Царь-медведь

Стоит Медведь-гора одинокая, гордая, упрямая. Почти с головой под воду ушел Царь-Медведь, жадно воду лакая. Сколько песен спето, историй сказано да слез пролито коло лесов его — шерсти его, — не счесть. Сколько люда одичало, заплутало, да сгинуло на боках его изумрудных — сосчитать не удастся. Говаривали старые, древние, с бородой белой по пояс, с глазами блеклыми, как хмурое небо, что зло в горе этой, боль да страх гоняет ветер меж деревьев да кустов. Говаривали, мол, не ходи от тропы, не ходи по тропе, птиц не стреляй, воду с ручьев не пей — озвереет тогда Царь-Медведь, в камень обратит, да сторожить перекрестки поставит. Разносит ветер истории от края до края, по морю стелется, по перевалам горным крадется, россыпью песка под ноги кидает слова да сказки-были. Подбирает песок этот Сказительница, что по дорогам да тропам за ветром гоняется. Собирает она его в кожаные мешочки, да носит по году на поясе. За год истреплется мешочек, да высыплется ложь людская из истории, и тогда Сказительница вернется в свой дом, раскидает песок по дощатому полу — и сложится песок в картинки. Так с картинок она и напишет историю — честную, свободную, привяжет к крыльям сойки. Сойка полетит по миру — и история с ней. Наврали старые, древние, с бородой белой по пояс — иль со страха, иль с наваждения какого, но нет в той горе зла. И ветер не носит смерть да боль средь деревьев. Защитник рода людского гора та. Племя медвежье — свободное, сильное — обитало исстари на землях тех. Никто не поверит, что каждый из рода того — размером как гора та: огромные, сильные, крепкие. Изумрудные бока с рыжим подшерстком — издалека видно; рев издалека слышно, от рева камни срывались с грохотом, но даже их грохот не мог заглушить зов медвежий. От берега до берега слышно было их разговоры, от моря до моря. Быть может, и не медведи это были вовсе, а божества какие — кто ж упомнит дела лет минувших. Небывалое случилось в медвежьем доме — человек к ним пришел. Ребенок — маленький, ободранный, голодный, смотрит волчком, чуть не рычит. Девчушка — от горшка два вершка, веснушки-конопушки и рыжие косы, в которых листья приютились. Пригрели да накормили медведи её, за свою приняли, в стаю взяли. Хотя что там стая — это у волков стая, а у них — дом, род, семья. Век человека — скоротечен, как горная речка несется с вершины рождения к морю, и медведи глазом моргнуть не успели, как из ребенка со взглядом волчонка выросла хохочущая девушка, живущая на спине у Царь-Медведя: заберется ему меж ушей, усядется, да песни петь звонкие примется — слышно на весь лес. Когда начинала она петь — что там птицы! — даже змеи выползали из своих нор послушать её. Голос её — море, весь характер его собрала она в себе, шелест пены на песке, россыпь брызг, бой волн о камни в шторм. Голос её — солнце: то тепло, то обжигает, окрашивает в радость и грусть сны, проникает в самые темные углы. Голос её — ветер. Крепчает, слабеет, то грозный и мощный как ураган, то ласкает как легкий утренний бриз. Любили медведи её, но больше всех любил её Царь-Медведь. Он учил её силе, а она — да как быть может такое? — мягкости и любви. Год за годом проходил, и время не щадило юную девушку — истрепались платья из трав, потускнели кудри, глаза поблекли. Старость не страшна бессмертным, но для человека всё иначе. Изгрызла старость её лицо морщинами, потрескался голос, из рук сила молодая пропала. Не каталась она больше на могучей спине Царь-Медведя, песни не пела. Едва ходила она по земле, и пусть сердце её не старело — тело иссохло, ослабло. — Отдай меня, Царь-Медведь, Богу Морскому, — попросила она. — Время мое подходит к концу. Склонил голову Царь-Медведь к самой земле, и горькие слезы покатились из его глаз. Стянуло тоской его сердце, до боли, до рева отчаянного. Осторожно забрал в лапы он свое бесценное сокровище — любовь свое, дитя свое, и отнес самому-самому берегу. Взмолился Царь-Медведь, отпуская её в безбрежное море, Морскому Богу. Попросил он его забрать её в своё царство, обратить в рыбу, русалку, морскую звезду — кого угодно, но сохранить ей жизнь. Море пенилось, бурлило, подхватило хрупкое старое тело и унесло прочь. Не мог Царь-Медведь унять своей скорби. День и ночь ревел и выл он на берегу моря, распугал всех рыб и птиц, распугал своих врагов и собратьев — никто не рисковал даже приблизиться к убитому горем Царь-Медведю. На третью неделю он услышал из глубин моря песню. Так пел тот ребенок, которого много лет назад он приютил в своей семье. И песня та была — о его семье, об изумрудных боках могучих медведей, о мощных лапах и могучем реве, что срывает глыбы со скал, о добром сердце Медведя, о солнечных днях на его спине и бесконечном синем небе над ними. Так узнал Медведь, что Морской Бог сохранил ей жизнь. Стоял Царь-Медведь перед морем и слушал и слушал песню, только ему одному слышную. Год проходил за годом, но не двигался Царь-Медведь с места, врастал в землю, становился каменной глыбой, но и горе его проходило вместе с годами. Когда его лапы покрылись мхом, и сил стоять больше не было, обратились к нему Боги. За то добро, что вырастил он в своем жестоком сердце, за ребенка, которого он спас, обратили они его в гору: чтоб ничто не могло помешать ему слушать песню маленькой девочки из морских глубин. Пообещали ему боги, что в день, когда он оживет и поднимется вновь, чтобы встать на защиту добрых сердец, вернется из пены морской его сокровище, чтоб больше никогда не уходить. Говорили боги, что теперь он стоит у моря и ждет, когда придет время. Коль злоба накроет эти края, коль ненависть человеческая распространится подобно чуме — пробудится он ото сна, и огласит его рев земли от края до края. Всколыхнет его рев пучины морские, и возвратится к нему дочь его, любовь его, его сокровище. Заберется она к нему промеж ушей, усядется, да песню заведет. И сплетая в единое грохот от рухнувших скал, рева медвежьего и песни звонкой, будут они защищать сердца человечьи. Стоит Медведь-Гора — гордая, упрямая, одинокая. Век за веком слушает Царь-Медведь песню подводную и ждёт. Он ждёт, он всегда готов — отряхнуть камни со шкуры своей, встать на задние лапы и защищать. Наврали, всё старые, древние нам наврали. Нет зла на Медведь-горе, Медведь-гора стоит, нерушимая, и ждёт. Чтоб в темный час ожить, свет да добро в сердцах сохранить.