Как легко жить нормальному человеку в нашем мире, с работой, приносящей хоть какое-то удовольствие, с любимой беременной женой. И как тяжело просто существовать, каждое утро вспоминая снившийся ночью образ, голубые испуганные глаза и хриплые стоны, влажные ладони, крепко вцепляющиеся в предплечья, в пропитанную травами и потом рубашку. Хоть не просыпайся.
И он бы многое отдал, чтобы не просыпаться с поганым ощущением, как после хорошей пьянки, чтобы не чувствовать себя последней сволочью, но пока не получается. Но ведь он в этом не виноват, виноват папоротник, амулет, ведьма, несколько дней беготни, бросившая его девушка, виноват, в конце концов, сам Кирилл, которого в какой-то момент настолько надоело неудобно тащить, что захотелось просто поднять на руки и донести уже так.
— Макс, пожалуйста… — на грани слышимого шепчет Кирилл и чуть запрокидывает голову, тихо поскуливая и заглядывая в чужие глаза, ища если не спасения, то хоть какой-нибудь поддержки. И кто Максим такой, чтобы отказать. Он останавливается, перехватывая еле живое тело поудобнее, и медленно опускает его на траву около какой-то берёзы. Сам стоит рядом, но совсем недолго, ноги от усталости гудят и подкашиваются, вынуждая своего хозяина опуститься на землю.
Кирилл тяжело дышит, неосознанно царапая ногтями чужую штанину, и в какой-то момент пододвигается вплотную, неприятно давя на бёдра руками (всем своим весом). Вытягивает шею, чтобы оказаться на одном уровне, и всё равно из-за неудобного положения смотрит снизу вверх, он, кажется, даже не понимает, что перемещает руки всё дальше, вынуждая Максима сесть вертикально, прижимаясь спиной к дереву.
— Кир… — шепчет он почти испуганно, всматриваясь в голубые глаза, в которых волны страха плещутся вперемешку с каким-то маниакальным блеском, но успевает лишь вцепиться одной рукой в локтевой сустав Кирилла, когда тот, перехватившись, с силой сжимает с обоих сторон изгиб шеи и прижимается своим телом к его груди.
Губы, впивающиеся поцелуем в его собственные, такие же горячие, как и он сам, и до невозможного сухие. Макс проводит языком по нижней губе, чувствуя чёткие следы от зубов и замечая, второй рукой приобнимая его под рёбра, что он мелко дрожит, и резко отдёргивает голову назад, врезаясь затылком в ствол пошатнувшегося дерева, когда парень наконец решает поменять свою не устойчивую позу на менее дозволенную, но более удобную. Он садится на него, сжимает своими бёдрами чужие и словно кот трётся об его рубашку, виском находя скрытые под тканью ключицы, ямочку между ними, проводя горячим носом до чувствительной кожи за ухом, вдоль шеи, лбом касаясь изгиба, надплечья и утыкаясь в грудь, но что самое главное, из-за собственных движений он тёрся ещё и пахом, тихо постанывая. Его руки спустились до пояса джинс, цепляясь за него. Русая макушка перестаёт двигаться, Кирилл затихает, загнанно дыша через сжатые зубы.
Максим расслабляет свои онемевшие, впившиеся в локоть, пальцы и обнимает парня обеими руками поперёк плеч, ограничивая возможность двигаться.
— Амулет владеет мной, — шепчет Кирилл, заглядывая в карие глаза со страхом. Как его много в чужом взгляде и в его собственном, он обволакивает их единой пеленой, связывая вместе, заставляя бояться не только друг друга, но и себя. — он заставляет, у меня нет сил сопротивляться ему, Макс, — горячее дыхание обжигает шею, но он не расцепляет руки, опасаясь очередной выходки. И не зря. Худое, почти юношески-нескладное тело жмётся к нему вплотную и трётся о джинсы, с упорством ставя колено между бёдер и пересаживаясь, фактически, на одну ногу. — Макс, прошу, сделай что-нибудь.
Максим чувствует, как Кирилл, поняв, что его больше не держат, руками ведёт снова вверх, зацепляясь пальцем за край рубашки и, словно не видя этого, продолжая оголять живот. Как ёрзает, пытаясь сесть удобнее и не чувствовать тугого узла ниже пояса, но делает только хуже, и себе и Максу. И как тихо скулит.
— Кирилл, пожалуйста, нам надо идти, — столь весомый аргумент остаётся без внимания, и ему приходится просто сжимать тонкую бледную кожу на талии, чтобы остановить парня.
— Прошу, — он облизывает губы и пытается вырваться, но осознаёт собственную бессильность и мешком падает на землю, вновь ненадолго затихая. Он переворачивается на спину и смотрит на небо грустным взглядом, как на что-то далёкое и неизвестное, но очень желанное, как смотрят дети на игрушку, о которой мечтают, как подростки следят за движениями супер-звезды, надеясь когда-нибудь стать такими же.
— Кирилл, — зовёт его друг. — идём?
Он кивает медленно и также встаёт, держась за ствол дерева, как за спасительную доску, пока Макс поднимается следом.
— Я сам справлюсь.
Он говорит это в пол голоса, неуверенно и хрипло, боясь смотреть в глаза и даже поворачивать голову. Кровь стучит в висках, становится невыносимо жарко и хочется снова сесть на траву, но чужая рука крепко обхватывает его поперёк спины и тянет вперёд, и Кирилл повинуется.
Что происходит потом Макс не знает, вроде бы и жар немного спал, и Кира вёл себя живее, но волна снова захлестнула его, и он опять, как совсем недавно, потянулся к губам, чтобы ощутить кого-то рядом, но Максим устал, до такой степени, что здравого смысла просто не осталось, и он повинуется глупому навождению, чувствуя в своих руках абсолютно податливое тело, выпирающие тазовые кости, худой живот, чувствуя пальцами каждое ребро и позвонок, а языком солоноватую кожу в изгибе шеи.
Развязно, неправильно, горячо, он помнит каждый стон, переходящий в хриплое поскуливание, тяжёлое прерывистое дыхание и мелкую дрожь, когда он прижал парня к себе. Тот молчал, пытаясь побороть подступавшую истерику, и даже нашёл силы идти дальше. А о чём он думал, остаётся только догадываться.
И каждую ночь разум возвращал его в тот лес, заставлял снова и снова видеть те истерики, нечеловеческие усилия хрупкого парня заставлять себя идти, держаться в сознании. То, что он с ним сделал. Противно от себя, от собственных мыслей, от страха. Три года они не виделись, сколько же всего могло произойти и уже произошло. А он всё время возвращался мысленно назад, особенно в тайге, мечтая только о том, чтобы поскорее увидеть жену, она не знает, но поддерживает и успокаивает, тогда ему лучше. Тогда он действительно начинает верить, что всё позади, что это глупые сны, что ничего не было.
***
Первый миг их встречи выходит смазанным, приправленным неверием и культурным шоком, потому что Кирилла в аэропорту Владивостока вообще быть не должно. Но он здесь, смотрит первый раз, просто пробегая взглядом по лицам прохожих, а потом вновь, постепенно осознавая, кто перед ним. И что-то в сознании щёлкает, заставляя Максима обернуться на парня, идущего под руку с какой-то девушкой, настроенной явно не слишком позитивно.
— Кирилл!
— Макс!
И что-то в душе падает, разбиваясь с фантастически-оглушительным звоном, он узнаёт этот голос, эту интонацию,
вспоминает. Также хрипло, отчаянно, с криком о помощи, скрытым где-то глубоко, но отчаянно рвущимся наружу. И в чёртовых голубых глазах опять страх, как грипп перекинувшийся сразу и на Макса. Он раньше не верил, что страхом можно заразиться, но чувствовал это уже второй раз, прочную грубую ткань, связывающую руки за спиной, пелена, накрывающая их единым полотном.
Когда они оказываются в автобусе, сбегая от сумасшедшей и её дружка, Максим уже не думает об этом. Радость видеть
друга захлёстывает все волнения, и
он, кажется, искренне рад. Они снова вместе, и снова в пути, а говорят, что судьба не любит повторяться, а ещё говорят, что Бог любит троицу. Макс вздрагивает, чувствуя как адреналин чуть спадает вместе с эйфорией от долгожданной встречи, воспоминания возникают в сознании, и он смотрит со
страхом, ища в чужих глазах хоть намёк, но его нет.
— Ты как-то побледнел, — заметил Кирилл, по-лисьи прищуривая глаза. — будто что-то сказать хочешь неприятное.
И сам же осекается, будто без слов понимая причину, но вновь ответа не даёт, что он чувствует сейчас.
— Кир, я хотел… — начинает Макс, но его сразу перебивают.
— Не надо. Всё нормально.
Было, пока ты не вернулся в мою жизнь спустя год после моего отказа от воспоминаний
Всё нормально.
Сколько же может скрываться за этой фразой. Сколько боли, не дающей спать по ночам, и ненависти себя и пережитого. Сколько выпитых таблеток и ночных истерик. Сколько предрассветных разговоров с Сашей.
— Расскажи, что случилось.
— Всё
нормально, правда, не волнуйся.
Но оно скрывается хорошо, даже слишком. Кирилл поворачивает голову к окошку и улыбается, улыбка его похожа на улыбку смертельно больного, смотрящего на рассвет и прикидывающего, последний или нет. В его глазах блестят слёзы и плещутся волны страха. Его слишком много на одного хрупкого парня, но никто не замечает, он спрятался слишком хорошо.
