Бессилие и слабость

— Намджун-а, да ты ведь.. совсем из ума вышел… Чимин сжался в ужасе, отчаянно втиснувшись в угол собственной комнаты, наблюдая, как его же старший брат в бешенстве захлопнув дверь закрывал её на ключ. Всё. Это конец. Капкан захлопнулся. — Намджун-а.. это ведь не правда, ты же не сделаешь этого, ты ведь не такой!.. Вскрикнул, зажмурился. А тяжёлое дыхание брата колючим льдом в самую душу, руки над головой мелкого что та решётка — не сбежишь. Страшно, боже, как же страшно… Мама, папа, да где же вы?!.. Чимина трясёт, слёзы, будто обезумевшие текут, не остановить, не сдержать. И все в голове вертится: как, как же так произошло? Почему вдруг старший как с цепи сорвался, в какой момент его простое игнорирование переросло в откровенную злобу, ненависть?.. — Как же я тебя ненавижу, — тихий рык как холодной водой в лицо. И Чимин бы взглянул на пепельноволосого, даже сквозь солёную преграду, но… Сильные руки вцепились в толстовку, совсем не нежно развернули до смерти перепуганного подростка и снова вжали в песочного цвета стену. Боже, умоляю, спасите.. — Как же ты меня, сучёнок, бесишь, — оттянутая ткань и болезненный укус в беззащитную шею. А младшего накрывает новой волной истерики от собственного бессилия. От бессилия или же слабости..? Признайся хотя бы себе, ты слаб перед близкими тебе людьми, Чимин, безбожно слаб, настолько, насколько тебе похуй на мнение всех остальных. И от этого взвыть хочется, сползти по этой же проклятой стене, упасть на колени и рыдать, рыдать, рыдать.. Вот только брат вжимается всем телом, мнёт руками и кусает так, как будто метит, клеймит на веки. От этого уже не отмыться, даже если следы сойдут, Чимину они до гроба пламенем гореть будут. Но Чимин всё же сползает, не сам правда, а в руках Джуна, что ни на секунду их от младшего не отрывает, утягивает за собой в бездну. А потом укладывает мальчишку на лопатки и перекинув через него ногу прижимает коленями его руки. До Чимина слишком поздно доходит, что с ним собрались сделать. Только когда вжикает молния на джинсах старшего, Мин будто приходит в себя. Приходит и не верит. Не верит, что это делает его любимый брат. Ведь что бы между ними не было, мальчишка искренне любил Намджуна. — Братик, да.. как же это.. — а маленькие ладони дрожа касаются чужих ног. А Намджун из себя выходит. Да что не так с этой малолеткой?! Да какого хера он весь из себя такой свободолюбивый, гордый, сука, независимый, а как около него появляется так смотрит преданными глазами не хуже щенка?! И весь такой «Намджун-а, не злись», «Намджун-а, я тебе кофе сделал», «Намджун-а, можно я около тебя посижу». А Намджун в ярость приходит, удушить сучёныша хочется, убить к чертям собачьим, ведь бесит он, бесит, бесит блять! У Намджуна пиздец к Чимину, и когда он видит как младшенького обнимает какой-то педиковатого вида хмырь крышу срывает окончательно и безповоротно. Налитый кровью член тупо болит, когда Нам вытаскивает его из тесной ткани. — Только попробуй меня укусить, клянусь богом, я тогда выебу тебя так, что ты неделю не встанешь, я привяжу тебя к ебаной кровати и буду трахать, пока ты не сдохнешь, ты понял меня?! Отвечай! И Чимин слегка сломался. Нет, физически он был вполне себе хорошо, но вот в душе он как-то немножечко умер. — Понял, я понял тебя, Намджун-а, — совсем-совсем тихо сказал, но будто не он вовсе. А затем покорно открыл рот. Видеть Чимина под собой, зарёванного, абсолютно уничтоженного морально и полностью смирившегося с происходящим было необычно. Необычно и возможно где — то чуточку дико. И Ким как заворожённый касается мозолистой рукой влажной щёки, проводит большим пальцем по мокрой дорожке, а затем по пухлым губам подростка. — Какой же ты у меня красивый.. — и толкается бёдрами прямо во влажный рот. И Чимин принимает в себя истекающий смазкой член, абсолютно не имея понятия как правильно это делать, крепко-крепко зажмурив заплаканные глаза. Но разве это тебе поможет? От склизкой субстанции во рту тошно, она смешивается с слюной и попросту вытекает через уголки рта наружу. Трёт языком головку, втягивает в себя как может. А чем тебе не леденец Чимин-а? Когда ты был совсем крохой братик тебе их давал. Дыхание Джуна сбивается, глаза нездорово блестят, наблюдая, как его же член погружается в рот его малыша. — Глубже.. постарайся взять его глубже… — голос совсем охрип. Чимин давится, пытается отодвинуться и сильно кашляет когда старший позволяет это сделать. Позволяет, а затем, освободив руки Мина, подтягивает его повыше, прислоняет к углу. Себе удобней делает. — Давай, в этот раз у тебя получится, — и снова приближается максимально близко, одной рукой в светлые волосы зарывается, другой орган в горячий рот направляет. Чимину плохо. Ему откровенно хочется вскрыться, повеситься, утопиться, но не быть здесь, не держаться за бёдра брата, не заглатывать, не давиться его членом, когда Джун всё же загоняет его почти полностью, не утыкаться носом в волосы на его животе. И не глотать через силу его горькое семя, когда Намджун кончает ему в горло с протяжным рыком. Но больше всего хочется сдохнуть, когда брат опускается рядом на колени и обняв отчаянно целует израненную шею. Намджун целует, и наконец понимает, как же сильно он всё-таки проебался. По уши проебался в Чимина.