Рассинхроны

      Джэхен считает, что на неприятные вещи лучше не смотреть. Лучше закрывать глаза, отворачивать голову, кивать Марку и его летающим бровям, но не смотреть в ту сторону. Но он все равно смотрит. Смотрит с ухмылкой, поддерживающей ямочку в щеке и свою внутреннее спокойствие заодно. Так-то все в полном порядке, никто и не ждет от него другой реакции. Он же адекватный парень. Да и причины никакой нет, чтобы он разглядывал происходящее с хищным прищуром, чтобы оно как на пленке запечатлелось у него в голове и черно-белыми пятнами слепило глаза.       Я увидел ангела, поет он, улыбаясь миролюбиво в зал, наполненный ярко-зелеными горящими блоками с неразборчивыми буквами. Я увидел ангела и в тот момент, кажется, подписал контракт с дьяволом.       Внутри ничего не ворочается, просто челюсть сводит, как от неприятного звука. Или наушник и правда противно пищит в ухе. Стоит бы подойти к техникам и проверить. Они никогда не осудят, даже если ничего нет, и получится, что ты все выдумал. Его опасения будут приняты всерьез в любом случае. Ха, опасения.       Песня закончена, надо менять настроение, Джэхен наконец отвлекается. К счастью, потому что Тэен поглядывает на него, их взгляды пересекаются. Джэхен свой отводит и знает, каждым волоском на теле чувствует, что Тэен пытается вернуть внимание еще несколько мгновений. Потом сдается, научился, что если Джэхен принял какое-то решение, то переубедить его не получится. Особенно если не можешь рукой провести по шее, ухватить пальцами мышцы на загривке, расслабить и сделать упорного согласным.       Будет разговор или получится все замять, интересно? И что выгоднее, в его интересах?       Концерт проходит отлично. Британский акцент не получается ни у кого, но фанатам нравятся их нелепые попытки. Голос не дрожит предательски, жажда не пытается его задушить, зеленая блок-голова лайтстика на месте. Десять из десяти. Пять из них на талии у Тэена и не дают ему успокоиться.       Джонни и Тэен особенно разговорчивы сегодня, под впечатлением от реакции фанатов. В помещении подготовки, переодеваясь после концерта, они дают друг другу пять и Джонни снова приобнимает Тэена. Притягивает шутливо, чтобы заново оживить в памяти тот момент, когда Тэен готов был спрыгнуть и, возможно, пойти куда-то дальше, к кому-то еще, но был вынужден остаться на своем месте. На своем месте? Рука Джонни намного больше, чем рука Джэхена. На талии Тэена она смотрится как печать власти кого-то сильного над кем-то слабым. Печать власти и знак защиты.       Тэену, пожалуй, всегда был необходим такой большой, уверенный в себе друг, не пугающийся эмоций, привязанностей. Их объединяет год рождения и желание найти свое место, где-то и с кем-то. Джэхен всегда предпочитал не завязывать узелки на нити своей жизни.       Эти мысли начинают приводить его в уныние, и он по-быстрому переодевается и выходит из помещения, отчитываясь перед менеджерами о сданном оборудовании и договариваясь, к какой машине ему следует идти, выслушивая инструкции о цвете и номерах. Уже стемнело, но фанаты все еще ждут их на улице. Он видит вспышки их телефонов сквозь затемненное стекло машины. Как здорово, когда тебя поддерживает такая толпа людей. Толпа, которая слушает каждое твое слово, которая отзывается на каждый твой взмах руки, которая всегда будет с тобой. Он усмехается сам себе, довольный. Когда-то и эта любовь схлынет, и он останется один, свободный, как запущенный в небеса змей. Нить не должна запутываться.       Его голова касается подушки, и ему кажется, что она — камень. Веки невозможно держать открытыми, он закрывает глаза и с удовольствием выдыхает весь день, перелеты, концерты, чужие руки на чужих талиях и засыпает.       По карнизу барабанит дождь, капля за каплей срывается с небосвода, ударяется и разбивается о металл, который звонко отзывается на каждую такую маленькую смерть как траурный колокол. От этого тревожного звука Джэхен и просыпается.       Он удивленно моргает. Комната погребена во мрак, темнота почти осязаема в воздухе. Сколько он проспал? Телефон слепит глаза, но сквозь пелену он приглядывается. Всего два часа. Глубокая ночь. Странно.       Обычно он спит очень крепко, особенно когда усталость после концертов и перелетов накапливается и придавливает его к кровати словно гирями. Раз перелет — гиря на ноге, два репетиция — гиря на другой ноге, интервью и встреча — три, четыре — он весь прижат, остается только одно — спать. Он не может вспомнить, когда просыпался так ночью. Дождь барабанит ему по ушам, он хмурится и потирает глаза. Так темно, что совсем ничего не видно. Телефон был закинут в одеяло и теперь он потерялся в складках, рукой не удается его нащупать, а глаза, сколько ни три, не видят даже очертания окна. Невозможно сообразить, где он находится. Точно ли он в отеле.       Внезапно дыхание застревает у него в горле, словно Сахара разверзлась там, и ни ветерка, ни капли влаги. Точно ли он в отеле в Лондоне — он уже совсем не уверен. Телефон нащупать не удается, сколько ни хлопай рукой по одеялу. А главное, вокруг разверзлась такая тишина, что ему приходится схватиться за уши, провести по ободку пальцами, постучать ладонью, чтобы понять, что нет, он не оглох. Он слышит, но звук словно бы вытравили из этой комнаты.       Он оглядывается несколько раз, но осознает, что не знает, кого искать. Кто был его соседом на этот визит — он не может вспомнить. Не может позвать кого-нибудь по имени. Точно ли он сел в ту машину накануне? Черт возьми, да было ли вообще все то, что случилось накануне? Концерт, радостные лица фанатов, вот они вдвоем с Марком машут руками в такт мелодии. Зеленые баннеры, годовщина. Тэен особенно доволен, он не показывает, но он счастлив за Доена и его выступление на шоу больше, чем за себя, как и все они. Снова фанаты, поездка к Уэмбли, их руки, собранные одна поверх другой перед стартом, первые биты Cherry Bomb. Другая мелодия и о-оу.       Тэен поворачивается в другую сторону и идет туда, к Джонни, подсаживается рядом, начитывает ему на ухо, все равно что шепчет. Джэхену хотелось бы забыть в то утро надеть линзы, никого не различать на концерте и это тоже не различать. Рука Джонни у него на талии держит крепко, держит так, будто никогда не отпустит.       Так, Джэхен вдыхает и выдыхает. Концерт точно был. Где же он находится? Он ложится обратно на подушку, пытаясь найти глазами в темноте на потолке лампочку или хоть какую-нибудь заблудшую тень. Ничего.       Он готов уже спрыгнуть с кровати и покатиться куда катится, но его останавливают перешептывания. Слабые, беглые и тихие как мышки слова доносятся до него будто из другой комнаты. Но ведь единственная дополнительная комната в этом номере — это ванная. Джэхен спускает ноги с кровати. Никто не хватает его за пятки, хотя мрак такой, что можно верить в подкроватных монстров и надеяться только на защиту одеяла. Двигаться приходится на голоса, он идет туда, где, как он запомнил, находилась ванная. Хотя за время тура они побывали в стольких номерах, что ванная может оказаться в совершенно противоположном направлении.       Сжав кулаки, Джэхен ступает осторожно, как корабль в бурю, откликаясь лишь на блеклый луч маяка. Только луча нет, свет в ванной выключен. У него в голове нет ни одной идеи, что могут обсуждать голоса, находясь в кромешной тьме. И, главное, зачем им это делать, когда он спит в комнате рядом.       Ковер под ногами кончается, теперь он ступает по паркету. Пол холодный. Будто бы всю ночь по помещению гулял беспокойный буйный ветер. Сырость липнет к нему на спину, пытаясь согреться. Хотя он не уверен, возможно, это страх. Он никогда не был трусом, но есть что-то пугающее в этом странном номере, в котором он проснулся.       Конечно, он встречается плечом с косяком и морщится от боли. На секунду в глазах проступают белесые искорки, но он стряхивает их неловкой рукой, задевая себя по носу. Дорога на шепот продолжается, а на сердце все беспокойнее, но хотя бы плечо не ноет. Боль мимолетна.       Что-то подсказывает ему, что надо выставить руку вперед, и вскоре его пальцы упираются в дверь, проходятся по ней в поисках ручки. Разговоры и что-то, похожее на вздохи, словно угольки затухающего костра манят его, зовут по правильному пути, и вот в руке уже плотно лежит округлая ручка двери.       Но теперь его передергивает от внезапно обнявшего крепко-крепко страха. Он никогда не был трусом, но хватка так сильна, что грудь сдавливает, сдавливает горло, легкие стягиваются и высыхают как пожухлые цветы. В этих голосах есть что-то знакомое, что-то, что слышалось не раз и не два в соседней комнате, на соседнем кресле, прямо у тебя под мышкой. Разве не привычны ему эти наполненные чудесной неуверенностью вздохи, этот неожиданный обрыв в дыхании, а потом взлет вверх, когда ощущения становятся слишком сильными и сдерживаться невозможно, запрещено и не имеет смысла?       Он знает эти голоса, пусть они и звучат так тихо и невнятно. Он их знает, годами изучал, чтобы даже среди толпы кричащих фанатов разобрать и понять, услышать людей, везущих с ним одну упряжку, услышать одногруппников.       Его запястье двигается машинально, само собой. Пальцы прокручивают по ручке. Она стала влажной, все помещение теперь пропитано сыростью, капелька даже собирается у края его брови, но он не стряхивает ее, а лишь с новой силой хватается за ручку.       Снова ничего. Зато теперь голоса, будто под его напором, приобретают более четкие силуэты. Из непонятного, бестелесного пара превращаются в слова, обрывки слов. Хочу. Ты такой. Еще. Мне нравится. Хочу. Сейчас я тебя. Хочу. Малыш. Хочу. Пожалуйста. Хочу.       Хочу.       За ним стена из упругого облака, он отпружинивает, отпрыгнув от двери, прижимая к груди ладонь. Она жжется, будто от ручки там осталось красное, пылающее болью клеймо. Джэхен поворачивается по инерции, куда-то, где должен быть выход. Выход он находит, прорывается прочь из номера и оказывается в коридоре.       Тут нет бесконечной темноты, зато есть бесконечные ряды дверей и настенных ламп. Он сгибается пополам, опираясь на собственные колени. Воздух в легких почти закончился, наконец он может взять новый глоток. Но когда он разгибается, пытаясь усмирить беспокойное биение сердца где-то между ребер, воздух кажется ему пыльным, застоявшимся. В таком свете не видно, но в воздухе будто плавают крошечные крупинки взбаламученной вечности, от них в носу чешется, и слезятся глаза. Джэхен мотает несколько раз головой, пытаясь привыкнуть к новым ощущениям. В конце концов, все хорошо, что не там.       Он оборачивается, чтобы напомнить себе о страшном видении внутри черной, удушающей коробки. Но не может понять, из какой именно двери он вышел. Все они — точная копия друг друга. Ровно обработанное дерево, те же выемки в полотне, те же жизненные разводы древесины, все — идеально покрыто лаком. Раз, два, три, четыре, глаза его проходятся от одной двери к следующей и не замечают различий. Он хватается за голову. Все двоится.       Ничего не остается, кроме как бежать вперед, и он бежит. Бежит мимо одинаковых дверей, мимо одинаковых подсвечников, пытаясь найти выход. Когда останавливается, чтобы перевести дух, он понимает. Прогресса нет. Он ровно там же, где был до этого. Выход где-то впереди, но его даже не видно. Только двери, двери, двери. Все новые и новые возможности, только схватись за ручку, сделай выбор. В конце концов, все они — одинаковые.       Он знает, что за каждой дверью его будет ждать одна и та же картина. Открой любую. Он знает это, потому что голоса продолжают словно змеи ползти по стенам, по полу к нему, будто он — центр притяжения. Он крутится на месте, слишком гордый, чтобы заткнуть уши сейчас, когда все давит и требует его сдаться.       Но сил не остается, и он пятится, пятится, пока не упирается в дверь, тут же распахивающуюся за его спиной.       Падение. Теперь должно быть падение. Вниз, в бездну, в плотные слои воздуха, разрывающиеся под его тяжестью, ощущающиеся как один бесконечный удар.       Лучше бы это было падение. Ему удается удержать равновесие, но он уже внутри комнаты. Кто-то постанывает за его спиной. Звуки щиплют, как клюв острой птицы, хватаются за кожу, за маленький кусочек, и отпускают. Это дешевые звуки, звуки стонов из старого-старого порно, которое ему показывал когда-то Юта в ознакомительных целях. Актерам уже надоело, и в издаваемых ими сигналах наслаждения осталось только желание поскорее одеться и уехать домой. Кинопленка трещит, пятна на ней превращаются в звуковые помехи. Он не может двинуться с места, чтобы выйти из этой комнаты, из этого фарса, стремящегося накрыть его реальность.       — Джэхен?       Он бы узнал этот голос из тысячи. Не откликнуться подобно отказу от глотка воздуха, когда вынырнул после глубокого погружения. Он не может не повернуться, не может, хотя по голосу чувствует, по его тонкости, по придыханию.       Тэен восседает у Джонни на коленях. Спина выгнута, он тянется к Джонни грудью, откидывая назад плечи и голову. Губы раскрыты, свет обрисовывает их четкий контур.       Джэхена сейчас стошнит, он чувствует, как отвращение скручивает живот, но даже в такой момент, когда мир опрокинулся на лопатки и утащил его за собой, даже теперь, когда кажется, что ноги прилипли к полу и он застрянет здесь навечно, в этой убогой комнате, с грязными коричневыми обоями и диваном в полосочку, на котором Тэен восседает на руках у Джонни, подставляя ему шею, подставляя ему сердце, даже в такой момент он находит себя в жертвенном восхищении перед занесенным ножом. Тэен так красив, так бесподобен, словно восьмое чудо света, словно бы его создала инопланетная жизнь, чтобы покорить человечество, словно бы он сам создан всегда хотеть его. И не мочь прикоснуться. Потому что восьмого чуда света не существует.       Тэен не смотрит на него, он весь поглощен Джонни. Буквально. Губами по шее, руками вокруг талии, пальцами в кожу. Хотелось бы думать, что это дурной сон. Но он впечатывается в память, это исковерканное настоящее, это зазеркалье, созданное, чтобы причинять боль. Джэхен смотрит за губами, руками, за подрагиванием тел, за плавными передвижениями. Они так близко, что это больше похоже на перетекания, они почти сливаются воедино. А внутри у него словно угольками, теми угольками, за которыми он погнался, прожигается дыра.       Она тлеет, растет, но потихоньку. И что это за мерзкий запах. Тэен дышит тяжело, руки Джонни на его бедрах, а Джэхену никак не закрыть глаза. И этот запах.       Почему ты позвал меня, хочет спросить он, но не в силах раскрыть рта, зубы сцеплены от боли. Этот запах. Этот запах горящего тела. Это же он горит.       Почему ты позвал меня, думает он, слушая скрежет собственных зубов, слушая постанывания Тэена в чужих руках.       Он все еще не может спросить. И остановить это. И никогда не сможет.       Заботливо закрыта дверь за его спиной, он касается ее, выдыхает сквозь нос. Дверь немного прохладная. Он радуется, но прохлада так быстро тает, ведь он же горит. От отчаяния он ударяется с силой затылком о дверь. Потом еще раз и еще жестче, резче, до искр в глазах. Проснись. Потом еще. Проснись, проснись.       — Проснись!       — Это ты проснись, Джэхен!       Он кричит, размахивая руками, чуть не скидывая этой мельницей с себя человека, пришедшего ему на помощь. Глоток свежего воздуха, а потом удар по лицу.       Тэен смотрит на него, сверкая огромными черными глазами. В них отражается ночник как далекая звезда, в миллионах световых лет от земли. Он тянет руку, чтобы прикоснуться к ней. Тэен ловит этого странника на лету, кажется, встрече никогда не бывать, но Тэен притягивает его на орбиту. Прижимает его руку к своей щеке. Кожа горячая, а рука у Джэхена очень холодная, чуть влажная, вдруг осознает он. Это был кошмар. Его собственная щека начинает алеть. Тэен ударил его открытой ладонью, пытаясь остановить панические махи руками.       — Спасибо, — выдыхает Джэхен, обхватывая удобнее лицо Тэена, касаясь пальцами мочки его уха.       Тэен льнет к его ладони, хоть она и наверняка противная, раз влажная. Его веки чуть опускаются, потому что ему приятно прикосновение, линии лица расслабляются, тревога отступает. Джэхен рядом. Тэен рядом.       — Что ты тут делаешь? — вспоминает Джэхен.       Они ведь никогда не остаются в номерах вдвоем. Официально никогда.       — А ты не рад меня видеть?       — Рад.       Получается монотонно, он со стороны слышит, как блекло звучит его голос. Но он и правда рад, просто так устал, и до сих пор не может поверить. Тэен всегда прислушивается к его интонациям, потому что только по ним можно понять настроение Джэхена. Но Тэен внимательный мальчик. И сегодня особенно доверчивый. Он убирает со лба Джэхена влажную челку и наклоняется поближе к нему.       — Мы же не успели заранее обговорить, кто с кем. После смены отеля. Я помогал Тэджун-хёну распределять ключи, — он подмигивает, одним глазом — полностью, а вторым — наполовину. Все еще не научился профессионально, по-щегольски это делать.       Как же сложно укладывается в голове, что Тэен на самом деле может быть не таким простым и неловким. Что он умеет быть хитрым, со своими тактическими ухищрениями.       Точно, они ведь сменили отель после того случая с пожарной сигнализацией. Не стали разбираться, фанаты это были, просто какие-то пакостники или система дала сбой. Переехали после концерта, в суматохе и плохо соображая, где находятся. В таком состоянии он взял тот ключ, что сунули ему в раскрытую ладонь, нашел номер и упал в кровать.       И вот Тэен сидит с ним в одной кровати, в одном номере, они только вдвоем в свете маленькой настенной лампы. Нет чужих рук, непрошеных прикосновений. Он проходится взглядом по ключицам Тэена, нетронутым, светлым и острым. Тэен обхватывает руками его лицо, пальцами поглаживая щеки, убирая падающую из уголка глаза каплю влаги.       — Тебе снился кошмар, — произносит он, не отводя своих внимательных глаз от глаз Джэхена.       Джэхен чуть наклоняет подбородок, да, так и есть. Он вспоминает, что ему снилось. Вспоминает Тэена в чужих объятиях, руки Джонни на его талии, изгиб шеи, уголки выпирающих ключиц, когда он откидывал назад голову.       Тэен сейчас спросит, и он будет не в силах признаться. Он и сам не очень хочет углубляться в смысл своего видения. Картинка перед глазами снова встает сама, непрошенная, будто совесть, подкидывающая нежелательные откровения. Концерт. Довольные и счастливые лица, крики фанатов.       Фанаты всегда кричат, когда они подходят друг к другу, любой из них. Просто Тэен смотрелся так хорошо рядом с Джонни, смущался, Джэхен со своего места видел, как он морщил нос в попытке высмеять собственное смущение. Ему противно, что он думает, даже противнее, чем-то, что ему снилось. Он ведь всегда ценил личную свободу. Себя и всех остальных. Просто Тэен так ласково гладит его щеки, так уютно сидит у него на бедрах, угловатый и легкий, словно выставленный белый парус, который снести может любой более-менее сильный ветер.       Ночная футболка приминается под движениями его рук, ползущих вверх. Они обосновались на талии, потом обогнули ее по спине и прокладывали путь к лопаткам. Остается только прижать его сильнее и перевернуть их обоих, чтобы Тэен оказался в более удобной позиции, под ним. Так и правда удобнее.       Он чувствует, как Тэен выдыхает, прохлада скользит по его шее, а потом Тэен дышит только им.       Не задает вопросов, а только вдыхает. Джэхен рад отдавать свой воздух, менять необходимое на желаемое, дыхание на ласку. Да и губы у Тэена такие мягкие и терпкие, словно его жизнь давно кончена, и он уже в раю, пьет с ветки вино, сочащееся по виноградной грозди.       Ему на самом деле конец, ведь Тэен прижимается к нему бедрами, приподнимает их и проводит языком по кончику его собственного языка. Футболка восстает против рук, мешается, а ему хочется прикоснуться к коже, уложить ладонь на талию, туда, где на самом деле никому не положено прикасаться кроме него.       Руки Тэена путаются с его собственными, пытаясь помочь. Лучше бы он просто сдался его воле, думает Джэхен, сжимая тонкое запястье с выпирающими косточками и придавливая его к матрасу.       Зачем Тэен сопротивляется, непонятно, но Джэхену неожиданно нравится эта игра. Он ухмыляется, победно оттягивая миллиметр за миллиметром. Тэен совсем не слабый, просто их сила по-разному проявляется.       — Пусти, — шепчет Тэен, тужась, закусывая губы.       Губы, которые Джэхен только что целовал, которые блестят и темнеют в полумраке, будто спеют. Джэхен упирается.       — Попроси, — бормочет он в ответ, нависая над лицом Тэена.       — Я и прошу.       — Ласковее, — командует он деловито.       Тэен жмурится, будто от смущения. Джэхену легче долго и упорно прижимать его запястье, заводить за спину, параллельно цепляя другую руку. У него хватает напора, и когда Тэен сдается, он утягивает его руку слишком далеко.       Он сам не понимает, что происходит, только Тэен стонет совсем не от удовольствия. Джэхен тут же отпускает его руку и чуть не получает коленом в живот, вовремя подставляя локоть.       — Совсем сумасшедший?       Они сидят друг напротив друга, Джэхен все еще с задранным локтем, потому что ситуация не кажется исчерпанной, и Тэен смотрит на него с негодованием. У него задрана футболка, растрепаны волосы на загривке, несколько прядок торчат кверху. Он похож на рассерженного птенца, но только взгляд его прожигает насквозь.       Не яростью, а беспокойством, непониманием. И еще, Джэхену бы хотелось не распознавать это, но они столько времени были вместе, что карты раскрываются сами по себе, он чувствует как буравит рану в его груди чужая обида. Разве он сделал что-то не то?       Тэен потирает запястье, массирует свое плечо, на его руке красный след. Джэхен опускает глаза. Возможно, он перестарался. Он легко поддается гонке за победой и не всегда хорошо рассчитывает свои силы, азарт застилает глаза, и вокруг могут появляться жертвы. Тэен не любит соревнований, бежит от них. Его тень колышется по белому полотну простыни. Настроение испорчено, как бы Тэен не убежал и от него.       Он вспоминает, с чего в этот вечер все началось и возвращается к сновидениям, концертам, своим опасениям. Он думал, что можно скрыться в тепле Тэена, но, оказывается, нельзя.       Кровать рядом с ним все еще промята чужим весом, но Тэен уже не двигается, наверное, смотрит на него с укоризной. Или непониманием.       — Что происходит, Джэхени?       Этот голос такой ласковый, такой искренний, что ему хочется упасть лицом в одеяло, желательно, у ног Тэена, и обнимать его и просить прощения, хотя сам не знает, за что. За то, что глупый. И, возможно, ревнивый. Хотя он никогда не был ревнивым, но с Тэеном ничего не может поделать с чертовым подсознанием, рисующим страшные картины в его снах, где Тэен находит себе кого-то получше. Кого-то, кто легко отвечает на прикосновения на публике, кто улыбается без тени сомнений на его улыбку, в чьих глазах не читаются мысли, бегущие где-то далеко от настоящего. Это может все испортить, Джэхен, просто будь аккуратен в своих эмоциях и их проявлениях. Он бы с радостью, если бы знал, как.       Все же он падает лицом в одеяло, Тэен, смилостивившись, снова, опять, каждый раз прощая глупости и сомнения, укладывает его голову себе на ноги. Они скрепляют руки, переплетают пальцы и дышат вдвоем. В ухе у Джэхена бьется два сердца, свое и Тэена. Оба — уверенно и спокойно в компании друг друга. Между первым стуком и вторым лишь небольшой рассинхрон. Крошечное, но ощутимое различие в такте биения жизни.       — Нельзя не разговаривать, — произносит Тэен, лидер в нем говорит, друг или кто-то, кто только что лежал в его объятиях — не совсем ясно. Наверное, все они втроем. Наверное, это важно для всех трех Тэенов, заключенных в этом жилистом, сильном вопреки первому впечатлению, теле.       — Давай поговорим. Как тебе концерт?       — Отлично. Мне понравилось, да. Было весело.       Явно не то, что Тэен ожидал, но он дает ему шанс отступить еще немного.       — А пожарная сирена тебе как?       — Если бы Джонни не выскочил из душа, натягивая на сырые ноги треники и чуть не прополов носом ковер у моей кровати, я бы наверное не услышал.       Как Тэен только успел в их бешеном графике найти время для игр останется загадкой. Он всегда находит, хоть несколько минут. Конечно, когда не занят сочинением текстов, музыки, изучением новых движений и еще сотней полезных занятий. Джэхен поглаживает его руку, кивая, хоть Тэен и не видит, но, возможно, чувствует.       — Опять врубил звук на максимум?       — Я был близок к рекорду! Если бы не Джонни.       — Это была пожарная тревога, а не Джонни. Ты бы хотел сгореть?       — Я бы успел, — ворчит Тэен, отвечая на поглаживания такой же лаской.       Это успокаивает, пока они рисуют круги и эллипсы вокруг темы, разрезающей гладь ночи как плавник акулы синее полотно океана. Джэхен приподнимает голову, но не отпускает его руки. Лицо Тэена расслаблено или выглядит таким беспечно добрым. Тэен старается, ради него, ради них, ради всех. Свои чувства всегда менее важны. Как же это бесит, думает Джэхен, сжимая крепче его руку. Сейчас опять будет больно.       — Спасибо Джонни, что спас тебе жизнь, — слова в аккомпанементе с улыбкой ничего не значат.       — Да, спасибо ему.       — Он молодец. И во время концерта тоже.       Тэен высвобождает одну руку, не занятую хваткой Джэхена, подставляет ее под щеку, чтобы удобнее было смотреть куда-то в угол комнаты, чтобы взгляд скользил точно мимо.       — Да. Я не ожидал, что он так вовлечется. Особенно когда почувствовал, как он вздрогнул, когда я сел рядом. Было забавно.       — Сложно сохранять спокойствие, когда ты присаживаешься чуть не на колени. Да и просто, когда ты рядом, — тут и Джэхену сложно смотреть на Тэена, даже пусть его взгляд все еще направлен сантиметрами в сторону.       Они смотрят не друг на друга, а когда набираются решимости, Тэен произносит наконец:       — Но у тебя хорошо получается.       — Нет, у Джонни лучше.       Непонятно, что мотивирует Тэена, что толкает его с места на колени, заставляет сокращать дистанцию, перебираться ближе, расставлять ноги по сторонам от ног Джэхена, чтобы приблизиться. Он чуть не забирается к нему на руки. Джэхен раскрывает объятия, но это неудобно, поэтому они остаются в такой полупозиции. Шансы нельзя упускать в этой гонке за чужими симпатиями абсолютно ненужных тебе людей. Иногда, редко, когда отели сменяны, в суматохе ключи оказываются в нужных руках, а они сами — в нужных комнатах, тогда, в эти редкие часы наконец можно прикоснуться к тому, кто тебе по-настоящему нужен.       — Джонни никогда не будет для меня лучше, чем ты. Никто, — бормочет Тэен, вставляя слова между поцелуями, между укусами губ, ловя взгляд в паузах. Все Тэен понимает, сокрушается Джэхен.       — Мне снился сон, — признается он, сжимая талию Тэена в своих руках, ухватывая ткань футболки пальцами, утягивая Тэена в изгиб своих локтей, созданных, чтобы между ними мог комфортно расположиться Тэен. — Мне снился сон.       — Кошмар, — поправляет его Тэен.       Джэхен не отвечает, потому что Тэен притягивает его к себе ближе и целует глубже, и жарче, и все мысли выветриваются из головы. Но как бы Джэхену ни хотелось, а ему бы очень, очень этого хотелось, особенно теперь, когда Тэен изловчился залезть на него и сцеловывал все попытки говорить, одновременно покачивая бедрами. Как бы ему ни хотелось, Тэен прав.       — Мне снилась комната и коридор. Мне снилось, что я бежал оттуда и не мог найти выход. Я бежал от разговоров, — Тэен целует его шею, изгибается, чтобы достать языком до ключицы, посасывает кожу на ней, даже уцепляется зубами.       — Я бежал от тебя, — произносит Джэхен в возникшей тишине.       Тэен отрывается от его шеи. Он хлопает глазами, будто только что проснулся. Их отношения похожи на наваждение. Из дружбы, беззаботной, близкой и открытой, им пришлось сварить это странное зелье. Магия вне Хогвартса все еще запрещена. Уголки губ Тэена опускаются. Джэхен уже ненавидит себя, ему сложно сказать всю правду, и поэтому он играет в эти недоговорки, которые множат сомнения, выбивают кирпичик за кирпичиком из их волшебного мира.       — Не только от тебя. Не могу об этом говорить. Точнее, не хочу. Хочу, но не могу. Знай, что я чувствовал себя ужасно. Ты был с Джонни. Вот почти так же, как сейчас со мной.       — Так же?       — Да.       Тэен обдумывает что-то, слабее обнимая его плечи. Потом хочет слезть, но Джэхен ему не позволяет. — Ты можешь себе представить, что это возможно? — пытается вырваться Тэен.       — Я? Нет. Это сон.       — Твое подсознание может. Ты видишь это так. Ты видишь меня так.       — Не вижу. Я лучше глаза себе выколю, чтобы никогда такое больше не видеть.       — Но шанс есть?       Они смотрят друг другу в глаза, удивленные. Тэен сильнее тянет руку, а Джэхен держится за нее как за ветку в водовороте. Среди кутерьмы Джэхен видит, что Тэен жмурится и поджимает губы, порывисто вздыхая. Надо это остановить.       — Ты все не так воспринял.       — А как еще?       Молчание среди сдавленных сомнений.       — Ты не доверяешь мне, раз можешь думать о таком. Я же сказал тебе. И раньше говорил. Но ты мне не веришь, не доверяешь мне. Каким ты на самом деле видишь меня? — Тэен бьет рукой как птица, пытаясь вырваться из лап охотника.       — Это здесь причем?       — При том, что я не могу быть с кем-то, кто вечно ставит меня под сомнение. Кто не может мне доверять. Каким ты видишь меня? — лихорадочно выпрашивает Тэен себе что-то.       — Не таким, кто будет изменять.       — Тогда каким?       Правду. Он выпрашивает себе правду.       — Идеальным, я вижу тебя идеальным! Слишком хорошим для меня.       Наконец они замирают, когда Джэхен почти кричит в распахнутые глаза Тэена. Он вдыхает несколько раз. Правду. Облизывает губы и отключает этот фильтр, что постоянно вылавливает всякие глупые ненужности из его экранного образа. Правду, говорят ему глаза Тэена. Правду.       — Я ревнивый идиот. Я понимаю, что ты делаешь это ради шоу, но ничего не могу с собой поделать. Черт, просто все эти мысли лезут. Я вижу, как люди реагируют. Вы хорошо смотритесь вместе, очень красиво, идеальная разница в росте. Джонни — восхитительный, ты — тоже. Скоро ты поймешь, что проблем между нами больше, и это того не стоит. А я не тот человек, который будет решать эти проблемы. Мне легче сделать вид, что все окей. Мне легче делать вид, хён. Я трус. Понимаешь? Я трус. И я это ненавижу.       У Тэена приоткрыт рот, будто бы он готовился что-то возражать, но Джэхен совершенно его обескуражил. У него и самого отвис подбородок. Тэен тоже почти висит в его руках.       — Джэхени?       Но ему надо прикинуть, надо взвесить, немного оглядеться в этой странной комнате с множеством зеркал. Трус? Разве он когда-то позволял этой мысли проникнуть в собственную голову? Трус? Разве он не считал, что это точно не про него, про кого угодно, только не о нем.       Трус, произносит он у себя в голове, и слово будто эхом, будто внутренним голосом отскакивает обратно на него. Трус. Он смотрит в зеркало будто впервые.       Кончик носа у Тэена все еще красный. Невозможно понять, что происходит в его голове. Джэхену пока хорошо ясно все про себя. Вот же самовлюбленный ты ублюдок, думает Джэхен, вот же бестолковый, эгоистичный идиот. Хорошо тебе там было рыть самому себе яму?       — Ты не трус.       Тэен в его руках выглядит как подвешенная за лапы кошка, которую только что пытались научить танцевать на задних лапах. А еще он выглядит как нечто самое ценное в его жизни.       Это нехитрый трюк, ловкость и особенности физической подготовки. Тэен оказывается снова в его руках, совсем не сопротивляется и заглядывает из неловких объятий с новорожденным интересом. Джэхену себя уже не остановить, и все складывается само собой, эти жалкие страхи и сомнения.       — Еще какой трус. И ревнивый идиот. Еще я ненавижу, когда все видят что-то, что по-настоящему ценно для меня. Я боюсь все испортить. Я веду себя как придурок, когда ты рядом и играешь со мной в игры, и я знаю, что все смотрят на нас и ждут, когда же вылетит птичка. Я бы хотел, чтобы я мог по-другому. Но, похоже, это не исправить. Придется тебе терпеть меня таким, ужасно несовершенным, ревнивым и трусливым. Ты взвалил на себя эту ношу, как и эту группу, и пути назад нет. Выдаю сердце по расписке, я предупреждал.       Тэен несколько раз моргает, большие черные глаза блестят удивлением, потом смущением, и наконец принятием. Он смеется, хлопает его по руке и прикидывается, будто не помнит. Джэхен уверен и поклялся бы счастливым носком отца, переданным ему как семейная реликвия, что Тэен хранит расписку.       Выдранный из тетрадки листок, на котором черной ручкой, максимально аккуратно для подросткового возраста написано: Чон Джэхен отдает Ли Тэену сердечко в обмен на круассан с карамелью. Примечание, написанное менее аккуратной рукой: принимаю на вечное хранение. И еще одна подпись, любимая для Джэхена: обратный обмен невозможен, потому что круассан уже съеден.       — Раз обещал, значит, буду терпеть, — шепчет своим мягким голосом Тэен, протягивая вверх руку и касаясь пальцами губ Джэхена. — Только и ты помни. Я тоже не идеальный. Я даже похуже тебя, тоже боюсь и легко паникую. Но я уже взял на хранение одно сердце, никакие другие мне не будут нужны.       — Не зарекайся, — вопреки ласковым касаниям возражает Джэхен.       — Зарекаюсь. Раз и навсегда.       — Максималист.       — Таким меня вырастила мама.       — Маменькин сынок, — без зазрения совести подзадоривает Джэхен, за что получает пальцами по губам. Не сильно, едва касаясь случается этот хлопок, но нельзя упустить такую возможность, это же откровенный фол, надо использовать право на штрафной.       Когда он начинает ойкать и жмуриться, изображая ужасные страдания, Тэен хватает его лицо и притягивает к себе, чтобы поцеловать там, где больно. Все еще больно? Тогда еще поцелую. Целуй. И еще. И еще.       — Раз уж мы одни в этом номере, — вспоминает Джэхен, вопреки губам, липнущим к его, вопреки языку, проходящемуся между ними и по линии его челюсти, а потом снова вверх, нет, даже не вопреки, а как раз по этой причине. — Раз уж мы остались вдвоем, в ночи, в этом шикарном номере на окраине Лондона.       Тэен поднимает в ответ брови, будто не подозревает, к чему Джэхен ведет. Джэхен не отвечает, только аккуратно укладывает Тэена обратно на кровать. Не сводя с него глаз, цепляет пальцами собственную футболку, ухмыляется. Глаза Тэена сосредоточены на его руке, и он проходится языком по губе, а потом прикусывает ее. Джэхен поднимает футболку и стягивает ее с себя. Зубы Тэена впиваются в и так чуть набухшую губу сильнее и Джэхен нагибается к нему. Будет плохо, если он поранится. Он задерживается в сантиметре от губ Тэена, чтобы заглянуть ему в лицо, запомнить это выражение, этот момент, когда Тэен расслаблен и ждет его прикосновения, чтобы запомнить и никогда не забывать, что так Тэен открывается только ему. И никаких сомнений.       Они целуются снова, уже более жадно, вдыхая, впечатывая друг друга. Тэен играет пальцами по его спине будто по музыкальному инструменту. Он еще не так возбужден, чтобы вцепляться как дикий, да и его бархатистых касаний достаточно, чтобы заставить Джэхена прижиматься к нему животом, бедрами, оставляя лишь немного места для воздуха.       У Тэена не самый впечатляющий пресс, он не заботится о кубиках, но он все равно очень плотный, испытанный многочасовыми тренировками. Когда Тэен лежит так, под ним, дышит через раз, его живот — самое мягкое место на всем его теле. Его хочется мять, хочется водить кончиком носа и попеременно касаться губами, чтобы чувствовать подрагивания, готовые напрячься мышцы. Но для напряжения пока рано. Джэхен ограничивается чувственными, но все же очень непринужденными касаниями, касаниями-шепотками по идущей мурашками коже. Тэен издает звуки, напоминающие недовольное мурчание. Джэхен поднимает голову, чтобы посмотреть, и ловит на себе требовательный, чуть ленивый взгляд. Мало времени, снова вспоминает он.       Футболка, скатанная на груди, пока Джэхен проводил свои ласкательные маневры, снята с Тэена, волосы на голове взъерошены еще больше, глаза абсолютно черные, с золотистом отливом света, будто в этой черноте плещется виски. Крепко, достаточно, чтобы опьянить даже Джэхена. Он слезает с кровати, пока еще не совсем пошатнулся рассудок.       — Тебе нужно в душ? — как бы между делом уточняет он.       Руки Тэена лезут к шортам, зачем-то треплют серые завязки, завязки ему необходимы, на такие узкие бедра впору искать детский размер. Хорошо, что Тэен очень, очень гибкий.       — Уже нет, — звучит искристый ответ.       Пока Тэен дразнится, поддевая пальцами шорты у живота, Джэхен не планирует больше затягивать. Улыбаясь, почти смеясь, он стягивает штаны. К ним на кресле вскоре присоединяется Кельвин Кляйн, а Джэхен забирается обратно на кровать, где Тэен, выведенный из себя его чрезмерным спокойствием, тоже пытается в сидячем положении стянуть с себя остатки одежды.       Они встречаются посередине, и дальше уже не спастись от рук, исследующих знакомые, давно изведанные территории. Им нравится проходить по одним и тем же маршрутам, заново изучать эти дорожки на коже, отмечать, что изменилось с последнего раза. Или с того момента, когда они стали первооткрывателями. Тэен стоит перед ним на коленях на кровати, он немного ниже и укладывает руки на плечи Джэхена, опуская его. Ладони Джэхена проходятся по бедрам, по локтям, Джэхену очень нравятся упругие ноги Тэена, натренированные, нравится, как двигаются мышцы, когда его рука обхватывает ягодицу.       Тэен вдыхает порывисто, ресницы порхают, видно, как мельтешат его полуприкрытые глаза. Все равно как в первый раз. Джэхен усаживается удобнее, так, как ведет его Тэен, спиной к изголовью кровати. Тэен следует за ним, склоняется близко, рукой будто бы случайно задевая его, пульсирующего, между ног. Время Джэхена глотать воздух, жалобы и проклятья. Это не останавливает Тэена, нет, конечно, так же и было задумано. Джэхен сокрушается, а розовые губы шепчут ему на ухо:       — Сейчас я покажу тебе первоклассный фансервис.       Вес Тэена поверх его бедер восхитителен, его приятная тяжесть, жар его ног, мягкость его кожи. Он целует его, наклоняясь, как хочет, как удобнее. Сначала лизнет губу, а потом прикусит ее и начнет оттягивать, глядя в глаза. Испытующе глядя, слово поддевая, словно оспаривая терпение Джэхена, а так, мол, вытерпишь. Еще как, Джэхен сжимает пальцами кожу на его бедре крепче и, пока Тэен пытается играть, заносит руку, а дальше комнату оглушает хлопок. Не слишком сильный, но достаточный, чтобы повиснуть среди невзрачных, сонных потолков. Тэен шипит, прижатый к лицу Джэхена грудью, подвинутый от шлепка вперед. Джэхен с удовольствием целует оказавшийся у носа сосок, темный от возбуждения.       Он уже давно пытается игнорировать покачивания, плавные движения по его бедрам, но его выдержка кончается, а распускать руки дальше запрещено. Презерватив лежит на краю прикроватного столика, но Джэхену и с этим пока наказано повременить. Тэен растягивает себя пальцами, позволяя лишь поцелуи, позволяя себя трогать, позволяя облизывать кожу, чистую и мягкую. Терпи, Джэхен, терпи, говорит он сам себе, хотя единственное, что он хочет — уложить Тэена на лопатки и заставить стонать по-настоящему, а не этими жалостливыми полустонами, пополам со вздохами. Сегодня Тэен хочет быть сверху, и кто такой Джэхен, чтобы что-то запрещать, особенно, когда это что-то все же умело исследует его рот и не дает ожиданию разрушить момент, успевая и работать над собой, и поглаживать, будто смущаясь, касаться его.       Неожиданно Тэен наклоняется ниже, обнимает руками, обеими руками, его шею.       — Аах, — выдыхает уже Джэхен.       Он все знает, все ощущает. Тепло, холодок от геля, контраст его с кожей, с низким жаром. По телу пробегает миллион искорок, пока Тэен захватывает его рот, его губы, его все, зарываясь руками в волосы на загривке. А потом он отстраняется.       — Ты приступишь уже к делу, наконец?       Глаза его — тоже две черные искорки дьявольского пламени. Джэхен двигает его, чтобы дотянуться до столика. Руки касаются упаковки, и таймер запущен, теперь они куда-то спешат, не уставая оставлять поцелуи где-нибудь по пути, помогая друг другу, передвигаясь, чтобы было удобнее, хватаясь за плечи и бедра, пока Тэен наконец на опускается.       — Черт побери! Черт тебя дери, мать твою.       Еще какие-то ругательства выскакивают у него сквозь зубы, он не может их контролировать, потому что Тэен, он в нем, внутри, и снаружи, его зубы вцепляются в плечо и пальцы в кожу, так сильно, что даже до ногтей, хотя он состригает их до основания, чтобы не грызть. И это как страшная взрывная волна, погружает его в вакуум, где только они вдвоем и вместе. И это только начало, черт его дери.       — Согласен, — наконец произносит Тэен, разжимая хватку у плеча.       А потом поднимает брови и надавливает так. И, возможно, хватит этих игр на сегодня, хватит давать волю этому мазохисту, пора уже взять дело в свои руки. Он переворачивает их на спину, и пока Тэен не успевает толком разобраться, несмотря на его шальную улыбку на зацелованных губах, он толкается в него, сжимая челюсть, и отпускает. Он словно проверяет, но Тэен, кажется, и сам устал от игр, заводит руки за подушку, чтобы было за что держаться. Из полуопущенных век только его глаза следят за Джэхеном. Джэхен не планирует его разочаровывать. Не сегодня, усмехается он, когда толкается в Тэена снова и сам чуть не умирает. Две недели и ты словно забываешь, каково это.       Тэен поскуливает в такт его движениям, сжимая пальцы на подушке, его голова ездит по простыни, веки дрожат, сквозь всю эту кутерьму иногда видно его розовый язык, как он облизывает губы, еще держится. Но когда Джэхен ускоряется, Тэен дышит уже открытым ртом, ногой цепляясь за бедро Джэхена, ведя его туда, куда очень хочет.       Рано, выходит он. Поздно, кричат руки Тэена, в бессилии выкидывая подушку на пол.       — Продолжай, — молит он.       Нет уж, ухмыляется Джэхен, он-то только разыгрался. Он ничего не забыл, и он точно заставит Тэена просить и умолять сквозь стоны. И он совсем не ожидает, что у Тэена хватит то ли сил физических, то ли силы воли, чтобы подняться, столкнуть его обратно на спину, почти свесив с кровати, и оседлать.       Возражать нет времени, есть только Тэен, сидящий на нем в свете ночника, с глазами-угольками и полосами ребер, с приоткрытым ртом и руками, опирающимися на пресс Джэхена, с блаженным выражением лица и вихрастой челкой. Хорошо, кивает сам себе Джэхен, пусть будет так. Тэен приподнимается, и мир обрушивается.       Джэхен находит его руками, чтобы помочь, чтобы убедиться, что ему тоже хорошо, хотя по стонам и так понятно. Но Тэен выражает свое одобрение протяжным выдохом, изгибается, замедляется, и выглядит как нечто, что невозможно объять руками, поймать и удержать. Плевать, думает Джэхен, плевать, он не собирается его удерживать, он знает, что они — одно целое, и Тэен пообещал. Его не надо удерживать, потому что он сам не оставит его. Понимай, как хочешь.       Тэен пульсирует в его руках, и он сам уже близок. Он отпускает его, хоть Тэен даже не издает никаких жалоб, приподнимается на локтях, впивается пальцами в лежащее рядом колено Тэена, до боли. Покачивания останавливаются, Тэен все же ноет, как ребенок, хотя картину изображает совсем недетскую, с каплями пота над верхней губой, с влажными прядками. Джэхен еле дышит, полностью находясь внутри, после того как Тэен замер на нем.       — Я хочу обнять тебя, — еле ворочает он языком после пары глубоких вдохов.       Губы Тэена растягиваются в ленивой усмешке.       — Романтик, — отвечает он снисходительно.       Потом приподнимается, чтобы высвободиться и падает обратно на кровать, руками тут же прикасаясь к себе, обхватывая и начиная водить вверх и вниз.       — Джэхени, — тонко просит он, видя, что Джэхен как завороженный следит за движениями его рук.       Джэхен ложится поверх Тэена, укрывает его собой, прижимается, подставляя локти под грудь, чувствуя, как кожа липнет к коже. Он входит медленно, последняя пауза. Они лежат в объятиях друг друга в глубине ночи и слышат лихорадочные биения сердец. Они стучат, стучат, стучат с небольшим рассинхроном. Но это нормально. Это неважно, раз они решили быть друг у друга.       Джэхен целует Тэена крепко, солено и расхлябанно, и все.       В ушах стоны, стуки, кровь пульсирует, собственное дыхание как хрип скребется по перепонкам, руки скользят, грудь становится как натянутая металлическая пластина, сгибаемая туда-сюда. Тэен вертит головой, весь становится массой расплавленного железа в огне, прикосновениями ошпаривает и ошпаривается сам, хотя горячее уже нельзя, между ними пламя вселенной, между ними скрипящие нити, струны души, между ними помехи и столкновения атомов и гигантов, и самых ярких звезд.       — Тэен? — спрашивает сквозь вздохи он, хоть и осознает, что не сможет стерпеть, если Тэен-       — Да, да, да, — почти плачет в ответ Тэен.       Струна рвется в тишине, Джэхен прижимается лбом ко лбу Тэена. Позвончик прошивает разряд. Так, возможно, чувствует себя человек, которого ударила молния. Господи, господи, искупает свои грехи Джэхен, выдыхая, хоть и не верит в бога. Если это так, то умирать — исключительное блаженство.       Тэен лежит под ним, тоже почти безжизненный, как набитая ватой кукла, только теплая, потная. Склизкая на животе. Джэхен улыбается во все щеки, целуя его шею, не в силах хихикать, хотя очень хочется, поэтому просто водя носом, попеременно с губами, по коже.       Тэен возится под ним, отталкивает ногами, сваливая на спину. Джэхен выкидывает резинку, пользуясь моментом, а потом видит перед собой его лицо, расслабленное, размягченное, с сонными глазами, с абсолютным бедствием на голове, с красными щеками. Ему нужно срочно спать. Если он собрался идти мыться, то Джэхен намерен не пускать его и готов уговаривать не выползать из кровати и его объятий.       Вместо расставания, его снова легкой ладонью хлопают по щеке.       — За что?       Тэен хватает обе его щеки руками, приближает свое лицо почти вплотную, еще немного, и придется скосить глаза.       — Запоминай меня.       — За-зачем? — удивленно мямлит Джэхен сквозь сжатые щеки и губы.       — Чтобы потом не мучили кошмары.       Джэхен не может сдержать улыбку, точнее, борется за нее с ладонями Тэена. От рук тепло и кровь приливает.       — А если все же? — начинает он, прикидывая в голове варианты.       Варианты, как сделать эту ситуацию еще более выгодной.       — Тогда зови меня, будем проводить целительный секс.       — Ты сказал и не смутился.       — Во имя здоровья, — серьезным тоном терапевта отвечает Тэен, и правда совершенно не смущаясь.       — А! — вскрикивает Джэхен, заваливаясь обратно на спину и потирая глаза.       Тэен смотрит на него, вздернув одну бровь, будто бы не собирается покупаться на это явное мошенничество, но и не в силах скрыть интереса.       — Что опять?       — Кажется, закрываю глаза и вижу картины.       Ему прилетает по лицу подушкой. Тэен замахивается снова, и Джэхен поднимает руки в знак сдачи:       — А как же оздоровительные цели?       — Уже утро! Ты только кончил. И даже не готов снова начать.       Их взгляды одновременно направлены в одну сторону.       — Ладно. Но на концерте потом я снова не буду готовым к фансервису, — вздыхает Джэхен, готовясь отвернуться на другой бок, задницей к Тэену, захватывая одеяло. Возни за ним не слышно, и он аккуратно выглядывает из-за своего плеча.       — Тогда пойду к Джонни, — жмет плечами Тэен.       И тоже ложится рядом, взбивает подушку, тянется к одеялу и вырывает из-под Джэхена большую его часть, совершенно не церемонясь, кажется, даже забыв о том, что потный и грязный. Губы горделиво поджаты.       — Я возьму тебя за коленку, — предлагает Джэхен, привлекательно, как ему кажется, перевернувшись обратно и подоткнув под лицо руку. Доен говорил, что он просто русалка в такой позе. Значит, секси. Доен фигни не скажет.       Тэен раскрывает рот в деланном шоке, хватаясь руками за лицо и тараща на него глаза.       — Вот это честь!       — Это мой максимум, — совершенно не впечатленный, признает поражение Джэхен, закатывая глаза. — Я на большее не способен.       — Ты всерьез решил признавать свои слабые стороны? — сбив с него спесь, Тэен ложится рядом, параллельно Джэхену, подкладывает ладошку под щеку и смотрит открыто, без поддевок.       — Я не хочу терять тебя, — говорит Джэхен, чувствуя, как всерьез краснеют уши. Говорить такие вещи, когда ты на самом деле их чувствуешь, гораздо сложнее, чем какое угодно эгье или фансервис. Но ради Тэена он готов. Только ради Тэена он очень постарается не быть трусом.       В награду его касаются чужие губы, мягко целуют. Они открывают глаза одновременно.       — За коленку, так за коленку, — соглашается Тэен.       Они засыпают в обнимку, в согласии, на целых три часа, пока их не придет будить менеджер. Джэхен во сне оттягивает на себя все одеяло, за что Тэен пинает его ногой несколько раз. К будильнику Джэхену остается только обнимать замотанную в одеяло фигурку, по-хозяйки закинув на нее ногу. Они пререкаются, когда в дверь звонят, Тэен утром, когда не выспался, не самый радужный человек, а у Джэхена стремления к мирному решению проблем исключительно ниже нулевой отметки. Они делят душ, пихаясь, а потом целуясь, и снова пихаясь.       Когда они встречаются с остальными в холле, Джэхен дает пять Джонни и плачет от смеха, когда Юта изображает, как спал ночью Доен, перепутав пустую кровать с кроватью менеджера. Доен сыплет возражениями, и утешать его бежит Тэен, но только первые пару минут, вспоминая, что дольше существовать в мире они не могут. Джонни оттаскивает Тэена за талию так, будто бы между ними намечалась драка, изображает судью в боксерском поединке, пусть даже судья почти в два раза больше одного из боксеров. Это мило, думает Джэхен.       Еще он думает, что они могут ругаться, в шутку, как сейчас, или даже всерьез, по десять раз на дню, а могут проводить вместе ночи, занимаясь любовью или даже просто лежа под одним одеялом. И это нормально. Ведь это их выбор. Ничто не идеально. Но есть то, что их обоих устраивает. Он улыбается, глядя на Тэена, и пол-секунды спустя Тэен смотрит на него. Крошечный рассинхрон. Маленькие помехи, которые им по силам победить ради друг друга.