Победителей не судят

      Утром Дэм проснулся от уже привычной мелодии, что стояла на будильнике и, недовольно что-то пробормотав, вырубил её. Повернувшись, он мутным взглядом скользнул по комнате и вздрогнул, заметив Кёнига, спустя мгновение вспомнив весь вчерашний день, о котором сейчас решили мучительно напомнить ссадины и боль во всём теле. — Тэнэ?.. — голос спросонья был хриплым и чересчур низким, поэтому он слегка кашлянул, — Ну тип.. Вставать надо.. Иначе в универ опоздаем.. — но тот даже не шевельнулся, поэтому он потряс его за плечо, и парень наконец открыл глаза, почти сразу же резко откидывая чужую руку и отводя взгляд, — Э? Чё с тобой? Больно? — Ну естественно, блять! Тц.. — он попытался подняться, в глазах потемнело, ноги заплетались, так что он не смог сделать и шага, как тут же осел обратно. — Ладно, проехали. В любом случае, я щас умоюсь, потом ты. И про таблетки не забудь, — он схватил первую попавшуюся футболку и джинсы и вышел из комнаты, оставляя Тэнэ в полном одиночестве.       Часы, что Кёниг провёл без сна сказались на его состоянии, что неудивительно. Он чувствовал вялость и усталость, казалось, что он даже не сможет встать с постели, потому что на это просто не хватит сил, но всё же он смог. Взгляд кое-как сфокусировался на двух рюкзаках, которые он оставил вчера у двери. Дойдя к ним на ватных ногах, он неслушающимися руками расстегнул молнию и достал всё, что ему было нужно из одежды. Внезапно вспомнив про оставленную в ночи запись, он метнулся к телефону, дрожащими пальцами удаляя бред в одну фразу и одну фотографию. Никто не должен об этом узнать. Быстро накинув на себя сменные вещи, он дождался, когда Дэм вернётся из ванной и, умывшись следом, пошёл вместе с ним на кухню, где у плиты стояла его мать. Сказать, что это был один из самых неловких моментов в его жизни — ничего не сказать. И если мать Келлермана не знала, что они вчера ушли, то его отец сейчас был крайне удивлён, но, кажется, быстро оправился, намекая на то, что сын объяснит всё хотя бы в двух словах после того, как вернётся. Завтрак прошёл на удивление спокойно. Тэнэ действительно не понимал, почему ему так рады, ведь эти люди ему, по сути, никто, но отчего-то они относятся к нему гораздо лучше, чем его родной отец. К слову, насчёт последнего его терзали не очень приятные мысли, что-то внутри кричало о том, что ему надо вернуться, надо помочь, но.. Разве это не то, чего он хотел? Свалить и никогда его больше не видеть? Говорят, что порой люди понимают, что не хотели чего-то лишь тогда, когда их желание исполняется. Вот и сейчас он чувствовал, что что-то не так. Когда-то давно всё было по-другому.. И он понимал, что где-то в глубине души ещё жила эта.. Любовь? Так или иначе, сразу после универа он был намерен заглянуть обратно "домой", если это место ещё можно было так назвать. Вчера Дэм сказал, что "дом" — это душа. Что же, в таком случае он не мог окрестить этим словом то место, где он живёт. Вернее, когда-то давно он ещё мог, но сейчас это невозможно. От мрачных мыслей его отвлёк Келлерман, только сейчас он заметил, что они стоят рядом с кофейней. — Два кофе, пожалуйста, — его голос звучал немного странно, отдавал раздражённостью, и как только Тэнэ перевёл взгляд на баристу, он всё понял.       Мэтью лишь загадочно улыбнулся. Спустя полчаса они сидели на траве возле универа, докуда шли молча, прислонившись спинами к железной сетке, которая никак не походила на забор вокруг учебного заведения, добавить колючую проволоку, и это станет похоже на тюрьму, хотя такое ощущение создавалось и без подобного своеобразного интерьера. Непременно, однажды Дэм свыкнется и со странным ошейником, который служит пропуском и отличительной чертой учащихся этой академии, но сейчас ему с ним крайне неуютно, словно он в заточении, и даже если он не впивается в кожу, сдавливая горло, Келлерман чувствует, что и от этого ошейника отходит своя цепь. Тэнэ сидел рядом, наслаждаясь очередным нормальным(впервые за столько лет!) утром. Горячий кофе придавал сил, разливался по телу, согревая давно охладевшее сердце и словно обжигая изнутри. Кёниг встрепенулся и, покончив с вредным, но столь вкусным напитком, достал из сумки одну пачку таблеток, коих в каждой такой было по шесть(предполагалось, что одной хватит на целый день), он протянул её Дэму. Несмотря на то, что он взял с собой два пакета этих чёртовых антиаллергенов, уговор оставался уговором — Келлерман делает всё, что он скажет, взамен получает спасение от проклятия на сутки и так ежедневно. Всё предельно просто. Неспешно поднявшись с земли, он отряхнул джинсы и, кинув парню свою сумку, направился внутрь, в который раз замечая, как тот с упоением глотает таблетку, и его лицо становится по-детски счастливым.       Долго наслаждаться покоем Дэм не смог, Лавэнэ, идущий к академии, заметил его и теперь стремительно приближался. Вспомнив про себя все существующие молитвы, Келлерман стал быстро собираться и уже перекинул обе сумки через плечо, держа в одной руке недопитый стаканчик с кофе, когда уже успевшие стать знакомыми руки обвили его шею со спины, а чужая голова так по-напускному непринуждённо легла на плечо. — Тц.. — он сильнее сжал картонный стаканчик, до занятий оставалось около получаса, что было ему сейчас совершенно не на руку, — Отвали, — голос показался Кице раздражённым и усталым, хотя, впрочем, это обычное дело у заебавшихся студентов. — Ой-ёй, опять начинаешь? — он улыбнулся, — Спорим, что ты не знаешь, какая сейчас пара? А я вот имею чёткое представление.. Попробуешь угадать? — он крепче прижал к себе Келлермана. — Судя по твоей роже, это изучение психических отклонений, — он настороженно взглянул на это хитрое лицо, — Пусти, я пойду посмотрю расписание.       Кица огляделся, так, для галочки проверяя, что рядом никого нет. Никто не должен прерывать его веселье. Одна рука скользнула ниже, легко касаясь груди, прошла вниз по талии, поддевая низ футболки и пробираясь под неё, чувствуя тепло этого тела. Он склонился к самому уху, опаляя кожу горячим дыханием, проводя большим пальцем по чужой щеке, по этим манящим губам.. Он схватил его за подбородок и, подавшись чуть в сторону, посмотрел на это лицо. Лавэнэ бросил взгляд из-под полуприкрытых век на его дрожащие руки и усмехнулся. И снова этот страх.. Как, всё-таки, занимательно это чувство. Оно словно заполняет тебя изнутри, разливается по телу, парализует, оно проникает в самые глубины сознания, льдом сковывает движения.. Оно делает тебя беспомощным. Оно позволяет увидеть весь колорит эмоций на твоём лице, говорит за тебя, что ты чувствуешь. Страх позволяет хоть на мгновение увидеть искренность в словах и жестах, коей нет в обычной жизни, ведь только он срывает с чужих лиц эту маску беспросветной лжи, открывает давно сгнившие души. И, наблюдая за этим, так и хочется сказать оглушающим шёпотом, который ещё долго будет отражаться в мыслях громким эхом: "Бойся меня". Ведь это такое блаженство! Он приблизился, склоняясь к нему, смотря прямо в глаза, тёплая ладонь легла на щёку, он вновь провёл по нижней губе, вспоминая их поцелуй. — Блять.. Прекрати.. — Дэм попытался отвернуться, но ему не позволили. — Если угадаешь — прекращу. А я ведь так стараюсь дать тебе подсказку.. — он коснулся спины, легко провёл по позвоночнику вниз и положил руку на бедро. Келлерман уже не выдерживал. — Анатомия у нас, блядская анатомия, отъебись только! — он почти выкрикнул это, и Кица убрал от него руки, ухмыляясь. — Видишь? Это не так уж и сложно, — он просиял, делая вид, будто ничего и не было, — Ну ладно, бывай, до пары ведь ещё сто-олько времени, — он поправил висящую на плече сумку и, последний раз обернувшись с ослепительной улыбкой на устах, пошёл в сторону академии, уже второй раз раздумывая о том, почему Дэм носит за Тэнэ сумки и покупает ему еду, если они все только пару дней как знакомы. Или у него душа такая добрая? Может быть и так, но её заслоняют несколько слоёв отборного быдла, впрочем, Лавэнэ может наслаждаться его эксклюзивными эмоциями, в которых проскальзывает искренность и трепетность.       Келлерман ещё пару минут стоял неподвижно, с замиранием сердца глядя вслед удаляющейся фигуре и после, мотнув головой, крепче вцепился в несчастный кофе и побрёл в том же направлении. Допив прямо у самого универа, он бросил стаканчик в мусорку, со злостью ударяя по ней ногой. Да уж, рано он подумал, что это утро абсолютно хорошее..       Пара по анатомии прошла спокойно, наступило время обеда и вся троица поплелась в столовую. Дэм и Тэнэ были молчаливы, первый ещё не до конца отошёл от вчерашнего. Несмотря на это, казалось, всё вернулось в привычное для всех русло. Забыв о синяках, он по привычке плюхнулся прямо на стул и тут же скривился в лице. — Ай блять, вчера жопой больно ударился.. Су-ука..       Рыжеволосый парень, проходивший мимо, усмехнулся, бросая мимолётную фразу и тут же скрываясь в очереди за едой, ехидно смеясь: — Чтобы жопа не болела, не надо ею о всяких татуированных дылд ударяться. — Знаешь, где болит принято целовать, давай я избавлю тебя от боли? — над ним тут же навис Кица, от его слов стало только хуже, поэтому ему быстро прилетело локтем под рёбра. Чуть закашлявшись, он улыбнулся, — Ну за что ты так со мно-ой? — его руки обвили чужую шею, но были также быстро скинуты. Где-то сбоку счастливый Тэнэ ел стейк, забыв о двух придурках, сидевших рядом с ним. — Что непонятного в слове «отъебись»?       Дэм повернулся к Кёнигу, усмехаясь, но как-то совсем не по-злому, скорее наоборот, в мыслях пролетело, что хоть сейчас он и выглядит хорошо, вчерашнее всё равно врезалось в их память, и он сразу погрустнел. Но, мотнув головой, он положил Тэнэ руку на плечо, бросив непринуждённое: «Мне надо с тобой поговорить». Кица лишь прищурился, внимательно разглядывая Келлермана, от него не скрылась эта мимолётная печаль, которую тот тут же поспешил откинуть прочь, и ему оставалось только гадать, что же всё-таки произошло вчера между этими двумя. Удивительно было то, что из них именно черныш больше склонен быть честным с собой, ведь, как ни крути, его движения, слова, поведение.. Всё это видно. Возможно, на прикосновения он реагирует так остро, потому что не привык. Не зря же он всегда побитый.. Лавэнэ не знал подробностей, но предполагал, что это из-за семьи. И всё же, при таком малейшем поводе он начинал едва краснеть, жесты становились дрожащими, взгляд был устремлён в сторону или в пол — все признаки на лицо. И пусть всё это только начинается, но чем дальше, тем сильнее будут становиться эти чувства.. Всё не приходит сразу, должно пройти время, вопрос о том, как вообще возможно влюбиться всего за три дня был, естественно, лишним, если дело касается Дэмонтаниэля Келлермана. Кица и сам начал осознавать, что у него зарождаются к нему чувства, и пускай это ему не до конца нравилось, потому что он был последним, кто жаждал заводить отношения, он всё-таки принял это как данность, не собираясь оставлять попыток соблазнить эту неприступную «принцессу». И как бы ни старался он сделать вид, что всё нормально, когда рядом с голубоглазым вьётся этот идиот, где-то глубоко в душе ему хотелось сделать всё что угодно, лишь бы остаться с Дэмом н а е д и н е. К тому же, из головы по прежнему не выходили слова Руфо.. Неужели его поведение настолько пропитано фальшью? По видимому, его образ несовершенен, слишком легко понять, что он лжёт, стоит лишь вглядеться внимательнее. Эти напускные непринуждённость и простота уже слишком въелись даже в его собственный мозг. Не сказать, что он надевал маску через силу. Скорее, она была ему необходима. Так он чувствовал себя обычным, а это всё, что ему было нужно — сбежать от действительности. И он сбегал, притворяясь, а, может, просто открывая своё истинное «я», хотя какие-то нюансы всё же были преувеличены, чтобы добавить этой лёгкости, чтобы не чувствовать себя каким-то «особенным». Лучше так, чем чувствовать себя тем, кто он есть. Слушать бесконечные нудные речи.. Так достало. И в один момент он решил, что с него хватит. Спасибо судьбе за то, что он не безволен, что в нём хватает внутренних сил на то, чтобы сказать, что он думает и сделать, что он хочет.       Началась вторая пара, историк снова обвёл места пристальным взглядом, прикидывая что-то у себя в голове, а что — одному Мэтью известно. Святая — ха-ха, как бы не так! — троица снова собралась в одном месте, по счастливому, хотя для кого как, стечению обстоятельств они на всех парах теперь сидели вместе. Кица что-то увлечённо писал, и, в отличие от Дэма, Кёниг заметил это, насторожившись, ведь как Лавэнэ сам говорил, он не любит писать конспекты, что же тогда? Впрочем, какое ему дело до этого идиота? Его вообще не должно волновать, что у того на уме. Пока преподаватель рассказывал им очень важную и чертовски занудную информацию, что-то нервно чиркая на доске скрипучим мелом, Дэм записывал и ждал, потому что он намеревался поговорить с Тэнэ обо.. Всём. О вчерашнем и всём с этим связанным. Минуты тянутся долгой вечностью, а всё потому, что мысленно он всё возвращается и возвращается к этой ночи. Одно дело — смутно слышать об этих проблемах, и совсем другое — видеть собственными глазами. Он никогда не забудет такой ужас.. Даже непонятно, как он смог так быстро среагировать, казалось, ещё немного, и Тэнэ сорвётся. Он был напуган, но вместе с тем и зол, и только богу известно, что случилось бы, если бы он бы не взял в свои руки, несмотря на страх. Он видел, как Кёниг потянулся к ножу в один из моментов, как на его лице читалась ярость.. Снова и снова он думал об этом, вспоминал каждую секунду, каждую мелочь, и в ужасе содрогается. Вздохнув, он вновь попытался отвлечься на речь историка и еле просидел до самого конца. Задумчиво и взволнованно он собирал сумку, смотря в пустоту. Положив последнее, что было на столе, он помедлил секунду и повернулся к Тэнэ, но с удивлением заметил, что того нет. Он думал на автомате, сердце в груди забилось чаще. — Блять! — он выругался, не замечая ничего вокруг, — Какого ж хрена ты такой упёртый.. — сказал он уже тише. — М? Ты это про черныша? — чужие руки так некстати обняли его со спины, — Он быстро собрал сумку и свалил.. О чём же ты так задумался, что не заметил? — Не твоё дело. Пусти, мне надо идти, — Дэм раздражённо повёл плечом, — Чего ты вообще ко мне пристал? — Хм? Мне кажется, или ответ на этот вопрос очевиден? — Кица усмехнулся и положил ему голову на плечо, косо глядя на него. — Фу блять.. — Келлерман настороженно посмотрел на него, — Ничего святого, блин, — он всё же смог освободиться и уже направился к выходу, когда его потянули за лямку сумки обратно, — Да отъебись ты от меня! — он обернулся, встретившись лицом к лицу с Лавэнэ, и замер на секунду с промелькнувшим на лице испугом: в чужих глазах читался холодный интерес, а пальцы лишь сильнее сжали тонкий кусок ткани, — К-кица? — он нахмурился и спустя секунду разжал пальцы и улыбнулся. — Возможно, ты ещё сможешь догнать его, — он сделал паузу, — Кстати, скинешь конспект за сегодня? Я был бы о-очень благодарен, Дэмик!       Дэм уже собирался снова послать его к чёрту, когда за их спинами раздался голос. — Молодые люди, я вам не мешаю? — они одновременно обернулись, историк равнодушно смотрел на них, впрочем, его тоже можно понять, — Мистер Лавэнэ, Вы хотите зачастить ко мне после пар? Я и так вызывал Вас уже минимум два раза, сейчас у меня просто нет желания разбираться в этом всём. Прошу, хоть сегодня не усложняйте мне день и уйдите отсюда, занятие уже закончилось.       Келлерман быстро вышел, направляясь на улицу. Написав родителям, что задержится, скорее всего, до вечера, он пошёл туда, куда не хотел бы возвращаться никогда.       Тэнэ шёл уверенным шагом, но руки дрожали, тысячи мыслей мелькали в взволнованном разуме, он даже не знал, зачем идёт туда. Что он хочет найти, на что надеется? Он понятия не имеет. Просто знает, что должен сейчас быть там. Он ненавидит этого человека всей душой. А правда ли это? Сердце больно сжимается в груди, ставшей вдруг слишком маленькой и тесной для такого большого органа. Он сжимает кулаки, ногти впиваются в кожу, маленькие трещины, которые испещрили всё его тело отзываются колющей болью, вчерашние раны и синяки саднит. Любовь сквозит через слепую ненависть, он не может, не может не любить! И почему он даёт тысячи шансов этому человеку? Этому человеку, который рушит его жизнь раз за разом! Он и сам не заметил, как дошёл до «дома». До их «души», как сказал бы Келлерман. Отец стоит, опершись о перила, в руках полупустая бутылка. Очередная. Он поднимает взгляд, замечая сына, в глазах сквозит ярость. Как иронично. Ведь в его собственных глазах тоже самое. — Только посмей тронуть меня, — он мрачен, голос холоден, хотя в душе ему больно, больно так, как никогда не было! Ещё немного и, кажется, сердце вырвется из груди, и он закричит, срывая голос, и будет биться в истерике, глуша чёртову реальность, стараясь не видеть и не слышать, — Когда всё стало так? Знаешь, а ведь я верил тебе, — он усмехнулся, зло и обречённо, — Я думал: «Отец никогда не сделает мне больно». Как бы не так.. — он заметил, как отец прищурился и дёрнулся в его сторону, — О нет, не стоит, дай мне хоть в этот раз закончить монолог, — Хейк Кёниг остановился, — Думаешь, я заслужил это всё? Чем же? Тем, что родился, может быть? Или я отплачиваю за грехи матери-шалавы, что бросила тебя? Думаешь, я в этом виноват? Да чёрта-с два! Я лишь удобное оправдание, не находишь? Она сама виновата! Так почему же ты винишь меня, а не её? А, нет, постой, дай угадаю! Всё потому что я родился «такой»? Да нихрена подобного! Она бы и так тебя бросила, когда же ты поймёшь?! — и он кричал, кричал эти слова, срывая маску холода со своего лица. Они долго молчали, смотря друг на друга взглядом, прожигающим насквозь. — Браво, какие речи.. — его отец усмехнулся, подаваясь вперёд, так что локти до боли упёрлись в перила, — Поразительно.. Но у каждого из нас свой взгляд, дай теперь мне рассказать тебе со своего места. Думаешь, я такой плохой? Да-а, и ведь не поспоришь, всего-то дал тебе шанс жить обычной жизнью.. Знаешь ли ты столько, сколько знаю я? Я пережил столько, тебе и не снилось, — он сделал большой глоток из бутыли, алкоголь полился по его шее, запачкал одежду, до Кёнига донёсся уже опротивевший запах спирта, — Тэнэ-Тэнэ.. Что ты вообще знаешь, а? Может быть, тебе приходилось выбирать между любимой и сыном? Или, может, тебя увольняли за то, что ты не отдал своего ребёнка на эксперименты? Я всё потерял.. Любовь, работу.. У меня остался только ты, и тебя надо было лечить.. И я бился, искал, я всё перепробовал, но тебе никак не становилось лучше.. А потом я нашёл маки, и они стали помогать. Только я тоже человек, понимаешь? И безграничная любовь переросла в жгучую ненависть.. Думаешь, я на утро не заметил, что ты собрал свои манатки и что пропали таблетки? Только далеко тебе не уйти. Я видел твоего «однокурсника». Его пряди, Тэнэ, какого чёрта, а? Не сомневаюсь, ты поделился с ним «чудо-таблетками», только вот что будет, если он узнает, что это обычное плацебо? Ты хоть представляешь, что тогда произойдёт, а?! Ты об этом подумал?! Да проклятые же вмиг разорвут нас в клочья! — И пусть, — голос дрожит, — «Жгучая ненависть», значит.. А ведь я.. Люблю тебя.. Почему всё не может быть нормально? Мы же ещё в силах всё изменить! — глаза застлала мутная пелена, слёзы скатились по щекам, собираясь у подбородка, солёные дорожки почти сразу высыхали, стягивая кожу. — Изменить? Вряд ли. Я ненавижу тебя. Нам уже никогда не быть «нормальной семьёй», — «ты не слышишь, не слышишь, почему ты не слышишь?!» — Я бы мог пойти работать.. Мы могли бы всё исправить.. Стали бы жить в нормальном доме, ты бы перестал пить.. Ели бы нормальную еду.. Почему, ответь, почему?! Почему ты говоришь, что это невозможно?! — он не смог. Он был в ярости, и вместе с тем был ослеплён отчаянием, непониманием и любовью, любовью к этому человеку. — Сколько бы ты ни старался, я не полюблю тебя. Ты воплощение моих ошибок. Моих грехов. Ты напоминание о том, почему сейчас я такой. Ты тот, из-за любви к кому я всё потерял.       Каждое слово ранило похлеще каждодневных побоев, он чувствовал себя преданным, каждое слово было словно нож в спину, который он ощущал слишком чётко и ясно. Было больно. Неимоверно больно. И вместе с этим из глубин его уже давно прогнившей души силилось вырваться н е ч т о . Он не думал, он действовал, действовал абсолютно автоматически. Метнувшись к фигуре, облокотившейся о перила, он быстро выхватил нож и вонзил его. Куда — его не волнует. Раздался хриплый, полный боли крик, его с силой откинули в сторону, он ударился о стену, голова затрещала, он кое-как поднялся на ноги и, шатаясь, стал отходить назад. В глазах — ужас вперемешку с искренним гневом. В чужих и столь родных одновременно — удушающая ненависть. Звон стекла и осколки, блестящие, зелёные, разлетающиеся вокруг, пронзающая боль в голове, застилающая глаза пелена, приглушённые звуки. Боль. Темнота.       Келлерман не шёл, он бежал, поворот, поворот, лестница, ещё один поворот. Он застыл. Страх сковал движения и завязал язык, он был не в силах шевельнуться, сердце бешено билось в груди, чётким ритмом отдавая в виски. На него обернулись. Чужой прожигающий взгляд оглядел его с ног до головы. — А.. Вот и ты, — мужчина зло оскалился, — Какая жалость, знал бы ты, что он тебе солгал, не стал бы бежать сюда со всех ног. — Что.. О чём Вы?.. — Дэм с ужасом взглянул в эти глаза, — Отойдите от него.. Немедленно. Не смейте к нему приближаться. — Как иронично, право! Такой сопляк как ты что-то мне смеет указывать? Не смеши. Ты защищаешь того, кто якобы тебе помог, веря лишь на слово? Ну и ну, настолько отчаялся.. — Что за бред Вы несёте? — Келлерман выглядел растерянно, но, спустя минуту молчания, произнёс, — Тэнэ говорил, что его отец — гений. Но я вижу перед собой лишь алкоголика, который бьёт собственного сына. Вы действительно думаете, что я Вам поверю? — но, кажется, его не слышали. Тяжёлый взгляд скользнул по чужому лицу, искажённому злостью и, казалось бы, отчаянием. «Даже такая гопотская жопа как Тэнэ не станет мне лгать, я хоть и мало его знаю, но уверен, что он не стал бы..» — И что ты мне сделаешь, а? Ничего, ничего ты не можешь! — мужчина поднял Тэнэ за ворот над землёй, тот был без сознания, — Аллергия на солнце, представляешь? Трещины по всей коже, малейшее касание — и он рассыпется. И кто, по-твоему, его вылечил, а? Кому обязан своей жизнью этот выродок?! Мне, чёрт побери, мне! — он откинул Кёнига в сторону, а Дэму только и оставалось, что с ужасом смотреть и слушать, — Думаешь, он бы выжил без меня? Справился бы? Нет! А я бился, я искал способ.. Потерял всё: любовь, работу.. И всё думал: "Только бы сына не потерять". А в итоге что? Только его и не потерял, да только поздно уже, блять! Что, монстром меня считаете? Ублюдком? Да вот только без меня он бы сейчас мёртвый был, а я что, я держался, создавал лекарство и создал наконец, а сил жить не осталось, все меня оставили, и даже этот сукин сын меня теперь ненавидит, я из-за него всё потерял..       Хейк пошатнулся и, выронив бутылку из-под дешёвого алкоголя, которая разбилась вдребезги, рассыпаясь мелкими осколками, упал на перила. Дальнейшее никак не привлекало взор Келлермана, спустя несколько секунд он оправился от оцепенения и поспешил к Тэнэ, стараясь не приближаться к его отцу, он подхватил его и взвалил на спину, в процессе вызывая скорую. Отец Тэнэ отключился, а последнего он решил осмотреть. На его спине прибавилось синяков и мелких порезов, волосы испачкались в свежей крови, кое-где размотались бинты и отклеились пластыри. Когда всё было закончено, он оплатил лечение и добился того, чтобы поехать в больницу вместе с ними. Сердце бешено колотилось, хриплый голос в его голове продолжал повторять слова, как заведённый, а взгляд будто всё ещё пронзал его насквозь, следил, заражая своим безумием. Он в который раз ужаснулся. Неужели Тэнэ действительно жил с этим всем? И почему он вообще решил пойти обратно.. Дэм не сомкнул глаз, пока не увидел, что Кёниг очнулся, и лишь после небольшого разговора позволил себе заснуть там же, в больнице.       Тэнэ помнил лишь приглушённые крики, отчётливо помнил боль. И темноту. Очнувшись, он даже не сразу понял, где он, и лишь поговорив с Келлерманном, понял, что произошло. Тот выглядел весьма уставшим и вскоре уснул, а за окном уже было темно.. Голова раскалывалась, всё тело болело, перед глазами вновь и вновь мелькает рука и бутыль, и осколки, осколки, рассыпающиеся вокруг зелёной крошкой, и словно с вместе с этим стеклом разбилось и что-то ещё, беззвучное и неуловимое, оно разбилось где-то внутри. Окончательно. Бесповоротно. Кёниг печально взглянул на свои руки: бледные, покрытые едва различимыми трещинами. Как всегда. Сердце будто что-то сдавило, а в голове всё продолжали набатом стучать слова его отца. Чем он это заслужил? Неужели он недостаточно настрадался?..