Восемнадцатый век

      Как жаль, что деревянный пол и тот не может передать всего недооцененного шарма солдатских сапог.       Нет, эти штуки явно не были предназначены, для того чтобы бегать в них по полю, отважно "защищая" колонии от королевских мундиров, в них нужно было ступать по тесаному камню, давая звонкому эху от ударов массивной подошвы, донестись до каждого, заставить прочувствовать все величие того времени, в котором они живут сейчас. Щелчки, шорох затягивающихся ремней, звук перезаряжающихся ружей, все это придавало восемнадцатом веку сей прекрасной "страны", особой эстетики, порой превозносящей не слишком приятное пребывание в лагере (учебники по истории все равно до нельзя приукрасят момент, или попросту упустят), даже выше визита в Лондонский "Глобус", или всего их не долгосрочного прибывания в Риме.       И конечно же восемнадцатый век безусловно выигрывал на фоне отвратительного четырнадцатого, по правде говоря, что угодно было лучше этого.       Так считал Александр Гамильтон.       "Считал", ибо мы не можем расценивать его мнение критичным и непредвзятым, по той простой причине, что его видение того времени было слишком искажено изображением одного светловолосого парня, которому очень уж были к лицу рубашки с пышными епископским рукавами и вычурные цветастые кафтаны, которые тот и сам не слишком любил.       Вот и сейчас стоило Джону заприметить вальяжно раскинувшегося в его же собственном кресле, Гамильтона, он не смог сдержать машинально сорвавшийся с потрескавшихся губ страдальческий стон.       Алекс же наоборот, до этого лишь скучающе пожиравший глазами блестящие серебряные подсвечники над камином, возбуждённое вздрогнул, фурией метнувшись к уже слишком давнему знакомому, пересекая большую гостиную комнату буквально за долю секунды, из-за чего, правда, чуть не сбил новоприбывшего. —Джеки! Как же давно мы не виделись, — сладко протянул он, норовя подойти ближе, и в упор пытаясь не замечать, как Джон в свою очередь делает пару шагов назад —С того самого момента, — холодно ответил Лоуренс, стряхивая, ещё не успевшую опуститься на его плечо руку "друга". —Да ладно, ты не можешь злиться на меня вечность — Алекс хотел было сделать ещё одну попытку сократить дистанцию, но лишь поймал неприветливый взгляд, в котором читалось чёткое, острое "нет", служившие сейчас ответом на любой вопрос, что тот мог бы задать, так что он отшатнулся, упираясь о стену, пожимая плечами, и будто соглашаясь, мол "как скажешь". Не он должен был начать этот разговор. —Если так пойдёт дальше, у нас будет возможность это проверить, — раздраженно буркнул Джон, отводя взгляд от оппонента. Это была чертова правда.       Подобные фразы выводили Александра из себя ещё больше. —Я просто подтолкнул их к правильному решению, революция должна была начаться в любом случае —Демон, ты начал войну! — Джон очень артистично, словно он был актером, а вовсе не фермером, взмахнул руками, высказывая этим жестом все своё негодование посланником ада — я знаю, что ты был на чертовом корабле в ту ночь!       Лоуренс был невероятно красив, находясь в гневе, лазурные глаза буквально искрились от злости, готовые сжечь до тла любого, стоящего перед ним, и так низко посаженные брови, опускались к глазам, придавая лицу выражения полного осуждения, которое заставило бы даже самого закоренелого грешника упасть на колени и молить у этого человека прощения за все грехи. Казалось, такие моменты, даже его хвост волос цвета спелых колосьев пшеницы (а Джон наотрез отказывался носить парики, утверждая, что они только старят его), угрожающе выглядывал из-за спины.       И вот уж жалость, в порыве гнева столь милый ангел вовсе не мог уследить за своим языком, то и дело пропуская между строк одно-второе ругательство.       Но сейчас Гамильтону было не до этого. —Я просто пытаюсь жить! — он развернулся лицом к Джону, и приподнялся на носочки, осознавая насколько уступает тому в росте, — мы не можем зависнуть в вакууме. Я...я лишь делаю свою работу и развлекаюсь.       Лоуренс вздрогнул, он уже буквально сделал шаг в сторону Александра, прокручивая в голове, как схватит того за его противный синий камзол и попытается выбить из него извинение, но вовремя сдержался. —В том то и дело, что ты развлекаешься, чёрт, на тебе форма континентальной армии! Ты не понимаешь, как это серьёзно, всех жертв, конфликтов... — продолжал гнуть свою линию Джон, уже совершенно забываясь в собственных мыслях и догадках. —А ты не думал, что революция может стать "нашей стороной", звон бокалов и радость обретших независимость людей, разве мы не можем просто насладиться этим?       Эти слова звонким эхом отбились от каменных стен пустого дома, заставляя их буквально завибрировать, и сразу же, будто в отместку за нарушенное спокойствие этого здания, комната погрузилась в гробовую тишину. Лоуренс виноватой спрятал лицо в ладонях, безмолвно коря себя, за то, что вообще начал этот разговор, заранее зная, что ничего из этого не выйдет. Алекс же лишь косился на оконную раму, ещё не успевшую похолодеть от приближающейся осенней прохлады и медленно утопал в гнетущей атмосфере гостиной комнаты, начавшей напоминать илистую массу со дна болота.       Ну как ему теперь объясниться перед этим упертым ангелом?! Ведь, то за что начальство готово было чуть ли не на руках носить (да ещё и расхвалили за неплохой отчёт) воспринималось Джоном с явным презрением. И горестно признать, но это омрачало радость от любых похвал.       Они с самого начала были ангелом и демоном, они не могли находить компромисс и прекрасно понимали это. Любая ссора по поводу очередной души, или мелкого конфликта, закончившегося, очевидно неудачно для одной из сторон, всегда перерастала в посиделки в баре или просто малоприятную беседу. Но не в этот раз.       Возможно, причина была в том, что Джон тоже чертовски любил этот гребаный восемнадцатый век. Он не желал омрачать пейзажи городских улиц, роскошь нарядов и галантную речь англичан тьмой революции, все стремительнее покрывавшей колонии.       Не хотел слышать в свой адрес мерзкое "тори!", лишь потому, что не поддерживал ни одну из сторон, или наблюдать за тем как в очередном Нью-Йоркском баре завязывается пьяная драка между "красными и синими".       Алекс и сам для себя точно не мог ответить зачем точно он это сделал. Точнее нет, в докладе начальству, чёрным по белому было сказано: для омрачения десятков тысяч невинных душ, постепенно напитавшихся бы ненавистью к врагу, командиру, или даже товарищу по оружию, не имеет значения. Но на самом деле, не хотел ли он справедливости? Не захотел ли в какой-то момент и сам гордо ощутить себя "американцем", брезгливо открестившись от статуса колониста? Он не знал. Как и не знал, почему продолжает посвящать все свободное время континентальной армии и генералу Вашингтону. —Почему я не должен делать этого? — в конце концов развел руками Гамильтон —Ровно потому же, почему мы все ещё друзья — громко вздохнул он повернув голову в сторону Алекса и только сейчас понимая, что тот даже не смотрел на него — на это нет причины. —Мы не друзья. — Правда? А кто же мы, враги, давние знакомые, или может вообще любовники? — продолжал вскипать Джон, и переводя взгляд на смущенно нахмурившего брови Гамильтона добавил — прости, совсем забыл, мы же не вспоминаем о том случае. О тех случаях. —Довольно, Ангел, я лишь хотел наладить отношения, — Александр окинул взглядом комнату и своего собеседника, будто мысленно уже прощаясь с ними — мне не стоило приходить —Ты прав — вздохнул Джон, еле сдерживаясь чтобы не пожать плечами и брезгливо высунуть язык. Ему не нравилось слышать такое официальное "ангел", в конце концов у него есть имя!       Гамильтон даже не глянул на него, он медленно растворился в ночном городском тумане, коварно поджидающем за приоткрытой дверью, мысленно убеждая себя в том, что это не конец.

Они оба явно заигрались в этот нелепый восемнадцатый век.