***
Голова легка, взгляд устремлён в никуда, дыхание сбивается, а ноги сами несут её прочь от бара — мимо Божьих Стоп, мимо бедных лачуг и прямо к Вратам. Краем глаза она ловит настороженные, осуждающие взгляды местных. Элборет, луна воров, не принимает чужих людей. И Алия, кажется, стала чужой, едва переселившись отсюда на Иокс. Во всяком случае, принимают её здесь, как самого что ни на есть чужака. — Каткис, — Алия бросает Вратам привычный пароль и замечает, как хрипло звучит её голос. Было время, когда каждый визит на Элборет заставлял её задуматься — благо, было над чем. Правда ли, что «Каткис» означает «Крепость господ»? Кто построил Врата? Почему они отзываются именно на это слово? Но с некоторых пор всё изменилось, всё перестало волновать Алию. Ну, почти всё. Едва появившись по другую сторону Врат, она отряхивается, откашливается, поправляет выбившиеся из-под платка волосы. И пытается думать, что приводит себя в порядок, а не просто тянет время. Может, надо было задержаться в баре подольше, послушать жалобы Тимора, выпить ещё стакан раки… Но если бы она выпила ещё, она бы уже никуда не пошла. Один стакан — это лёгкость, два — уверенность, три — усталость и печаль. А усталости и печали ей хватает и так, без всякой выпивки. А когда она достигает заветного переулка за невольничьим рынком, её на миг оставляет и уверенность. Шаг, ещё шаг — и вот высокая арка, облицованная синей плиткой, и вот ступени, знакомые ей до последней трещинки… Ступени, ведущие в маленькую сокровищницу, лавку чудес, в которой хозяйничает Тапи. «Двенадцать лет, — думает она, — я знала его двенадцать лет, и только две недели назад посмотрела на него по-другому.» Был бы здесь Шестой, он бы обязательно припомнил Алии тот самый визит, первый после долгого перерыва. Тапи тогда почти украл у неё брошь профессора Майари… И тогда-то всё и началось. Они беседовали как обычно, подкалывая друг друга и смеясь, и Алия шутя велела Тапи перестать флиртовать с ней — он делал это постоянно, не только с ней, и всегда не всерьёз. Ответ был в его духе, с неизменным смешком в голосе: «В этом и удовольствие — наслаждаться вкусом, не рискуя заработать похмелье». Тогда бы и позабыть о нём совсем — но, как назло, именно с этого момента Алия стала думать о Тапи всё чаще и чаще, пока, наконец, не пришлось признаться самой себе, что он занимает все её мысли. «Уж лучше я сейчас с этим разберусь, — решает она. — И будь что будет.» Сделав два глубоких вдоха, — по одному на каждый выпитый стакан, — она сжимает кулаки и решительно взбегает вверх по лестнице. Ещё пара шагов, и… — Алия! Входи, дорогая. Алия щурится — после солнечной улицы внутри почти ничего не разглядеть. Только тёплые отсветы ламп на стенах, мягкий блеск старинной утвари на полках — и широкая белозубая улыбка Тапи. Скорее всего, такая же фальшивая, как половина древностей в его лавке. — Здравствуй, Тапи, — произносит Алия, вслушиваясь в собственные слова. Так хочется звучать правильно, хоть она и сама не знает, как это. — Ты слишком редко меня навещаешь, — вкрадчивый голос Тапи обволакивает, как бархат. — Я почти забыл цвет твоих глаз. — Хочешь посмотреть поближе? Тапи смеётся, откидывая со лба непослушную прядь волос. — Во имя всех вод, Алия! На секунду я подумал, что ты это серьёзно. А вот и серьёзно. — Что у тебя нового, Тапи? — О, всё как обычно, дорогая, — он сцепляет руки в замок. — Слухи здесь, сделки там, заботы и дела повсюду. У нас тут жизнь бьёт ключом, не то что на Иоксе. На Элборете любое упоминание Иокса звучит звонко и больно, как пощёчина. В воздухе повисает тишина — такая плотная и гнетущая, что того и гляди задавит. Хочется убежать, но Алия знает — если убежать сейчас, вряд ли она решится ещё когда-нибудь переступить порог лавки Тапи. Да и вряд ли ещё когда-нибудь сможет, учитывая, куда она отправится потом… Тапи глядит на неё испытующе, не отрываясь. Будто ждёт каких-то заветных слов — но что ему сказать? Что она собирается на самый край Туманности, куда даже реки не текут, и надеется взять в дорогу хоть немного тепла, хоть одну искреннюю улыбку? Да ему, наверное, до этого и дела нет. «Я буду думать о тебе там, — повторяет Алия про себя, отчаянно пытаясь запомнить, забрать с собой всё: мелкие морщинки у уголков его глаз, первую седину на висках, неуловимые полутона кожи, серую мягкость плаща. — Там, далеко-далеко». Наконец бархатный голос, в котором чуть слышна улыбка, заставляет её очнуться: — Итак, мой лунный цветок, что я могу для тебя сделать? — Я принесла тебе кое-что, — выпаливает Алия и неуклюже лезет в сумку, чувствуя на себе внимательный взгляд насмешливых чёрных глаз. Пальцы не слушаются, под руку лезет какая-то посторонняя дрянь, и целая вечность проходит перед тем, как она наконец нащупывает нужный предмет. — Нашла, — объявляет она. — Золотой медальон времён ранней Империи. Я подумала, тебе может быть интересно. Тапи аккуратно принимает медальон, почти не касаясь её руки. Цепочка струится в его ладонях, словно река. — Любопытный образец, — улыбается он. — Встречались мне похожие, но этот в своём роде уникален. Ты умеешь находить красивые вещи, Алия. Всегда говорил, что у нас с тобой редкий дар видеть истинную цену старого хлама. Затаив дыхание, Алия следит, как тонкие ловкие пальцы скользят по рельефной золотой поверхности — будто гладят какого-то маленького, беззащитного зверька. Вот бы они так же гладили её лицо… — Здесь, кажется, какая-то надпись? — Тапи поворачивает медальон к свету, подносит ближе к глазам. — А, древние знаки… Ну, мне это прочесть не под силу. Ты вроде увлекаешься Древним, дорогая? Наверное, уже разобрала, что это значит? Сейчас. Алия с трудом отрывает зачарованный взгляд от рук Тапи и заставляет себя посмотреть ему в лицо. — Да. Здесь написано «Ты — моё сердце». Весёлые чёрные глаза ни на миг не меняют своего выражения. — Вот как, — Тапи вновь улыбается, возвращая ей медальон. — Подержи-ка его пока. Я думаю, у меня есть что предложить взамен, нужно только поискать… Золото, нагретое его пальцами, почти обжигает. Алия беспомощно сжимает медальон в кулаке, следя, как Тапи ищет что-то на полках. Мягкий серый плащ колышется в такт его движениям и шуршит, убаюкивает, гипнотизирует. — Знаешь, я много видела старых диковинных вещей, — начинает Алия, уже не пытаясь скрыть отчаяния в голосе, — и у них всех есть кое-что общее. Всё, что я нахожу, когда-то было кому-то нужно… а потом до этих вещей добралось время. Время — ужасная сила, Тапи. Оно не только реки высушивает, оно что угодно может превратить в негодный хлам, интересный лишь чудакам вроде нас с тобой. Взять хоть этот медальон — как ты думаешь, будет им ещё хоть кто-то дорожить так, как его самый первый владелец? — Алия, я даже не стану спрашивать, заходила ли ты к Тимору, — смеётся Тапи. — Я лучше спрошу, сколько ты выпила, что в тебе вдруг заговорила сентиментальность. — Какая разница, — вздыхает она. — Я, в конце концов, из тех, кто готов платить похмельем за вкус. Серый плащ замирает, замирают руки, перебирающие мелкие безделушки, и на миг снова наступает тишина. «Может, не стоило этого говорить?» Тапи коротко усмехается — или это только так показалось, потому что огонь вдруг заплясал в лампе? А потом он бросает какую-то блестящую мелочь, которую только что держал в руках, и достаёт с полки небольшую потрёпанную книжку. — Нашёл. Не думаю, что это тот же временной период, но экземпляр весьма занятный. Я очень, — он подчёркнуто держит паузу, — очень надеюсь, что тебя это заинтересует. Алия принимает книгу из его рук, внимательно рассматривая тёмный переплёт. Простая коричневая кожа, кое-где сохранились остатки позолоты, но самое ценное — это тиснение на обложке. Надпись на Древнем языке. Знаки так глубоко и надёжно вдавлены в поверхность, что время не смогло стереть их. — Книга… — читает она вслух, водя пальцем по желобкам тиснения. — Слов… любви? Алия удивлённо поднимает голову от книги и встречается взглядом с Тапи. Он стоит совсем рядом, ближе, чем когда-либо до этого. — Забавно, — говорит он. — Я и в самом деле забыл, какого цвета твои глаза. Так близко нужно было подойти, чтобы вспомнить. Надо бы ответить ему хоть что-то, но сил хватает только на улыбку. Слишком часто бьётся сердце, слишком громко стучит в висках, чтобы думать и подбирать слова. Сейчас хочется только стоять вот так целую вечность и вглядываться в его глаза, стараясь, в свою очередь, запомнить их цвет. Это просто — они чёрные, как космос вокруг одиноких дальних рек. — Ну, что скажешь? — непривычно тихий голос Тапи выводит её из оцепенения. — Твоё сердце за мои слова любви, как тебе такая сделка? — Я согласна, — счастливо отвечает Алия и тихо смеётся, когда Тапи забирает медальон, на миг задерживая её руку в своей. Жаль, что теперь нужно уйти — до того, как случится что-нибудь, что заставит её остаться. Тапи кладёт медальон на полку, к сотням других вещей из прошлого. — Вот, здесь он отлично смотрится. Погоди-ка, ты что, уже уходишь? Его взгляд обдаёт её холодом чёрного космоса. — Увы, да, — Алия виновато пожимает плечами. — Мне нужно закончить одно важное дело, Тапи. Далеко отсюда, на одной безымянной луне… — Вот как. — Он делает последний шаг, приближаясь на расстояние шёпота. — Но ты ведь вернёшься? Нет такой реки, по которой я смогу приплыть обратно к тебе, Тапи. Но я сама хочу верить, что вернусь. — Вернусь, — уверяет она. — Конечно же. В чёрном космосе сверкают искорки — не то счастливые, не то озорные. Не разобрать. — Береги себя, Алия, — шепчет Тапи, наклоняясь к ней. — Я буду ждать. Алия улыбается ему в последний раз и выходит во двор, поглаживая щёку, которую будто опалило прикосновением его губ.***
— Смотритель, ответьте! Вы желаете совершить скачок? Алия трёт виски пальцами, ещё раз обдумывая всё происходящее. Итак, корабль собирает воду из рек, чтобы зарядить ядро реактора. И когда оно будет заряжено, он сможет совершить свой проклятый скачок неизвестно куда. Отдать реки сейчас — значит получить призрачную надежду на спасение в будущем. Если до этого будущего хоть кто-то дотянет. Алия встаёт во весь рост, распрямляется, полной грудью вдыхает сухой металлический воздух. Орёл глядит на неё снизу вверх. — Смотритель… — То, что ты делаешь с Туманностью, закончится здесь и сейчас, — говорит она. — Останови реактор и выпусти воду обратно в реки. — Смотритель, вы уверены? — клекочет металлический голос. — В долгосрочной перспективе это не оставит надежды на спасение. — Плевала я на долгосрочную перспективу. …сияющие воды на пути к Маэрси, голубоватые искры Циклонов, радужно-мятные потоки Зелёного перевала… И блестящая бездонная чернота его глаз. Всё это исчезнет однажды, потому что время не щадит ничего. Весь мир с его чудесами обречён на смерть, но есть ли смысл о ней думать, когда надо жить, жить жадно и самозабвенно, здесь и сейчас? Нет, мы будем плавать по этим рекам, пока они не пересохнут. И когда настанет время умирать, мы оглянемся назад с улыбкой, а не с сожалением. — Я повинуюсь, Смотритель. Орёл почтительно склоняет призрачную голову и исчезает, и мгновение спустя всё гигантское тело корабля пронизывает дрожь. Что-то гудит и отдаётся хрипом в груди, и Алия, отчаянно кашляя, бежит по шатким сходням обратно на поверхность безымянной луны. «Вот теперь всё, — думает она, наконец оказавшись снаружи, и в изнеможении ложится на землю. — Моя история вот-вот закончится, а ты живи и не жди меня. Я соврала, я не вернусь. Но ты будешь жить, а с тобой и весь Элборет, и вся Туманность, а это самое главное». Горячий песок обжигает щёку, под закрытыми веками плещется бездонная тьма. Алия улыбается, нащупав в сумке маленькую книгу. Всё как в тот самый последний раз… Теперь можно больше ни о чём не думать — нет смысла, потому что нет дороги назад. Впервые она понимает, как сильно устала, и одновременно ей до странности спокойно. Нужно отдохнуть, просто полежать вот так… — Эй, элборетская крыса! — в ту же секунду бьёт по ушам голос Энкей. — Смотри! Небо меняется! Она распахивает глаза. Там, высоко, холодную синеву прорезают сияющие водные потоки. Ветвятся, сливаются и разбегаются, играют всеми цветами радуги. Так много — не сосчитать, и с каждой секундой становится всё больше. Алия приподнимается на локте, жадно всматриваясь в запутанные узоры рек. — Как думаешь, есть там путь обратно на Элборет? — Путь на Элборет? — Энкей усмехается. — Да их там тысячи!