Восемь Тысяч Сказок

Когда они уходили, мёртвые лежали как одно большое покрывало для земли, плотно закрывая собой все вокруг. Теперь тела раскидали по кучам — вероятно, чтобы позже было удобнее грузить их в машины. Люди были склонны к порядку сильнее, чем любая из машин. — Саймон! — зовёт Маркус, — мы вроде бы нашли всех. — Уже возвращаемся? — Саймон оборачивается. Маркус стоит, удерживая на себе андроида в полубессознательном состоянии. Уже почти догоревший Иерихон отражается у него на лице тусклым светом. — Нет, — Маркус отрицательно качает головой, — почти никто из раненых не может идти. Попробуем оказать помощь: Джош и остальные разбили лагерь там, откуда мы пришли. — Ладно, — Саймон позволяет себе ненужный вздох. — Хорошо. Я сейчас вернусь. Маркус касается его плеча и задерживает там ладонь, прежде чем уйти. Саймон не в первый раз наблюдает за тем, как горит его дом. Он уже почти привык к тому, что с трудом полученная жизнь постоянно рушится, просто проблема в том, что завтра она может оборваться насовсем — как и жизни окружающих. Саймон не хочет умирать, но ещё сильнее он не хочет, чтобы умирал кто-нибудь… Другой. Близкий. Он думает, что Маркус вполне способен пожертвовать собой ради народа — просто потому, что другого плана ещё не придумал, и знает, что готов в таком случае отдать свою жизнь за него. Таймер в системе показывает, что пора возвращаться. Идти мимо покрытых снегом трупов жутко — не потому, что Саймона пугает вид застывшего пластика, а просто потому, что он идёт в абсолютной тишине, нарушаемой скрипом снега под сапогами. Когда слышится что-то ещё, Саймон поднимает голову от земли. С ближайшей кучи тел сыпется снег: внутри кто-то дёргается, и Саймон слышит скрежет о пластик и сбоящий стук тириумного насоса. Раненый Андроид не подаёт голоса и молча старается вылезти на поверхность. «Голосовой модуль сломан», — понимает Саймон и спешит ухватиться за протянутую голую руку без скина: андроид просит соединения. Полученную информацию система обрабатывает мгновенно и называет наиболее подходящие человеческие эмоции: омерзение, ненависть и испуг. Испуг — чужое, остальное принадлежит Саймону, потому что он держит за руку Норт. Блять. Состояние тела не позволяет ей совершать никаких резких движений и, если говорить честно, не позволяет ей даже ходить и сжимать руку в кулак: система перешла в энергосберегающий режим, и статистика говорит, что нехватка тириума приведёт к отключению в ближайшие два часа. Саймон просчитывает варианты развития событий — не как передовые модели, а сам для себя просчитывает: он может просто отойти и вернуться к остальным, голосовой модуль у Норт не работает, и она достаточно далеко от места сбора, чтобы кто-то ещё услышал её трепыхания: она умрет сама в течение короткого периода. Никто её не услышит. Саймон прогоняет эту схему в голове несколько раз. Ему не нравится, и глаз каждый раз цепляется за какую-то деталь. «Никто не услышит» можно трактовать по разному — понимает Саймон. Маркус и все остальные ушли далеко вперёд. Он не может рисковать. Вытаскивать Норт из-под груды трупов нелегко: пластиковый корпус весит меньше среднестатистического человеческого тела, но Норт находится в самом низу кучи. Саймон сцепляет руки у неё на груди и тащит: Норт, с которой он соприкасается обнажённой рукой, обеспокоенно и нервно передаёт, что такие рывки могут привести к ещё большему повреждению биокомпонентов. — Я знаю, — вслух отвечает ей Саймон. — Мне просто насрать. Он разрывает связь, когда она начинает кричать. Скина нет на животе — там, где Саймон рвёт её одежду, чтобы добраться до панели. Он пачкается в тириуме — у Норт грязные руки, и она безуспешно скребет пальцами рукав саймоновой куртки, пытаясь остановить. Это мешает. Саймон забирается на неё сверху, давит коленом на грудь и хватается скользкими руками за плечевой сустав. Отсоединить не получается, потому что Норт не даёт подтверждения — зато выходит обломать. Норт распахивает в беззвучном крике рот. Видимо, ей все же больно. — Я просил тебя мне не мешать, — оправдывается Саймон, откидывая в сторону ставший бесполезным пластиковый протез. Оставшейся рукой Норт пытается…что-то пытается сделать. Саймону не интересно, но это тоже мешает. Экран перед глазами горит ярким «Повторить действие? Подтвердите». Саймон подтверждает. Домашняя модель PL600 оказалась чуть сильнее модели для удовлетворения сексуальных потребностей WR400. У Норт идут слезы. — Это очень мило, — искренне сообщает ей Саймон, вскрывая панель. — И очень глупо. Зачем ты тратишь остатки тириума на симуляцию? Норт предсказуемо не отвечает, и Саймон прикладывает пальцы к её виску — просто из интереса. Ему чуть не выжигает систему. Он отнимает ладонь так быстро, как только может, но в голове ещё целую минуту бьёт раскаленным железом, и Саймон прокусывает пластик на своём предплечье, чтобы не орать. Чтобы никто не услышал и не пришёл. В этом плане он завидует Норт — она может кричать до бесконечности, потому что это вопли только её замкнутой системы. Саймон думает, что нужно быстрее заканчивать. Внутри у Норт тоже скользко. Сложно сказать, какие из биокомпонентов разбиты и порваны, потому что всю внутреннюю полость заполняет тириум. Саймон предполагает, что все, кроме сердца. Он закатывает рукава, прежде чем лезть внутрь, и случайно ловит взгляд Норт. Маркус бы назвал это красивым сочетанием агонии и ненависти, которое великолепно отразилось бы на бумаге. Саймон никак это не называет и просто ломает ей оптические блоки, вдавливая их внутрь черепа. Норт начинает булькать тириумом, когда Саймон снова запускает в неё ладонь, и дёргается, пока он двигается внутри, наверняка задевая нервные окончания и органы. Тириумный насос невозможно достать. Саймон ощупывает его по краям и понимает, что его пережало из-за деформации грудной клетки — что-то тяжёлое упало сверху (его колено). Можно только сломать. Сжать в кулак. Когда Норт перестаёт дёргаться, Саймон слезает с неё и брезгливо смотрит на себя: он весь в тириуме. Все стекает с куртки, оставляя пятна на штанах и ботинках, но больше всего испачканы руки. Яркая шапка Норт отлично подходит на роль салфетки. — Художественный контраст синего и бордового, — бормочет Саймон, — почти искусство. Он бросает её рядом и замечает под ногами длинный и острый металлический штырь. В горле зарождается ненужный всхлип — одна из симуляций дыхания и человеческая попытка справиться со стрессом, Саймон разрешает себе это просто потому, что хочет, а система регистрирует набор ошибок, которые попадают под определение истерического припадка: он не контролирует голос, и смех получается металлическим, даже искуственный спазм присутствует. Ему выдаёт ошибку за ошибкой, и перед глазами горит красным предупреждением. Всё это время можно было просто продырявить Норт голову — это бы даже сошло за убийство от рук властей, если удар пришёлся бы точно в середину лба. Но он не увидел! Андроид не увидел деталь, принципиально важную для выполнения задачи. Саймон думает, что он мало того, что девиант, так ещё и дефектный. Что бы сказал Киберлайф. Ему все ещё смешно, когда он понимает, что не жалеет ни о чем, кроме сломанного тириумного насоса. Он мог бы понадобиться кому-то ещё. Например, Маркусу. Лидер восстания с сердцем безответно влюблённой в него подружки. Как романтично. Система услужливо подкидывает несколько десятков сказок из блока памяти, и Саймон привычно отмахивается: в последнее время почти каждое его действие сопровождается историей — из тех восьми тысяч, что были закачаны ему в голову. Саймон лениво отмечает, что надо их все удалить, если появится возможность. Сказки кончились. Он закрывает панель на животе у Норт и встаёт. По дороге назад он находит ещё одного выжившего андроида, истекающего тириумом. «Очень удобно», — думает Саймон, поднимая его на руки. Теперь можно объяснить испачканную одежду. Маркус находится среди всех — помогает укладывать раненых и по возможности оказывать помощь тем, кто находится на грани жизни и смерти — они принесли с собой несколько рюкзаков с биокомпонентами и тириумом. Саймон подходит к нему со спины и беззвучно встаёт за плечом: Маркус помогает установить новый биокомпонент какой-то девчонке и собирается рвануть к кому-то другому — заменять тириумный насос. Саймон ловит его за руку и бесконтрольно улыбается: любой другой лидер стоял бы на возвышении и всем командовал, только Маркус мог сначала отдавать распоряжения, а потом носиться в самой гуще, зачастую исполняя то, что сам приказал — раньше, чем это успевали остальные. — Саймон! — выдыхает Маркус, оборачиваясь — Саймон сразу ощущает его ладонь на своём плече. Жжётся. — Мы как раз заканчиваем. Ты нашёл кого-то? — Да, — Саймон машет рукой в сторону раненого андроида, кто-то уже занялся им, — весь угваздался. — И теперь ты выглядишь так, словно победил кого-то в тяжёлом бою, — смеётся Маркус. Саймон хочет ответить, что бой был очень лёгкий, просто грязный, но сдерживается и снова улыбается. Он улыбается постоянно, когда рядом Маркус, и думает, что это не совсем контролируемая реакция. По дороге в церковь они почти не разговаривают. Саймону вручили рюкзак с тириумом, Маркус несёт на руках ослабевшую девушку-Андроида — и почти все, идущие следом, тоже что-то тащат, как вьючные ослики. Чтобы развлечься, Саймон занимается просмотром всех возможных сказок, включающих в себя ослов, и когда доходит до Винни-Пуха, чувствует на себе взгляд. — Саймон, — окликает его Маркус и запинается, — Ты не видел никого знакомого? Короткая вспышка ярости длится меньше секунды, и Саймон успешно её подавляет. Необходимая в диалоге интонация — сочувствие. — Я видел Норт, — честно отвечает он и честно врет, что ему жаль. Маркус кивает почти спокойно и не расспрашивает о подробностях. — Мы простимся с теми, кто погиб, когда все это кончится, — наконец говорит он и, перехватив свою ношу удобнее, протягивает Саймону обнаженную белую ладонь. Впереди они видят церковь. В памяти Саймона среди восьми тысяч сказок нет ни одной молитвы для того, чтобы исповедаться.