Друг мой, Зорро

Mujer italiana - (мухер итальяна) итальянка, исп.       * * *       Маноло Альварес сходил за фонарем. Свет едва пробивался сквозь его мутное, в трещинах стекло, выхватывая из сырого мрака дерганные, расплывчатые силуэты людей и предметов. Подвесив светильник у края стойла, долговязый партизан прикурил от него папелиту и, облокотившись на подпору конюшенного навеса, с интересом принялся разглядывать спасенных им приятелей. Агудо почти не изменился с последней их встречи, разве что суше стал и молчаливее. Его юный спутник совсем на него не походил и вряд ли был родственником. Высокий, темноволосый, с ясным, даже сквозь сонную одурь, взглядом. С характером – под веревкой не вопил и у ног командира не валялся. Партизан усмехнулся: не удивительно – сколько он помнил, Агудо притягивал таких «железных» людей, как магнит.       Бернардо кивком поблагодарил Альвареса за свет и продолжил навьючивать на Хосефину дорожные сумки, в которые несколькими минутами раньше старательно упаковал разбросанные партизанами вещи. А парень, кажется, еще до конца не пришел в себя после крепкого «наведенного» сна и драматичного пробуждения. Он сидел у ног смирно стоявшей ослицы, поглаживая ее шершавый бок и ворчливо жалуясь на превратности судьбы, не давшие ему ни просохнуть, ни поспать как следует.       Гроза утихла почти сразу после того, как по приказу командира Диего и Бернардо были развязаны. Словно выполнила роковое предназначение по их спасению и отбыла восвояси. Партизанский предводитель, видимо, достаточно доверял слову своего герильера. Не желая затевать длинные разговоры посреди мокрой, холодной рощи, он велел Альваресу проводить бывших пленников до таверны за вещами и затем доставить их в партиду. Как желанных гостей, а не французских шпионов.       Темный, промозглый путь до посады не располагал к разговорам, но сонмище вопросов так и вертелись на языке у все еще изумленного партизана.       – Чудеса! – проговорил он, хрипло кашлянув, и широко улыбнулся.       Диего, прерванный на полуслове, недовольно повернул к нему голову. И тут же взгляд его потеплел, и желание ворчать куда-то улетучилось. Он уже не раз слышал истории о подвигах Агудо, но еще никогда не видел, чтобы на его друга смотрели с таким восхищением. Бернардо почти закончил со сборами и потрепал Хосефину за ухом. Он тоже обернулся на голос Альвареса и хмуро улыбнулся:       – Мы так и не поблагодарили тебя, Маноло, – глухо произнес он и, пристально глядя на давнего знакомого, добавил: – Не думал я, что мы с тобой так встретимся.       – Пустое! – быстро отмахнулся Альварес, наморщив длинный нос и пуская в верх кривоватые кольца дыма. – Повздорили, было. Эка невидаль! Знаешь, командир, я бы дурно себя почувствовал, когда б узнал, что вот этими руками, – он протянул к Бернардо широкие и темные мозолистые ладони, – на толстом суку самого Агудо вздернул. К счастью, бог миловал.       Бернардо хмыкнул, все еще не отрывая взгляда, подошел к партизану и порывисто обнял его.       – Спасибо, амиго. Век не забуду, ты меня знаешь!       Альварес засмеялся, в свою очередь обхватил Бернардо за плечи:       – Да-а, командир. Может, у кого бывает память, что ветреница, но свою ты всегда держал в строгой узде.       Они снова рассмеялись, видно, вспомнив какие-то давние дела, известные им обоим. Подзабытый ими Диего, лукаво улыбнулся и особым образом защекотал брюхо Хосефины. Отчего ослица радостно и протяжно заржала, присоединившись к смеху герильясов. Альварес оборвал себя, изумленно уставившись на ослицу.       – Что это она вытворяет? – еще больше удивился он, увидев, как та повернула к нему большую голову и отодвинула нижнюю губу, словно пытаясь приветливо улыбнуться.       – Познакомься с нашей дорогой Хосефиной, – сделал широкий жест Бернардо. – Мой юный друг утверждает, что, не смотря на свою репутацию, ослы так же умны, как и лошади. И вызвался на спор обучить нашу спутницу разным трюкам.       Диего снова едва заметно шевельнул рукой. Хосефина произнесла веское «иа!» и кивнула. Альварес расхохотался и от удовольствия хлопнул себя по жилистым ляжкам, затянутым в бурые замшевые, хорошей выделки штаны:       – Кажется, ты проспорил, командир!       Бернардо удрученно развел руками и тоже засмеялся.       – Мой друг – Диего де ла Вега, – представил он юношу. – Он… он тоже мой спаситель, – Бернардо повернулся к поднявшемуся с земляного пола Диего: – Маноло Альварес. Был когда-то у меня в отряде. Но…       – Мы поссорились, и я ушел, – спокойно подхватил Альварес. – Не стоит вспоминать, командир. Поверишь? Я и в самом деле огорчился, узнав, что ты умер. Расскажешь, что с тобой сталось? Как ты оказался за столько лиг от дома, с ослом вместо лошади и мальчиком вместо целой партиды?       – Лошади у нас были, – вступил в разговор Диего, заметив, как замялся, нахмурившись, Бернардо, и пояснил: – Но первая пала, испив воды из отравленного для французов колодца. А другая… Пришлось заплатить ею за проход через одно голодающее селение. Иначе нас бы самих на ужин отведали. Но зато в низине нам довелось познакомиться с уважаемой госпожой Хосефиной.       Ослица заржала, точно подтверждая рассказ. Бернардо лукаво и укоризненно посмотрел на Диего. Но тот возмущенно взмахнул руками:       – Это не я. Она сама! Она все понимает.       Мужчины засмеялись. Бернардо вздохнул.       – Насчет спасения… Это долгая история.       Альварес понимающе кивнул, но отступать не собирался:       – Отлично! Будет, о чем поговорить долгим холодным вечером у огня. Наши ребята страсть как любят длинные и загадочные истории.       Диего с Бернардо переглянулись, и последний пожал плечами. Наконец сборы были закончены, сумки навьючены, а фляжки наполнены. Переодеться в сухое приятелям не довелось. Но Альварес успокоил их, пообещав все устроить в партиде, временно расквартировавшейся в ближайшей деревне. Троица распрощалась с коварно-приветливым трактирщиком и двинулась во мрак все по той же сырой и холодной дороге.       * * *       Со двора доносились плеск воды, стук домашней утвари и негромкие разговоры. Выйдя на порог в одной блузе, где-то раздобытой для него ночью Альваресом, Диего поежился. Утро выдалось морозным и туманным. В нескольких шагах трудно было разглядеть лицо человека. У стены маленького домика, куда поместил их все тот же сноровистый Альварес, копошилась с горшками и мисками старушка-хозяйка. Диего почувствовал, как у него пересохло во рту, и вздрагивая от пробирающей до костей свежести, подошел к Бернардо. Тот с оханьем, кряхтеньем и удовольствием плескал на себя ледяную воду из кадки, не дожидаясь, пока согреется котел на треноге над костром. Заметив краем глаза приближающегося Диего, он коварно зачерпнул ладонями побольше воды и, не оборачиваясь, плеснул в его сторону. Диего ловко отпрыгнул, оставшись сухим, и задорно рассмеялся. На всякий случай он широким кругом обошел приятеля и, добыв воды из колодца с наслаждением напился.       К тому времени, когда хозяйка собрала на стол скудных припасов и нагрела воды для кофе, они оба уже привели себя в порядок и приоделись, насколько это было вообще возможно. Ночью, едва пристроив новичков в домике на окраине деревни, Маноло Альварес куда-то ненадолго исчез, но вскоре вернулся с ворохом одежды – как трофейной французской, так и местной, конфискованной в попадавшихся по дороге селениях в пользу нерегулярной армии. Подобрав себе куртки, блузы и штаны по размеру и вкусу, приятели выглядели теперь почти что щегольски. Их собственные простые, но крепкие и теплые вещи, простиранные хозяйской дочерью, висели сейчас во дворе, ожидая ясного дня, чтобы как следует просушиться.       После завтрака Диего поднялся первым. Он вышел во двор, желая проверить, как устроилась Хосефина и немного потренировать ее. Но не успел он дойти до маленького загона для скота, как по туманной еще улице полоснул женский визг.       Следом послышалась яростная брань и новый вопль. Диего замер, пытаясь понять, откуда раздаются звуки. Людей не было видно ни в соседнем дворе, ни на улице.       – Там, – Бернардо указал рукой на дом напротив и левее. Диего не заметил, когда он оказался рядом. Они переглянулись и побежали на крики.       Драка случилась на пороге того самого дома, на который указал Бернардо. Хотя, скорее, это можно было бы назвать избиением. Рослая, но худощавая женщина с гривой черных волос молотила дохлой курицей по лысой голове не менее высокого, но приседавшего, пытаясь увернуться, и от того казавшегося ниже, мужчины. Каждая ее промашка сопровождалась пронзительным воплем, а каждый удар попавший в цель, бранью ее противника.       Перемахнув через ограду, приятели замерли, не в силах понять, кому из двоих соперников нужна помощь.       – Бандитос! – вопила нападавшая. – Я покажу, как воровать у бедной женщины последнюю курицу! Вот тебе, негодяй, курица! Вот тебе, получи!       – Хватит, Марсела, хватит, чертовка! – взмолился партизан. – Ничего я не воровал. Я – кон-фус-ковал… – задыхаясь от тяжелых прыжков, с трудом проговорил он. – В пользу борцов с французской тиранией.       – Тирания? Вот она – тирания! – курица едва не выклевала партизану глаз.       У ворот раздался громовой хохот.       – Где тебе тягаться с Марселитой, Хосе! Да, не в том доме ты решил поживиться, приятель. Ну, довольно. Разойдитесь, – услышав голос командира, незадачливый партизан тут же вытянулся и едва не получил последнего удара прямо в темя.       Но так велика была власть предводителя, что его укоризненный взгляд заставил остановиться уже замахнувшуюся Марселу. Она недовольно фыркнула, дернула красивыми смуглыми плечами, выскользнувшими из рубахи во время драки, бросила потрепанную курицу в кадку и гордо скрестила руки на груди. Повинуясь командирскому кивку, партизан мгновенно испарился. А сам командир обернулся к восхищенно улыбавшемуся Бернардо и его юному нахмуренному спутнику.       – А, это вы, дорогие ночные гости. Как вам утренний щебет наших милых пташек? Кое у кого очень звонкий голосок, не так ли? С такой свирелью нам никакой француз не страшен. Да они за десять лиг будут нашу партиду стороной обходить.       – Пусть лучше этот ваш наглый адъютант меня за десять лиг обходит, - мрачно и гордо произнесла Марсела, добавив длинную тираду о безмозглых грабителях, не способных отличить бедный дом от зажиточного. Сейчас, когда она немного успокоилась, ее беглая испанская речь оказалась изрядно пересыпана итальянскими словами.       – Ладно, Марселита, хватит браниться, – ласково увещевал разошедшуюся Артемиду командир. – Ты отстояла поруганную честь этой прекрасной курицы, можешь быть за нее спокойна. Давай лучше я познакомлю тебя с нашими новобранцами. Посмотри, какие бравые ребята попали к нам в отряд. По чести сказать, к нам другие и не попадают.       Марселита снова фыркнула:       – Бравые! Такие же, как ваш адъютант?       – Хватит, я сказал! – в голосе командира послышались металлические ноты. Глаза женщины блеснули, но больше препираться она не посмела.       – Вот, познакомься. Это… сеньор Агудо, отважный командир одной андалузской партиды. Прогнал в своем городе лягушатников и решил придти к нам на помощь. Слышала ты о таком? Хотя где тебе слышать? Ты же никогда не была в Андалусии, детка.       – Андалусия? – Марсела сделала короткий реверанс и с интересом осмотрела ладную фигуру Бернардо, не сводившего с нее лукаво-восторженных глаз. – Не была, но очень хотела бы там оказаться.       – А это… как зовут вашего друга, сеньор?       – Диего де ла Вега, – представил почему-то нахмуренного приятеля Бернардо. Юноша кивнул:       – К вашим услугам, сеньора Марсела.       – Сеньорита! Сеньорита, мой мальчик, – погрозила она Диего пальцем и звонко рассмеялась.       – Сеньорита Марсела из Неаполя. Поверите ли, друзья, она пришла к нам в Испанию вместе с французами, но, увидев, что творят здесь эти изверги, с оружием в руках, – командир сделал весомую паузу, – перешла на нашу сторону. Хотя зачем ей оружие, с таким-то голоском?.. – тихо пробормотал он.       – Как не повезло Франции и как повезло нам… – тепло улыбнулся женщине Бернардо. – Не хотите ли прогуляться до реки, сеньорита? Утро такое ясное.       Командир прищурился, переводя взгляд с порозовевшей Марселы на улыбающегося Бернардо.       – В другой раз, сеньор, – ответил он за сеньориту. – Я хотел обсудить с вами кое-что важное. И не только я. В моей партиде есть человек, крайне заинтересовавшийся вашим появлением.       – Что это за человек, сеньор? – тут же насторожился Бернардо.       – Один англичанин, наш союзник. Он сам вам все расскажет. Пойдемте, сеньор Агудо. Оставим сеньориту Марселу под охраной вашего юного друга. Кажется, он умудрился не подпасть под ее итальянские чары.       Бернардо переглянулся с Диего, тот наконец перестал хмуриться, улыбнулся и кивнул. Дружно поклонившись Марселе, мужчины вышли за ворота. Оставшиеся посмотрели им вослед.       Туман почти рассеялся. На улице появились прохожие. Марсела подошла к воротам и выглянула наружу, едва не столкнувшись с парой то ли нищих, то ли монахов, то ли нищих монахов в длинных неопределенного цвета оборванных хламидах.       – Подайте на пропитание слепому ветерану, – заунывно причитал один из них, ведя за руку другого, неуверенно переступавшего с протянутой рукой и грязной повязкой на лице. – Подайте, ради бога, отдавшему здоровье во славу короля Фердинанда.       – Сколько же нищих развелось, – скучающе молвила Марсела, делая шаг назад, снова за ворота. Слепой нищий повернул голову на звук ее голоса, но не остановился.       Марсела вздрогнула.       – Матерь божья, – пробормотала она и нервно перекрестилась.       – Что такое? – подошел к ней Диего и внимательно посмотрел на нищих.       - Нет… ничего, - задумчиво проговорила Марсела. – Дурная примета, когда слепой заглянет тебе в лицо.       Диего с сомнением посмотрел на женщину, потом снова на отошедших уже на несколько шагов нищих и пробормотал себе под нос:       – Как странно. Опять монахи… Может, Бернардо прав? И Ферран все-таки ошивается где-то поблизости.       Он покачал головой и не заметил, как снова вздрогнула при последних словах Марсела.       * * *       Бернардо приподнял цветастую портьеру и прошел во внутренний двор. Луис Ратонеро, командир партиды, оставил его за пару домов до места, лишь махнув, куда ему идти. Сделав шаг по узорчатым плиткам патио, Бернардо остановился, с радостным удивлением оглядел двор.       Не иначе, как бывший владелец этого богатого дома считал себя прямым потомком мавров. Все здесь было устроено на восточный манер. Центр патио занимал прямоугольный водоем, окруженный легкой и изящной колоннадой с округлыми арками, украшенными затейливой резьбой. Стены и пол покрывала яркая талаверская плитка. В приоткрытую боковую дверь виднелся край широкого дивана с шелковой обивкой и парой вышитых подушек. Повсюду стояли и висели горшки и кадки с зеленью, когда-то густой и цветущей, а ныне увядшей без должного ухода – хозяин этой красоты, по словам командира, бежал за границу, едва в Испании заговорила первая французская пушка.       Дом был настолько похож на уменьшенный севильский или кордовский алькасар, что Бернардо даже засмеялся оттого, что почувствовал себя, словно дома, в родной Андалусии. Внезапно он обнаружил, что не один в патио. В тени галереи, на другой стороне водоема шевельнулся не замеченный им сразу человек. Он стоял, совершенно сливаясь цветом одежды с темной мозаикой на стене, изображавшей конного мавританского владыку. Слегка насторожившись, Бернардо вгляделся во взявшийся, словно из ниоткуда, силуэт. Но, обнаружив, что человек ему совершенно не знаком, успокоился. Он обошел водоем, разглядывая попадавшиеся по пути мозаики, и остановился в двух шагах от дружелюбно улыбавшегося незнакомца.       – Сеньор Агудо? – голос мужчины, хоть и приветливый, был на удивление бесцветен. – После всех рассказов вашего приятеля Альвареса, мне очень хотелось познакомиться с вами. Джеймс Линси, к вашим услугам. Можно Хайме, если вам так удобнее.       Тот самый англичанин, о котором говорил командир? Бернардо с удивлением оглядел ладную фигуру в испанской одежде, смуглое, еще довольное молодое лицо.       – Бернардо Руис, – в свою очередь представился он. – Вы, верно, давно живете в Испании, сеньор? Речь и лицо изображают вас настоящим кастильцем.       Линси негромко засмеялся.       – Таким признанием вы делаете честь моему ремеслу, сеньор.       Бернардо иронично улыбнулся.       – Кажется, я догадываюсь, о каком ремесле идет речь, – заметил он.       Линси кивнул:       – Разведка. Я состою при штабе полковника Голлоуэя. И уже не в первый раз совершаю… путешествие по Испании, чтобы мое командование имело самые точные данные о расположении и планах французских войск.       – И вы так откровенно говорите об этом первому встречному? – прищурился Бернардо.       – Я не из тех, кто рубит кота по частям, то есть тянет его за хвост. В этой партиде у меня лишь краткая остановка. Завтра, самое позднее через день, я отправлюсь дальше. У меня нет времени на пустые разговоры и реверансы. Если вы, сеньор Агудо, обладаете хотя бы половиной тех талантов, что расписывал ваш друг, то вы были бы очень полезны его сиятельству, герцогу Веллингтону. Я делаю вам предложение поступить к нему на службу. За хорошим вознаграждением дело не встанет. Его сиятельство ценит верных и способных людей.       – У вас не хватает своих разведчиков?       – Артистичных и рискованных парней у нас достаточно. Проблема в языке и местных обычаях. Настоящий испанец, отважный и находчивый, как вы, был бы для нас очень ценен.       Бернардо взял протянутую ему англичанином сигару, но ответить не успел. Входная портьера прошелестела и тихий патио заполнил гул тяжелого печатного шага Луиса Ратонеро.       – Ну как, амиго, соблазнил вас этот коварный искуситель? – радостно воскликнул он, хлопнув Бернардо по плечу. – Обещал вам горы золотые? Неужто не успел еще? Или он другим вас заманивал, на интерес брал, на чины, на звания?       Линси широко улыбнулся командиру. Видно, они вполне поладили между собой и уже обсуждали предложения к Эль Агудо, пока тот еще спал.       - Вот, что я тебе скажу, Бернардо. Брось ты эти маскарады да балаганы. Оставайся со мной хотя бы на зиму. Дам тебе мушкет, саблю и отряд отчаянных голов. Будешь моим заместителем. Вместе пойдем на Мадрид. Не смотри, что сейчас там Хилл хозяйствует. Этой зимой французы еще посидят в столице. Но спокойного житья мы им не дадим. Пощекочем пятки лягушатникам испанским ножичком. Как, а? Пойдешь?       Бернардо молча курил, с улыбкой переводя взгляд с одного вояки на другого. Кабы не Диего, кабы не Ферран… Оба предложения были заманчивые.       * * *       Пройдя затянутую туманной дымкой деревню насквозь сообщники покрутились у окраины, но решили не рисковать и устроить привал в ближайшей роще. Найдя ручей, привели себя в порядок, но костра разводить не стали. Не столько опасаясь привлечь чье-то внимание густым дымом сырого хвороста, сколько не планируя здесь долгую остановку.       Быстро закусив припасами, раздобытыми в таверне за мостом, Эрнандес с удовольствием потянулся, отошел на несколько шагов и в просвете деревьев принялся изучать окрестности: деревню, медленно скидывающую туманное покрывало, точно невинная девица, реку без единой лодки или рыбака, мельницу чуть дальше, на пригорке. Его напарник жевал, не торопясь и не проявляя никакого интереса к округе. Долгая жизнь бандолеро приучила его к ежеминутной опасности и к тому, чтобы не тратить силы без крайней на то нужды. Мрачное выражение ни на минуту не покидало его лица, но сам он, словно не чувствуя усталости, был готов идти сколько надо по любой дороге. И при первой же возможности неторопливо поесть и крепко заснуть. Эрнандесу горные тропы, ущелья и болотистое бездорожье давалось с гораздо большим трудом. За прошедшие несколько недель он заметно осунулся и потемнел лицом.       Насмотревшись вдоволь на сельский осенний пейзаж, Эрнандес вздохнул и обернулся к сообщнику. Тот уже покончил с едой и складывал остатки в сумку. Рядом со второй валялось грязное тряпье, помогавшее им передвигаться по Испании почти невидимками. Привыкший к более изысканным нарядам, Эрнандес старался избавиться от дурно пахнущей хламиды при любом удобном случае.       – Говори, – нетерпеливо потребовал он, едва дождавшись, когда Лучернага завершит завтрак глотком вина. – Что ты видел?       Напарник все так же неторопливо утер рукавом рот и, прищурившись, задумался.       – Что там разглядишь в таком тумане? Похоже, здесь обосновалась партида. Сколько людей, пока не скажу. Но дома заняты даже на окраинах. Возможно, у них будет, чем поживиться. Одеты не в рванье, как часто бывает.       – Это меня не интересует. Диего или Агудо – ты их видел?       – Нет. Но они наверняка тут. Больше им деться некуда.       Эрнандес прикрыл глаза, сердито скрипнув зубами. Уже второй раз они их теряют. Проклятье! Что он за хищник, если жертва так легко уходит от его острого взора? Что толку оставаться невидимым самому, если и добычу не видишь?       – Некуда им деваться, говорю, – настойчиво повторил Лучернага. – Тут одна дорога. Солнце повыше взойдет, вернемся в деревню, по домам походим. Найдутся! – он помолчал, сомневаясь, стоит ли делиться открытием с Эрнандесом, но все-таки решился. – Думаю, нам кой-кто поможет.       – Что еще за «кой-кто»? – насторожился тот. А Лучернага усмехнулся:       – Да так… Знакомого одного приметил. Севильянца. Ловкач.       – Что он тут делает?       – А ты как думаешь? Партизанит.       – Сможешь с ним поговорить?       – Сделаю. Вот сейчас вздремну часок и двинусь в деревню. А ты посторожи, чтоб меня осенние мухи не заели, – хохотнул, зевая, Лучернага. – Знаю тебя, все равно маяться будешь, с игрушкой своей скакать.       Эрнандес быстро глянул на толстый суковатый посох, в котором он укрыл, измазав глиной, шпагу де ла Крусов, и покачал головой.       – Не сейчас, амиго.       Он снова повернулся в сторону деревни и застыл, скрестив руки на груди. Через несколько мгновений, когда казалось, что Лучернага уже спит, тот ворчливо произнес:       – Все-таки стоило распотрошить как следует того дона в Кордове. Уже бы все тайны выведали и с парочкой разобрались, чтобы ей пусто было, гоняйся по всей Испании…       Эрнандес усмехнулся, не оборачиваясь, и устало вздохнул.       – Поверь моему слову, твоя прямота однажды будет стоить тебе головы, дружище. Полезешь прямо в пекло и спечешься. Я же тебе объяснил, что там после ночной заварушки такую охрану вокруг дона Франсиско поставили, что и вокруг короля поменьше бывает.       – Помню, – буркнул, сопя, Лучернага. – Но все-таки попробовать стоило…       Эрнандес хохотнул. Наступила тишина.       * * *       Внезапно раздавшийся за спиной звучный голос заставил его похолодеть, но он был так напряжен, что не вздрогнул.       – Марк. Кристиан. Даррагон. Эрнандес, – медленно отпечатывая каждое слово, произнес голос. – Глазам не верю. А ты знаешь, что в Париже существует твоя могила?       Мгновение Эрнандес не шевелился, наконец обернулся и засмеялся от всей души. Глаза его восторженно горели. Он широко раскинул руки и сделал шаг навстречу:       – Ты оплакивала меня, любимая?       * * *       Бернардо понадобился почти целый день, чтобы отыскать в маленькой деревушке Диего – передать ему разговор в штабе, поделиться новостями. Но оказалось, что на его друга напала неожиданная жажда деятельности. Его видели то тут, то там. И нигде он не задерживался надолго.       Уже совсем вечерело, когда немало встревоженный Бернардо нашел юношу на деревенской площади. К закату сюда стали стекаться и герильясы, и местные жители. Точнее жительницы, поскольку мужчин в селении почти не осталось. Разложили костры, чей свет мешался с отблесками засыпающего солнца. Отложили сабли и пистолеты, достав гитары, кастаньеты, бутыли вина и карты. Площадь наполнилась шумом, то утихающем при чьей-то песне, то вспыхивающем опять, словно громкий плеск морской волны, вновь и вновь атакующей безучастный берег.       Диего сидел, поджав длинные ноги, на бурой циновке в неровной тени облетающего вяза. Он строгал маленьким ножичком деревянный сучок и – по-прежнему хмуро – внимал неторопливому рассказу расположившегося рядом, на хромоногом табурете глубокого старика, морщинистого и беззубого. Бернардо облокотился на ствол дерева позади них и прислушался. Старик охотно делился с почтительным юношей историями о своем житье-бытье – нынешним и довоенным. Диего почти не говорил, лишь изредка подталкивая рассказчика коротким вопросом. Через некоторое время за изрядно утомившимся стариком пришла бранчливая девица и увела его, точно ребенка, в постель.       Бернардо вышел из-за дерева и оседлал освободившуюся табуретку. Он горел желанием поговорить с Диего, но все не решался начать, видя, что тот пребывает в глубокой задумчивости. Наконец юноша убрал ножичек, выбросил обтесанный колышек, откинулся назад, разминая затекшую спину, внимательно посмотрел на друга и улыбнулся ему. Правда, улыбка вышла отчего-то печальная.       Теперь Бернардо уже хотелось не столько рассказать, сколько расспросить, что случилось с Диего, чем он обеспокоен. Он и раньше замечал у приятеля похожий мрачноватый взгляд, но никогда еще тот не задерживался на его лице так надолго. Коротко и, насколько мог, бесстрастно, поведал Бернардо другу о предложениях командира Ротанеро и английского разведчика. Диего выслушал, невесело усмехнулся и пожал плечами:       – Отлично, Бернардо. Я очень рад за тебя, – словно бы совсем не удивившись, спокойно произнес он.       Бернардо неприятно резануло «за тебя», но он достаточно хорошо узнал Диего, чтобы понять, что не желание задеть или обида двигали им, а какое-то внутреннее беспокойство, глубокое размышление.       – Что происходит, амиго? – со встревоженным участием произнес Бернардо. – Что тебя гнетет?       Диего отозвался не сразу. Теперь он сидел, прижав к груди, обхватив руками колени и удобно устроив на них подбородок, за время их путешествия окончательно разменявший мальчишескую мягкость очертаний на мужественную четкость и твердость. Наконец он оторвался от созерцания расслабленно колобродящих партизан и поинтересовался:       – Скажи, Бернардо, куда мы с тобой попали?       Бернардо понял, что вопрос с подвохом, но сделал вид, что не заметил этого:       - В партиду Луиса Ротанеро.       – Серьезно? Это и в самом деле славные герильясы, которые пылают праведным гневом к французской нечисти и сражаются с ней без устали хоть ружьем, хоть ножом, хоть голыми руками?       Бернардо прищурился, пытаясь отгадать, куда клонит юноша, чем недоволен. Бездействием партизан?       – Да, Диего, это настоящие герильясы. Кровь от крови и плоть от плоти земли испанской. Не пройдет и нескольких дней, как они оставят это уютное гнездышко и двинут в Мадрид, чтобы сменить там отходящие части генерала Хилла.       – Мадрид? – несколько удивился Диего, но вернулся к своей мысли, так волновавшей его. – И поэтому они ведут себя здесь, как бандиты? Грабят своих же земляков, едва сводящих концы с концами. Забирают у них последнюю еду, которую те и так готовы по-братски разделить с ними.       – Это курица Марселы произвела на тебя такое сильное впечатление? – попытался сбить градус пафоса Бернардо, но Диего не принял шутливого тона.       – Это была не ее курица, а той сеньоры, у которой она живет. А еще ей семь десятков лет, и у нее четверо внуков-сирот, мал-мала меньше. Рядом с ними живет старик Суарес, почти выживший из ума, но с крепкими руками. Его дочь выбивается из последних сил, чтобы добыть пропитание, и использует старика, как мула. Вот там, за углом, – Диего показал через площадь, – когда-то жил лекарь. Но он погиб, отравив себя и роту французов на фальшивой вечеринке в их честь. Его вдову сначала чуть не растерзали, пока не поняли, что ее муж не предатель, а герой. Она по одной распродала все его склянки и снадобья и сейчас голодает, не зная ни медицинского, ни крестьянского ремесла. А там…       – Так вот почему я не мог за тобой весь день угнаться, – перебил все более распаляющегося юношу Бернардо. Тот замер, выдохнул и, немного успокоившись, снова спросил:       – Почему, Бернардо? Солдат, защищающий вдову, грабит ее, не меньше французов?       Бернардо с теплом посмотрел на Диего, но намеренно сухо произнес:       – Солдату тоже нужно есть, мучачо. Голодный солдат – мертвый солдат. Причем еще до битвы.       Рассеянно задумчивый Диего возмущенно вскочил.       – Голодный крестьянин – мертвый крестьянин. Если солдат будет так себя вести, то вернется после войны к пустому очагу и разоренной земле. И поймет, что защищал пустыню.       – Это война, амиго. Паршивая изнанка войны.       – Да. Наверно, ты прав, – мрачно проговорил Диего, опускаясь на циновку. – Надо прекратить войну. Тогда и грабежи закончатся.       При всей тяжести и серьезности вопроса от последней фразы Бернардо не выдержал, захохотал. И тут же оборвал себя, услышав вместо позабытого смеха каркающий хрип. Диего здорово возмужал в последнее время. Но все-таки какой он еще мальчишка! Остановить войну – это же надо было придумать!       – Так ты пойдешь со мной в разведчики к Веллингтону? – лукаво поддел его Бернардо.       Диего удивленно посмотрел на него, но ответить не успел. Звонкий роскошный голос затрепетал над площадью, словно рвущаяся на волю птица.       * * *       Марсела стояла у самого костра, протянув к огню озябшие ладони. Холодный осенний ветер с одинаковым безразличием закручивал в спираль языки пламени и ее широкую юбку. Казалось, еще миг – и огонь соединится с тканью в бешеной пляске тарантеллы. Но не эта странная близость приковала к себе внимание всех.       Марсела пела. Странная эта была песня, непривычная для испанского уха. Ровная, без вибраций, эха и многократных повторов. Полноводной рекой плыла она в мгновенно наступившей звенящей тишине. Наивный пафос простой и пылкой песни об умирающей и возрождающейся любви волновал обещанием непременного чуда.       Совершенно очарованный, Диего боялся вздохнуть. Едва последний звук затих в окончательно опустившейся ночи, он перевел дыхание и посмотрел на своего друга.       Бернардо больше не сидел на табурете. В первый же момент взволнованный он встал. Но вскоре обессиленный бурей, клокотавшей в его душе, прислонился к шершавому боку старого вяза. Даже в прыгающем неясном свете костра Диего увидел, как сильно побледнел его друг, с болью и восхищением во взгляде окаменев, пока звучала песня. По ее окончании он закрыл глаза, но все еще был не в силах пошевелиться. Пока твердая дружеская рука не опустилась на его плечо и не затрясла его решительно, приводя в чувства.       – Бернардо! Бернардо, очнись. Ты меня пугаешь.       Диего схватил его и за второе плечо, развернул к себе лицом, не давая погрузиться в сладкую бездну отчаяния.       – Что с тобой? Ты словно привидение увидел!       – Услышал… – наконец смог разлепить ссохшиеся губы Бернардо и с трудом, хрипло продолжил. – Я услышал призрак моей покойной песни.       Диего снова его тряхнул.       – Не надо хоронить себя раньше времени. Твой голос еще может вернуться.       Бернардо горько хохотнул.       – Послушай! Ты помнишь, как мы встретились? Как ты разговаривал знаками? Как с трудом говорил в Кордове? И посмотри, какие длинные фразы у тебя получаются сейчас. И даже хрипа почти не слышно. Твой голос восстанавливается.       Бернардо не ответил, вновь закрыл глаза и прислонился к дереву.       – Дело в том, Диего, – тихо заметил он, помолчав, – что это не мой голос. Ты всегда слышал только его. Для тебя именно так звучит голос Бернардо Руиса. Но для меня он чужой, – он открыл глаза и с болью посмотрел на друга. – Это не я, понимаешь?       Диего не нашелся, что ответить. А Бернардо порывисто оттолкнулся от ствола, оборвал несколько еще не осыпавшихся веток и вручил их ошеломленной Марселе.       – Берегите свой голос, сеньорита, – тихо и веско произнес он. – Это ваше самое великое сокровище.       Резко развернувшись, он исчез за кругом огненного света, оставив за собой молчаливо-встревоженных, неотрывно глядящих ему вслед Диего и Марселу.