Эволюция маггла

5 сентября 1959 года, Британский музей. В комнате, доверху заваленной разного рода историческими артефактами и музейным антиквариатом, работал человек лет тридцати на вид. Его симпатичное лицо портил только длинный орлиный нос и относительно тонкие губы. Короткие русые волосы были зачесаны назад и зафиксированы лаком — при работе в архиве британского музея желательно не разбрасывать свои волосы повсюду, мало ли какой реставратор оставил картину высыхать и не прикрыл ее. Мужественные брови то морщились, когда какое-то предложение было непросто понять и перевести правильно, то расслаблялись, когда он находил выход. Он изучал древнешумерскую глиняную табличку с клинописью, на которой были… расчеты купца Брахима. Да, что ни говори, а бюрократия действительно вечна, ведь табличке было около пяти тысяч лет, если верить радиоуглеродному анализу. Этот мужчина в белых тканевых перчатках, твидовом зеленом пиджаке и коричневых штанах был ведущим специалистом по Шумерской письменности Британского археологического музея, Владимир Пирс. Такое имя он получил благодаря бабушке по матери — иммигрантке из Российской Империи, а ныне СССР. Впрочем, особого выбора у них и не было, ведь так как они являлись потомками графа Игнатьева, вряд ли их ждало что-то хорошее при советской власти. — Влад, — после стука в дверь и разрешения войти, в помещение архива вошел совсем молодой парень, работающий мальчиком на побегушках — курьером, помощником и просто подай-принеси. Впрочем, парень не обижался на такое обращение. Как для практиканта исторического факультета Лондонского Университета, работа в музее была просто манной небесной. Тем более что многие сотрудники музея с радостью помогали юному дарованию с вопросами, если тот не отвлекал их в рабочее время. — Добрый вечер, к вам посетитель. И он… странный. — Странный? — Владимир совершенно не обиделся на такое панибратское сокращение его полного имени, уже привык, что англичанам его имя тяжело выговорить. — Да, он пришел в мантии старинного покроя, однако, хоть на вид он довольно симпатичен, я бы даже сказал красив, взгляд у него жуткий, — Карл поежился от мурашек, что табуном пробежали по его телу. — Ну ладно, где там твой странный и жутко красивый тип? — улыбнулся Владимир, подкалывая парня и снимая перчатки. — Кстати, а почему он ко мне пришел? И откуда меня знает? — Он не совсем к вам пришел, — немного помялся смущенный парень. — Он спросил самого лучшего нашего переводчика с шумерского. — И ты так просто ему все рассказал? Тем более музей уже закрыт, зачем ты вообще его впустил? — удивился Владимир. Нет, если человек был бы знакомый, то в этом не было бы ничего такого, несмотря на то, что по правилам запрещено приводить посторонних после закрытия. Но привести совершенно чужого — это нонсенс. — Я… не знаю, простите, — растерянно ответил парень, после чего потер свои виски, будто страдая от головной боли. — Ладно, с кем не бывает? Не подумал ты, ничего страшного в этом нет. Но на будущее запомни — после восьми часов посещения запрещены. Я-то ладно, а Джонсон с тебя шкуру спустит, если узнает, — Джонсон — это директор музея, славящийся своим насколько справедливым, настолько и строгим характером. Оставив юношу раздумывать о своем поступке, Пирс вышел в холл музея, проходя между витринами с историей. Историей человеческой цивилизации, насчитывающей больше пяти тысяч лет. Впрочем, самые древние экспонаты гораздо старше даже такого огромного, в сравнении с мимолетной человеческой жизнью, срока. Именно в такие моменты, когда на землю спускаются сумерки, а в музее нет других посетителей, Владимир чувствовал особую атмосферу, будто каждый предмет стремится рассказать свою, не похожую на другие, историю. Кто знает, что пережил греческий копис, мимо которого проходил Владимир? Или та глиняная табличка, которую он изучал? Это не просто антиквариат, это бесценные слепки историй о наших предках. Доказательство, что до нас были мириады поколений, со своей жизнью, бытом, горем и радостями, войнами и примирениями. — Здравствуйте, мистер Пирс. Или вас стоит называть профессор? — вкрадчивый, увлекающий за собой голос выдернул полиглота из глубин раздумий. Да, полиглота, ибо кроме шумерского, латыни и основ древнеегипетского, он знает еще французский, испанский, русский, немецкий, китайский, в том числе древнекитайский, и японский. Как он всегда говорил, с языками, так же, как и с любым делом — для него труднее всего не начать, а остановиться. — Пока нет, но надеюсь, что мою диссертацию оценят. Но откуда вы знаете? Я об этом не распространялся особо, — удивился Владимир. — У всех свои секреты, мистер Пирс, — мужчине показалось, что зеленые глаза его собеседника вдруг вытянулись и стали похожими на змеиные. Но моргнув, он стряхнул наваждение. — Простите за то, что тревожу вас в столь поздний час, однако дело не терпит отлагательств. Если вы не против, я пропущу разговоры о погоде и не буду терять ни своего, ни вашего времени. — Я не против, сам не люблю эту английскую черту. — Что же, это радует. Видите ли, удача улыбнулась мне и, по стечению обстоятельств, в моих руках оказалась книга… на древнешумерском. К моему сожалению, несмотря на множество моих талантов, данным языком, увы, я не владею. И если вы найдете время для помощи мне, то обиженным не останетесь, уж поверьте. — Книга? Не табличка? Боюсь, вас обманули, мистер… — Гонт, зовите меня мистер Гонт. — Так вот, шумеры вели свои записи на глиняных табличках. Нет, находили клинопись и на папирусе и коже, но эти находки были крайне фрагментарны. Тем более что в древние времена использовались свитки, а не книги. — Это не имеет для меня никакого значения, — улыбнулся мужчина, смотря на переводчика с долей скрытой надменности. Будто взрослый и опытный человек смотрит на невежественного ребенка. Владимир уловил этот оттенок, но виду не показал. Хозяин — барин, как говорила его бабушка, и если мистер Гонт предложит соответствующую плату, то он ему будет переводить хоть надписи на заборах. — Ваша задача наиболее точно перевести текст, за что я заплачу две тысячи фунтов. Однако, если, не теряя качества перевода, вы сможете уложиться в пару месяцев, то я увеличу награду вдвое. У Владимира чуть лицо не вытянулось от такого предложения. Он в месяц получал 300 фунтов, и две тысячи — это его зарплата за полгода. А четыре — сразу за год! Однако такое предложение слишком хорошо, чтобы быть правдой. Видя его сомнения, загадочный заказчик продолжил. — Не беспокойтесь, это не шутка и не обман. Если вы согласны, то в качестве аванса я сразу отдам вам тысячу фунтов. — Что ж, я был бы идиотом, если бы отказался от такого щедрого предложения, а идиотом я себя отнюдь не считаю. — Люблю общаться с умными и понятливыми людьми, — скрепив сделку рукопожатием, Владимир ощутил еще одну странность собеседника — его руки были слишком холодными. Впрочем, полученная пачка купюр жгла карман брюк и заставила не обращать внимания на эту мелочь. *** Мистер Гонт, он же Том Реддл, он же в будущем более известный как Лорд Воландеморт и Тот-Кого-Нельзя-Называть, с недовольной гримасой на лице вытер трансфигурированным из воздуха платком руку, которой недавно пожимал руку мерзкого маггла. Ох, кто бы знал, сколько ему пришлось приложить силы воли, лишь бы не приложить его «Империо» и заставить лизать свои сапоги. Увы, не было желания проверять силу воли маггла и постоянно его проверять и накладывать чары снова. Это маловероятно, но если что он и знал из жизни, так это то, что иногда самый простой выход — оказывается самым сложным. Так что пришлось включить свое обаяние, добавить сверху трансфигурированных бумажек, и маггл замотивирован по самые уши. Что только больше утвердило будущего темного лорда в никчемности этих ошибок природы. Еще обиднее было понимать, что бесценное сокровище так и не будет достойно оценено. Хотя это и неплохо, пусть считает магический фолиант подделкой, так даже лучше. А после выполнения работы он еще подумает, убить его, не оставляя следов, или только стереть память. Он еще не знал, какую ошибку совершил, передав гримуар неинициированному магу. *** Пока Реддл с присущим ему изяществом поливал мысленно помоями магглов, в том числе и собственного отца, которого убил своими руками, Владимир раскрыл тканевый серый сверток, в который бережно была упакована черного цвета книга. Красиво выделанная кожа была украшена драгоценными камнями — рубинами, сапфирами и изумрудами. Узоры на обложке были будто выдавлены прессом, что еще больше подтверждало невозможность создания этой книги в древние времена: оттиск слишком четкий и яркий. Да и сам фолиант выглядел так, будто его сделали вчера. Однако у Владимира была одна черта — если он брался за работу, то делал ее качественно и до конца. Неважно, насколько она выглядела бредово с его точки зрения. Поэтому, открыв ее, он начал медленный процесс перевода со множеством справочников, большую часть из которых создал сам в процессе работы. Увы, идеальной памятью он не обладал, и это была необходимость, а не блажь. Сразу бросалась в глаза еще одна странность — страницы, хоть и сделанные из кожи, оказались очень тонкими, будто бумажными. Ни один фолиант из кожи, которые держал Пирс до этого, не обладали таким качеством отделки. Впрочем, странностью больше, странностью меньше, какая разница? Где-то ближе к утру, с красными от недосыпа глазами, Владимир смотрел на несколько страниц переведенного текста. Их еще около пяти сотен, но и того, что есть, достаточно, чтобы шокировать любого. Нет, не ценностью знаний, а уровнем подделки. Это же надо было написать столько шумерского текста, причем настоящего, а не простого бессмысленного набора знаков. Если своими словами, то книга является гримуаром шумерского мага, мастера артефакторики гильдии шестидесяти знаний Лераха. Какой-то систематизации в записях не было — вперемешку были записаны как рецепты каких-то зелий, открытия истинного зрения, так и жалобы на своего строгого учителя. Однако сама работа так его увлекла, что он потерял счет времени. Благо, что уже наступила суббота и можно было пойти домой отдыхать. Впрочем, забрать с собой перевод и книгу сонный разум не забыл напомнить, потому что не раз приходилось потом искать принесенные с собой вещи в архиве или у коллег. Так прошла неделя, вторая, перевод продвигался тем быстрее, чем больше уже было переведено. Ведь наречия шумерского, так же, как и современных языков, порой отличались. Не говоря уже о специфической терминологии, которую приходилось оставлять в виде прямого перевода из-за отсутствия аналогий в английском или вообще непонимания значения слов. Вся жизнь Владимира изменилась, как это часто бывает в нашей жизни, из-за одного пьяного разговора. — Джек, я тебе говорю, это просто бред какой-то. «Истинное зрение», «эфир», «длани» — все это бред сивой кобылы. Какой-то специалист, как я, ради шутки создал псевдооккультную книгу и разыграл моего заказчика, — отпив из бокала темного ирландского эля, сказал своему другу с колледжа Владимир. — Нет в тебе веры в чудо! А вдруг получится? Что ты теряешь? — подначивал его веселый блондин, которому строили глазки две девушки за соседним столиком. — Ты слишком занудный, Влад. — Что теряю? Гордость свою теряю, как я буду выглядеть, когда у меня ничего не получится? — Так никто же не узнает? И почему ты думаешь, что не получится? — Я узнаю! — отпив еще глоток и закусив орешками, ответил он. — Тьфу ты ну ты, так и жизнь мимо тебя пройдет. Кто не рискует… тот не получает тройничок! — подмигнув другу, Джек поднялся и с обворожительной улыбкой отправился к двум симпатичным девушкам, брюнетке и рыженькой, радуясь, что сейчас не дремучие века ханжей, а расцвет космоса, секса и наркотиков. Допив бокал, Владимир решил не отставать от друга, вовсю воркующего с двумя девицами, и подсел к благосклонно кивнувшей ему блондинке. Вечер и последующая ночь прошли замечательно, и кроме приятных воспоминаний и похмелья, в голове настойчиво бились мысли Джека. И правда, что он теряет?