытянулся и заглянул ему за спину. Усмехнулся недобро, но без угрозы. — Какие, оказывается, у вас тут сектанты ходят. Выглядишь ущербно, — фыркнул он и посмотрел на Лёшу. — Может, помочь чем? — Сгинь в Сумрак. — Бара раздражался из последних сил, но всё равно огрызался. — Не надо. Иди к Антону, — примирительно попросил Миранчук, выставив вперёд руки. Федя пожал плечами и действительно сгинул в Сумраке. Мгновенно. На пару секунд повисла тягостная тишина. Баринов заворочался и зарокотал что-то бессвязное. Лёша вздохнул. Мда. Пускай Смолов и не служил в Дозоре, но колдуном был сильным. Даже не поленился на третий уровень спуститься. Любопытство было присуще ему как кошке, он всегда совал нос не в свои дела. Лёха поначалу даже побаивался за Антона, но Федя, кажется, действительно не хотел ничего плохого, и дружба с человеком его забавляла. — Хорошая у тебя компания, Лёх. Брат — человек, к нему таскается Тёмный с крутым потенциалом, а ты, Светлый, запираешься от них в комнате. Кайф. Всем бы так жить. — Засохни, — откликнулся Лёша. — Давай посмотрю, что тут… Процесс диагностики всегда проходил одинаково. Одинаково неприятно: что для него, что для его «пациентов». Он чувствовал отголоски боли и проклятия своим телом, видел все изменения в организме, ощущал их на собственной шкуре. Проклятие оказалось очень специфическим. Оно и правда блокировало способности Иного, но должно было спасть и само через какое-то время. Проблема заключалась в том, что за это время Дима мог и умереть. Сейчас аура Димы была практически человеческой. Серебряные прожилки на изумрудном. Красивая, почти успокаивающая, она переливалась и немного искрила, но в ней не чувствовалось и следа магии. Темное грязно-бордовое пятно в самом центре пульсировало и казалось чужеродным. Лёша потянулся к нему своей силой, представил, как выхватывает несуществующими пальцами кончик нити багрового клубка, и потянул. Оно поддавалось неохотно, будто уже сроднилось со своим носителем. Краем сознания Лёша понял, что Дима там, в реальности, вцепился в его ногу пальцами и сжимает. Кажется, он плакал. Но Лёша продолжал разматывать клубок, чувствуя, как в ладони нагревается полуразряженный амулет. На лбу выступила испарина, хватка на колене немного ослабла. Прерывистое дыхание Баринова лишь слегка выровнялось. Лёша открыл глаза. Дима посерел лицом, на коже крупным бисером блестел пот, губы приняли синеватый оттенок, а из носа потекло с удвоенной силой. Он полулежал на подушках, затылком прислонившись к стене, и дышал с трудом. Проклятие Лёша снял, но вместе с ним и вытянул у Бары немного сил. Жезл разрядился окончательно, собственного потенциала хватит ненадолго. — Не выключайся, Димочка, — жалобно попросил Лёша и вытер рукавом свитера его лицо от липкого пота. — Ещё минуточку не выключайся. Он снова закрыл глаза. Паника удушливой волной запоздало накрыла его. Руки дрожали, когда он принялся делать пассы, как учил шеф. Точнее, не учил, но Лёша просто видел пару раз, только сам не решался, потому что не хватало способностей. Его четвертый уровень казался потолком, на большее он даже не претендовал, но сейчас, отдавая последнее, что у него было, он вдруг оказался сосудом с неисчерпаемым запасом. В кончиках пальцев покалывало, он видел себя и Диму со стороны, точнее — сверху. И всё продолжал свои манипуляции. По губам и подбородку потекло солёное и тёплое. Дима что-то тихо сказал. Лёша остановился, бессильно уронив ладони себе на колени. Сквозь прикрытые веки он видел, что Бара порозовел и дышал уже спокойно и тихо. Спит, понял Лёша. Единственное, на что его хватило — это подползти ближе к нему, прижаться лбом к его плечу и вырубиться рядом. Оцепенение длилось недолго. Лёша резко раскрыл глаза и уставился в чужие ореховые омуты с красноватой искрой на ободке радужки. Смолов отстранился и улыбнулся своей зубастой улыбочкой. В квартире было тихо, подозрительно тихо. За окном всё ещё светлело, пасмурный серый день не закончился, только поблек немного. Или это тёмная аура Феди так действовала? — Очухался? Смотри-ка, а я думал, что ты тут коньки отбросишь, братец, — сказал Смолов, поднимаясь на ноги. — Крепкие вы. — Где Антон? — спросил Лёша, усаживаясь на кровати. Бара продолжал спать, но теперь его лицо было чистое, даже лопнувшая губа зажила, и отёк на пол-лица уменьшился. — Телек смотрит, — пожал плечами Смолов безразлично. Он сверлил Бару взглядом, и на его физиономии проступало какое-то глуповатое удивление. — Ты ему помогаешь? — тихо задал вопрос Миранчук. — Кому? Тохе? — криво усмехнулся Федя, но Лёша покачал головой. — Другу твоему? Нет. Он сам… регенерирует. Не знал, что так можно. Они замолчали и уставились на Диму. Синяк на его скуле бледнел на глазах. Неестественно вывернутое запястье правой руки тоже вставало на своё место. Раздался тихий щелчок суставов. Глубокая царапина за ухом тоже затянулась, и на её месте бледнел шрам. Дима улыбался во сне. Смолов почему-то вздрогнул. Лёша погладил Диму по ёжику слипшихся от крови волос и с облегчением выдохнул. Он снова повернулся к Феде, застывшему над ними. Тот жадно следил за Барой, кусал губу и почти не моргал. — Он кто? — спросил Смолов. — Оборотень? Я думал, что оборотни всегда Тёмные. — Перевёртыш, — неохотно ответил Лёша. — Зачем ты опять зашёл? Я дверь от кого закрывал? Смолов хохотнул и издевательски осклабился. — Серьёзно? На втором уровне Сумрака закрылся от меня? — Если бы у тебя была хоть капля такта и чувства личного пространства, ты не стал бы заходить даже при просто закрытой двери. Здесь, не в Сумраке, — отчитал его Лёша. Федя опять начинал подбешивать, и приходилось сдерживаться, чтобы не наговорить лишнего. Смолов посерьёзнел и скривился. Всем видом он демонстрировал своё пренебрежение к таким условностям. Одно слово — Тёмный. Лёша никак не мог понять, почему Антон к нему тянулся, хотя в глубине души знал. Знал, но признавать не хотел. — Ладно, птички. Я полетел, — сказал Федя и отступил на шаг назад. — Антоха думает, что я уже ушёл, так что не шумите. Он снова попятился и провалился в Сумрак. Позёрство Смолова Лёшу выводило больше всего. Миранчук прищурился и тоже, поднявшись, шагнул в тень, а потом ещё ниже. Задержал дыхание и попробовал спуститься на третий уровень. Федя действительно ушёл. Его багрово-золотистая аура с бурыми прожилками уже маячила далеко в подъезде. Лёша почувствовал, что задыхается. Всё же сегодня он растратил слишком много.2
В здании «МосГорСвета» стоял деловитый гул множества голосов. Мимо залипающего в книгу Лёши промчался Головин из аналитического, пихнул в спину ладонью и скрылся за дверью. Потом заявился Игорь. Акинфеев был напряжён, на его лице явно читалась вековая усталость. За ним покладисто шёл наблюдатель от Дневного Дозора. Лёша его уже видел. Огромный детина со светлыми глазами и кошачьей улыбкой. Игорь кивнул Миранчуку, а его спутник приветливо сказал: — Кукусики, молодёжь. Игорь толкнул его в бок, и тот затих, вроде бы немного обидевшись. Аврал в конце квартала, как всегда, требовал присутствия всех. Иных вытаскивали из отпусков и больничных, усаживали за отчёты и прочую важную, но очень нудную работу. Хуже всех приходилось полевым, потому что мотаться по городу приходилось даже в дневное время. Лёша же почему-то оказался не у дел. Даже девочки-программистки, от которых было мало толку, носились как заведённые с этажа на этаж. А он сидел. Хорошо хоть учебник попался под руку, и было чем себя занять. Безделье убивало, и он поднялся к оперативникам. Баринова он не видел с того дня, как тот завалился к нему домой, а потом исчез, даже не попрощавшись. Всё где-то носился, работал. Лёша не волновался, но его гложило чувство недосказанности. Странный ведь день тогда выдался. Он, припомнив слова Смолова, полез в учебники. Федя оказался прав: нигде не упоминалось, что восстанавливаться можно во сне и без применения силы. Тем более, с такой скоростью. Он бы ещё поверил в чудо, если бы колдовали Палыч или Богданыч. Даже если бы Игорь взялся — поверил бы. Но никого из них и рядом не было. Так что возникали вопросы, ответов на которые не находилось. Он всё же сунулся к Сёмину, но наткнулся на недоумённый взгляд и отповедь в духе Палыча и поспешил слиться. Всё-таки его куратор был своеобразным магом. Кажется, он присутствовал ещё при подписании Договора, хотя об этом не распространялись, и то ли время так действовало на старика, то ли сам по себе он был тем еще фруктом, но внятного ответа Лёша не получил и счел за лучшее отвалить. Спросить же самого Бару не выходило. Его вечно не было на месте, а гоняться за ним Миранчук посчитал глупым. Сейчас в отделе оперативников сидели двое: Джика и Паша. Они устало переругивались. Было заметно, что спор давний и совершенно беспредметный, но такой же привычный, как и дыхание. Увидев Лёшу, Георгий просиял, а Паша нахмурился. — Дима не появлялся? — спросил Лёша. — Не-а, у него в Сокольниках какая-то облава. Жди, скоро сам к тебе приползёт. Или его принесут, — сказал Джикия и потянулся всем телом. Паша продолжал сверлить Лёшу взглядом. — Ладно, — погрустнел Лёша. — Пойду я. — Стой. Зайди к Илье, попроси его отчеты по каналам связи подогнать, окей? — Сам иди к нему, — поспешно открестился Лёша, а Георгий ехидно рассмеялся. — Позвонить нельзя, что ли? — Он в астрале, — язвительно отозвался Мамаев. — Бесполезняк. Звонили уже раз пять. Он отключился, и до него не докричаться. — Тем более, — испуганно сказал Миранчук. Ильи он опасался больше всего. Никто точно не мог сказать, сколько ему лет и откуда он взялся в Дозоре. Ходили смутные слухи, что он переметнувшийся Тёмный, но, резонно замечал про себя Лёша, вряд ли. Тёмные не становятся Светлыми, а Светлые Тёмными. Дорога у всех Иных была лишь в один конец, и переметнуться возможности абсолютно никакой не предоставлялось. Не так устроен мир. Но Илья нагонял какого-то ледяного ужаса, один змеиный взгляд чего стоил. В нём заключался такой хтонический мрак, от которого мурашки по телу разбегались нестройными толпами, и коленки начинали мелко трястись. Впрочем, Ильи не боялся только Джикия и Рома Зобнин. Но Рома, кажется, вообще никого не боялся и давно познал дзен, потому что работал с Ильёй уже лет двадцать бок о бок, и у него выработался иммунитет. — Тогда вали. Если Бару не принесут, то мы его к тебе отправим, — смилостивился Георгий. — Не надо, — сказал Лёша и поспешно покинул кабинет. Вслед донеслось мамаевское «ссыкло» и звонкий подзатыльник от Джикии. Вернувшись к себе, Лёша наткнулся на Далера, который с упорством студента-первокурсника что-то вписывал в распечатанные на принтере бланки. Кузяев бросил на него быстрый взгляд и снова вернулся к работе, пробормотав что-то невнятное. — Что? — переспросил Лёша. Далер ему нравился, но в его присутствии Миранчук чувствовал себя неловко. Выглядевший на двадцать лет Кузяев был старше его почти на полвека. Выше четвертого уровня он так и не поднялся, но его мозги иногда были нужнее, чем второй уровень того же Акинфеева. Медиком он был гениальным, только силы не хватало, но это с лихвой компенсировали побрякушки и опыт. Тихий, задумчивый и покладистый, в критические моменты Далер становился той палочкой-выручалочкой, которой иногда очень не хватало. Но было что-то в его глазах, навевавшее грусть и тоску, отчего даже оптимистичный по натуре Лёша начинал погрязать в унынии. — Тебя Юрий Павлович искал, — повторил Далер, не отрываясь от бумажек. — Зачем? — тупо уточнил Лёша. Палыч заведовал оперативниками, и, хотя курировал Лёшу поначалу, сейчас редко дергал его. Если ему что-то понадобилось, значит было связано с его отделом. — Не знаю. — Я только что от Джики. Если бы что-то случилось, я бы узнал, — сказал Лёша задумчиво. Далер поднял голову и посмотрел сквозь него. Лёша поёжился. Палыча он нашёл у аналитиков. Он что-то выговаривал бледному Головину, у которого в мешках под глазами можно было устроиться на ночлег. Саша кренился вперед под тяжестью коробки, которую держал в руках, и мелко-мелко кивал, кажется, даже не вслушиваясь. Лёша кашлянул, привлекая внимание. Палыч обернулся. — А, ты. Езжай в Сокольники, — коротко сказал он. — Что-то серьёзное? — Да нет. Забери непутёвого, подлатай маленько, а потом домой отвези. Лёша вздохнул. Значит, всё-таки Дима. Нашёлся, подумал про себя Лёша. — На метро езжай, а то пробки. — Может, вероятности прикинуть? — вклинился Головин осторожно. — Если серьёзно… — Нечего, — строго сказал Палыч. — И так доберётся. Саша увял и снова погрузился в свой полусонный транс. Когда от него ничего не зависело, он всегда становился инертным и каким-то безжизненным. Лёша иногда посмеивался и за глаза называл его энергосберегательной лампочкой. Головин экономил силы и эмоции. Непонятно, для чего. Палыч помахал рукой и вернулся к своей нудной отповеди. Лёша спешно покинул кабинет, оставляя Головина на растерзание, и чуть ли не бегом помчался на выход. Бара сидел на заплёванном обшарпанном бордюре и бережно прижимал к себе руку. Рядом суетился Ваня Обляков, орудуя щёткой и совком. Он что-то заметал, а потом начал месить ногами московскую слякоть. Вид у него был обескураженный и немного потерянный. Его зачем-то стали вытаскивать в поле в последнее время, и Ваня всё никак не мог к этому привыкнуть. Чуть поодаль застыла тёмная фигура, в которой Лёша не без удивления узнал Смолова. Федя хмурил брови и сжимал губы в тонкую полоску. — Привет, — сказал Лёша. — Что тут у вас? — Вампир. Новообращённый. Напал на своего же, идиот. А этот дурак, — фыркнул Дима и кивнул на Федю, — полез его защищать. Совсем котелок у чудака не варит. — Всё должно быть по закону, — твёрдо сказал Смолов. Он, кажется, был в порядке. А вот Баринов продолжал ласково придерживать себя под локоть. — Да никто его убивать не собирался! — зло повысил голос Бара. — Из-за тебя же всё! — Это вампир тебя так? — спросил Лёша, присев перед Димой и отодвинув его здоровую руку в сторону. — Не. Этот вот и приложил. Заклятьем. Сейчас к нам поедешь, Тёмный. И будет тебе всё по закону, — забрюзжал Бара, морщась от ощущения срастающейся кости. Федя дернулся, как от пощечины, но ничего не ответил и отвернулся. Ваня состроил рожу и убрал инвентарь и пластиковый пакет с прахом вампира в свой рюкзак. Дело было сделано. Лёша ещё раз осмотрел Диму. На первый взгляд всё было в порядке, но беспокойство не отпускало. — Ну, что там, док? — спросил Баринов и улыбнулся, а потом внезапно прижался лбом к плечу Лёши. — Вроде окей, но тебя «попили» немного, — ответил Миранчук, невольно взглянув на Смолова, который всё ещё притворялся, что он не здесь и не с ними. — Поехали домой. Палыч тебя отпустил и сказал, чтобы я тебя проводил. — А поехали, — устало пробубнил Дима. — Ваньк, забирай этого и не бойся: он честный, сам пойдёт. Да, Тёмный? — У меня имя есть, — важно напомнил Смолов и степенно направился за Обляковым, напоследок кивнув Лёше. — Вали, — прорычал Дима, но тут же спокойно добавил, обращаясь к Миранчуку: — К тебе или ко мне? Лёха хмыкнул, обхватив Диму за голову, и поцеловал в глупый лобешник. Бара хохотнул и прижался щекой к щеке Миранчука. — Вечно у нас всё не как у людей, — заметил он, поднимаясь. — Мы ведь не люди, — резонно отозвался Лёха. — Мы Иные. — Вот в этом и беда. Сразу как-то всё понятно, да? — грустно проговорил Дима и посмотрел на тёмное ночное небо, разразившееся мелкой снежной крупой. Лёша тоже поднял лицо, ловя губами снежинки и щурясь на рыжий свет мигающего фонаря. Объясняться действительно не было никакой нужды. Эта предопределённость сквозила во всём. Если кто-то начинал противиться судьбе, то нити вероятностей причудливо изгибались, но неизменно выводили туда, куда и вели изначально. Сколько они друг от друга бегали? Года три? Как Дима появился, столько и бегали. Точнее, Лёша, почти десять лет проторчавший в Дозоре, просто наблюдал, мирился с чужими метаниями, потому что уже привык ко всему, что происходило, давным-давно. А вот Дима никак не мог успокоиться и продолжал верить в осознанный выбор. У Иных нет выбора. Это люди могут позволить себе выбирать. Они не обременены силами и Договором, только временем ограничены. Иным же отпущено всё время мира, но вот право выбора отнято еще до рождения. Дозоры лишают последних иллюзий на этот счёт. Видимо, даже Дима осознал что-то, потому как сейчас стоял, прислонившись грудью к Лёшиному плечу, и шумно дышал ему в озябшее ухо.3
В метро было пусто. Всего несколько человек на эскалаторе спускались, еще двое медленно двигались наружу. Пахло резиной и затхлым подземным воздухом. Лёша метро не любил, ему не хватало пространства, и стены будто давили на него своей монументальностью. Бара устроился лбом у него на плече и спал на ходу под скрип старой эскалаторной ленты. Ступеньки смялись у них под ногами, они медленно прошли мимо дремавшей женщины-охранника в будке. Краем сознания Лёша уловил в ней отголосок силы, видимо, она была неинициированной Иной со слабеньким потенциалом. В другое время он бы снял слепок её ауры и отправил на обработку, но сейчас ничего не хотелось. Дима осоловело хлопал глазами и покачивался с пятки на носок заглядывая в тёмный провал тоннеля. Сонная девушка в криво надетой шапке зевала и двигала головой в такт музыке в больших наушниках. От нее веяло спокойной умиротворенностью, и аура у неё была приятного цыпляче-желтого оттенка в ярко-зелёную крапинку. Чем-то она напоминала ауру Саши Головина, но у того желтизна отливала полированным золотом, особенно когда он бывал в настроении. Возле мраморной колонны стоял немолодой мужчина лет сорока. Он был немного пьян, и его аура была мутной с коричневатыми разводами, которые пятнами расползались по лиловому. Красивый был бы цвет, если бы не злоупотребление спиртным. В глубине тоннеля загудел состав. Фары высветили влажные стены. Лёша привычно схватил Диму за рукав и отодвинул от края платформы, как всегда делал это, будучи с братом. Антон тоже вечно норовил свалиться под локомотив, из праздного любопытства рассматривая рельсы внизу. Дима зашипел: рука всё ещё побаливала. Поезд остановился, распахнул створки, выпуская нескольких поздних пассажиров. Миранчук, удерживая локоть Димы, втащил того в вагон. Они устроились в конце на двухместном диванчике. Бара тут же закрыл глаза и навалился на Лёшу. Его холодная лапа нашарила ладонь Лёхи и сжала. Стало спокойнее. Стало правильнее. Накатило ощущение, которое бывает, когда полностью решишь кроссворд, не заглядывая в конец, туда, где есть все ответы. Маленькая победа. У кого-то из девочек в бухгалтерии сейчас сложился пасьянс, подумал Лёша с улыбкой. Все медленно встало на свои места. Такое умиротворение Лёша испытывал только в детстве, когда они с братом строили домики из одеял и подушек и там рассказывали друг другу только что придуманные страшные истории, подсвечивая себе лица фонариком, а потом страшно боялись спать в разных кроватях. Так и сворачивались в клубочки рядом, держась за руки во сне, и никакие монстры уже были не страшны. Только вот Лёша повзрослел намного быстрее. Инициировали его в четырнадцать лет. Он прошёл обучение и остался в Дозоре, уйдя из своей школы. Мама радовалась, что Лёшка взялся за голову, и его пригласили в гимназию для одарённых. Что ей там внушил Палыч, Лёша так до конца и не выяснил, но с братом отношения ухудшились. Тоха счёл его предателем и долго обижался. Потом, наверное, перерос. Они снова притирались, снова учились чувствовать друг друга, как себя, но Антон всё равно замечал какие-то изменения в брате. Не мог не чувствовать. Они, как и прежде, жили вместе. Быт не менялся, но что-то неуловимое проскальзывало между ними и портило идиллию. Лёша знал, что брат потенциальный Иной. Тёмный. Но почему-то Дозоры так и не нашли его, а Лёша не встревал. Может, это был какой-то великий замысел Высших, может, ещё что-то, но пока всё оставалось, как есть. Когда появился Федя, Лёша подумал, что Антона обнаружили. Но Федя оказался хоть и Иным, но с Дозорами дел не имел, жил своей жизнью, силой пользовался умеренно, хотя мог бы и злоупотреблять. Антон сразу преобразился. Исчезли его подозрительность и настороженность, он будто даже посветлел. Лёша даже понадеялся, что его можно будет перетянуть на Светлую сторону, если его когда-нибудь инициируют, но втайне желал, чтобы этого никогда не произошло. Он не хотел для брата такой участи, но и понимал, что не вправе решать. Он банально боялся. Подобной ответственности он бы не выдержал. Дима рядом завозился и уткнулся носом в плечо Лёши, засопел недовольно, словно уловив его мысли. — Не беси, — сказал он приглушенно. Куртка Лёхи скрадывала звук его голоса. — У меня и так башка раскалывается. — Не буду, — смиренно согласился Лёша и потерся ухом о его макушку. Квартирка Бары была захламлена и навевала глухую тоску. Грязная посуда громоздилась не только в мойке, но и на столе, и даже расползлась по подоконнику. Там же притулилась пепельница, сооруженная из банки консервированной кукурузы. В ней сиротливо плавал разбухший окурок. Дима сконфуженно вынес её на балкон вместе с пачкой «Мальборо Голд» и жёлтеньким крикетом. Лёха сделал вид, что не заметил и поймал благодарный взгляд. Ночь близилась к своей середине. За окнами орала сигнализация какой-то машины, лаяла собака, кто-то громко пел песню Максим «Знаешь ли ты». Бара сначала порывался заорать в ответ, но Лёша придержал его за ворот водолазки и вернул обратно в кухню. Они стояли, обнявшись, посреди груд тарелок и чашек, в полной темноте. Что-то тёплое поднималось от груди, приливало волнами к щекам. Лёша погладил Диму по затылку ладонью, колючий ёжик пощекотал кожу. Бара прижался лбом к его лбу и заглянул в глаза, что-то там высматривая. Его радужка сверкнула и потемнела, как при трансформации. Обычно голубые глаза стали почти черными и матовыми, как у хищного зверька. Лёша вздрогнул, а Бара улыбнулся клыкастой улыбкой. — Прикольно, да? Недавно научился. Теперь могу контролировать даже неполное превращение, — сказал он с гордостью. Голос его походил на медвежье рычание, низкое, рокочущее, и Лёше на секунду стало жутко. — Эй, не бойся. Ты чего? Бара моргнул, и его облик стал прежним: исчезли зубищи и глаза-бусины, а из голоса пропал звериный рык. Лёша тихо рассмеялся от облегчения. — Дурак, — сказал он. Они перебрались в единственную комнату. Широкий диван занимал почти половину пространства, высился бастионом из подушек и сбитого в ком одеяла. Лёша присел на краешек постели и с сомнением огляделся. Зрение давно приноровилось к темноте, и он прекрасно видел очертания всех предметов. Бара мялся напротив, переступал с ноги на ногу. — Давай, я еще раз тебя посмотрю? — спросил Лёша. Дима пожал плечами, мол, давай. Лёша протянул вперед руки и притянул его за шлевки джинсов к себе. Положил ладонь ему на живот и пустил в неё немного силы. Лёгкое истощение, ничего страшного, пара синяков — заживут к утру. Вспомнилась загадка быстрого исцеления, и Лёша нахмурился, снова проверяя весь организм. Бара под его ладонью напрягся мышцами, под пальцами отчетливо проступил рельеф пресса. Дима что-то сказал, но Лёша его не услышал. Ничего, что могло бы вызывать подозрения. Обычное тело, всё более или менее в норме, никаких отклонений или особенностей. Что же это тогда было? Вдруг он почувствовал боль. Резко открыл глаза и отпрянул. Оплеуха обожгла щёку, несильно, но неприятно. Прежде всего — для уязвлённой гордости. — Ты чего дерёшься? — обиженно спросил Лёша, потирая скулу. — А чего ты… трогаешь? — запнулся Дима. Он уже стоял в паре метров, отскочив подальше. — Я проверял, — неуверенно сказал Лёша и посмотрел на свою ладонь. Она немного пульсировала под кожей, но ничего с ней больше не происходило. — Что ты почувствовал? — Тепло, а потом… Ты блин меня лапал! — Неправда! — Правда! Они препирались, как два десятилетних пацана, и Лёше стало смешно. Он глухо расхохотался и завалился спиной на диван. Бара постоял немного, но потом навис сверху и уставился на него. — Чё это было? — спросил он настороженно. Его взгляд скользил по лицу Лёши и застыл на губах. — Я же сказал, проверка. Всё думал, как ты тогда так быстро восстановился. — И что? — И ничего. Все как обычно. Ты самый банальный представитель Иных-перевёртышей. Ну. Может немного более безмозглый и живучий, — съехидничал Лёша. — Тогда, может, это ты? Я когда отрубался в тот раз, почувствовал, что меня будто камазом переехало, а потом собрало обратно. Ты тогда аж светился. Я таких фортелей даже от Далера и Богданыча не видел ни разу. Лёша задумчиво пожевал губами, а потом щёлкнул Диму пальцем по кончику носа. — Да. Значит, я великий маг. Можно великому магу поспать? — спросил он, улыбаясь. Бара зафыркал. Его по-детски пухлые щёки стали совершенно отчётливо видны. — Можно. Но есть одно «но». — Какое? — Великих магов надо целовать на ночь, иначе они видят плохие сны, — сказал Дима, улыбаясь еще шире. — Раз прекрасной принцессы здесь нет, сойдёт любой. Как думаешь? — хмыкнул Лёша, рассматривая его лицо. — Во-первых, я не любой, а во-вторых… — Что «во-вторых»? Ответа Лёша не получил. Вербального, по крайней мере. Дима мягко поцеловал его в уголок рта, лизнул в улыбающиеся губы и отстранился. Лёша горестно вздохнул и притянул его к себе, поймав за ухо. Дима что-то бухтел в перерывах и пихался локтями, а Лёша тихо хихикал, основательно слюнявя его лицо. — Спокойной ночи, — сказал Бара, когда они улеглись. Миранчук нашёл его руку и сжал в своей. — Добрых снов.***
Телефонный звонок разбудил его на рассвете. Лёша продрал глаза и недовольно посмотрел на экран, прежде чем ответить. Звонил Игорь. — Лёха, — сказал он преувеличенно спокойно. — На твоего брата напали. Не волнуйся, все в порядке, но он инициирован. Его забрал Дневной Дозор. — Кто? — хрипло спросил Лёша, резко садясь на диване. Бара только сильнее закутался в одеяле. — Фёдор Смолов, Тёмный Иной второго уровня. Задержан этой ночью за покушение на сотрудника Ночного Дозора. Его выпустили после оформления протокола. Он нашёл твоего брата и сымитировал нападение. Способности раскрылись. Он Тёмный, Лёш. — Спасибо, Игорь Владимирович, — бесцветно отозвался Миранчук. В висках пульсировало, а в горле застрял ком. — Приедешь? — Да. Да, конечно. Мир треснул напополам. Песня «Умытурман» больше не казалась просто совпадением. Кристовские тоже Иные? Откуда тогда такая осведомлённость?