Мадрид. Май. Море. Музыка. Мы.
Лена знает, что треть загадочных «М» исходит из былых, некогда тёплых, ныне остывших воспоминаний. Оля кромсает память на мелкие кусочки. Время — пять сорок три. Она стирает давний, уже несколько лет как несуществующий номер Темниковой. В масштабах Вселенной их дом — едва различимая светящаяся точка. В масштабах собственного дома Лена — маленькое тёмное пятно. Окна квартиры Серябкиной, словно очи, пусты и безжизненны. Тишину не нарушает даже работающая стиральная машина. Дима предпочитает самое лучшее (дорогое), но Лена, сидящая на холодном бетоне в чём мать родила, чувствует себя дешёвкой. Брюнетка внимательно, не отрываясь, наблюдает, как барабан нещадно крутит вещи, что она две минуты назад, ощутив на себе грязь, поспешно стянула. Избыток пены указывает на то, что Темникова добавила много порошка. Не рассчитала. Лена думает, начнёт ли та лезть наружу. Она касается дверцы рукой, проводит своими тонкими бледными пальцами по люку, постукивает, упирается костяшками, пытаясь пробраться внутрь. Оля, размешивая сахар в треснувшей кружке с кофе, сидит в кромешной тьме. Темникова, перемещаясь по комнатам, включает свет повсюду. В душевой кабине страшно; стенки будто сдвигаются в яростном желании расплющить её хрупкое тельце. Она всё сильнее трёт мочалкой, пытаясь избавиться от верхнего слоя кожи; стереть себя по частям. «Ты помнишь, как было?» — слышит Лена в плеске воды, от чего тут же давит на ручку. Серябкина помнит в деталях, но давным-давно не вспоминает. Иногда кажется, будто всего этого вовсе не было с ними.Микрофон. Моменты. Монеты. Муза. Мусор.
Лена прикрывается полотенцем ровно до той секунды, когда доходит до зеркала. Она щурится, вглядываясь в своё отражение. «Ты помнишь, как было?». Свет мерцает; Темникова, прикрыв веки, разминает шею. «Ты помнишь, помнишь, как было?» — пропевает она в привычной для себя манере. В зрачках — огоньки пламени. В отражении — немодные движения обычной концертной программы. В воздухе — повисший нервный смешок. Мысли о минувшем прошлом раньше приводили в панику, позже — в цепенящий ужас. Сейчас голова настолько кипит, что Оля сама до конца не доверяет своей памяти. Ибо хорошее от этой суки можно ожидать лишь в нелепых сновидениях. Обида разъедает каждый орган не хуже, чем любимая кола. «Лена», — с нежностью из две тысячи двенадцатого произносит Серябкина. «Лучшая», — видно было по её лицу без слов. «Елена», — представляет ведущий очередного шоу. «Ебанутая», — думает Оля из две тысячи девятнадцатого. Темникова. Неизменно тварь. Она усмехается, приговаривая: «Каюсь». Серябкина ждёт её следующий ход, чтобы знать, как низко можно опуститься ради нескольких упоминаний в масс-медиа. Когда-то игры разума с этой сумасшедшей заводили, сегодня — от них тошнит. «Перехвалила. Каюсь», — набирает Лена. Оля, читая её пост, не обращает внимания на слова, что Темникова оставила другим, не Серябкиной. Для неё чёрным по белому выведено: «Я не такая плохая, как ты думаешь. Я ещё хуже».Мерзость. Месть. Мразь. Мрак. Мучение.
Лена по порядку пересматривает клипы в составе группы на плазме. На лице — довольная улыбка. На столике — свёрнутая купюра. Много порошка. Не рассчитала. Темникова, откинув голову назад, прикрывает глаза. «Ты помнишь, как было?». Последняя тысячная «М» стоит дороже, чем может позволить себе Лена.Мечта.
Далёкая и невозможная. Мадрид. Май… «Лена», — с нежностью в голосе произносит Оля. На лице — довольная улыбка. На столике — свёрнутая купюра.