К сестре

Ты всегда была слишком умной для детских страхов и слишком умной, чтобы ничего не бояться. Только маленькие глупыши пугаются, не узнав во тьме разбросанные игрушки и тени на занавесках; человек, опережающий собственное развитие на несколько лет, способен обеспечить паническую атаку собственными мыслями не по возрасту. Впрочем, огромный опыт твоей маленькой тогда жизни научился подсказывать: экзистенциальный кризис отступает перед инстинктом самосохранения, а пробудить его нетрудно — прокрадись под родительский носом в чужую комнату, куда ходить тебе не положено, особенно по ночам; следи за громкостью шагов, затаив дыхание, и плавно переноси вес своего хрупкого двенадцатилетнего тела с пятки на носок; вспомни то, что запрещается знать, будь то чужой пароль и расположение уровней бестолковой стрелялки или номер страницы без закладки и основы квантовой физики. Наградой твоей станет свет, от которого невозможно отвести глаз — керосиновой лампы или ноутбука брата. Конечно, светомаскировка одеялом ненадёжна и от родителей не спасёт, но их бояться веселее, чем чудовищ собственного разума. Тем более, уже скоро адреналиновое сердцебиение успокоится в поражающих воображение мирах жёлтых страниц и синих пикселей, и под утро ты вернёшь всё на место, хитрая и довольная. Однажды в такую ночь ты увидишь бесконечность и попадёшься кому-то из старших, одурманенная ею. Но что они понимают? Им никогда не достигнуть твоего уровня, сколько бы ни было криков, запретов, слёз и слоёв бинта на сломанной руке. Ты всегда жила своим умом. Тем удивительнее, что в этой независимой жизни, пускай и не сразу, нашлось место для меня. Ты научила меня касаться бесконечности и не бояться, научила сражаться со самым страшным. Мы работаем вместе долгие годы, и наградой нашей становится свет, от которого невозможно отвести глаз — на этот раз концентрические окружности разрыва или нервосплетения Коралла. Ты радуешься, ведь наконец-то имеешь право смотреть в полную силу — и видишь «Короля Лира», и ненаписанные ещё книги, и знания других планет, запасённые в золотом сиянии вместо фонем и букв. Я не вижу ничего — и взор застилает пелена, в которой можно различить одно слово: зависть. Однажды мы развяжем войну, и сотни, если не миллионы невинных людей падут её жертвой. Постепенно придёт понимание: любое, даже самое разрушительное чувство имеет физиологическую основу, а кому-то, кто хочет сойти за умного, надо учиться подавлять бесполезные капризы гормонов. Твой ум существует не назло мне, я понимаю… по крайней мере, понимаю теперь. Ты слишком прекрасна, чтобы служить объектом ненависти. Однажды я поднесу в знак примирения два драгоценных дара. В первом заключена сила атомной бомбы, но она давно приручена; ядерный реактор не взорвётся, пока ты не повернёшь рукоять ключа, и неосторожное движение мизинца не откроет разрыв, пока ты не отключишь сифон. Второй ещё разрушительнее и ещё покорнее — это моя гордость. Знаешь, даже хорошо, что худшее досталось на мою долю. Мы достаточно похожи друг на друга, но тебе, видимо, повезло унаследовать более выгодный генотип. Ты слишком умная и не заслуживаешь ни гипертонии, от которой носом хлещет кровь, ни близорукости или избыточного веса, повышающего риск сердечных заболеваний. Мне хватит времени. А ты обязательно придумаешь что-нибудь и превзойдёшь презренное биологическое. У тебя получится. Ты же такая умница. Однажды ты сама станешь бесконечностью — и случайно возьмёшь меня с собой. Слишком умная, чтобы не испытывать страха смерти. Слишком умная, чтобы умереть. Но когда ребёнок отучается бояться темноты, он изменяет только своё отношение к ней; Вселенная остаётся безразлична к его храбрости, Земля не прекращает вращения, а ночь не прекращает следовать по пятам за днём. Почему же ты, гениальная, восхитительная, моя хорошая, продолжаешь бороться с тем, у чего нет конца? Однажды ты устанешь и вернёшься. Прильнёшь ко мне холодным и несуществующим, как абстрактное понятие, телом, а я машинально обниму его. Мы будем долго сидеть в тишине, погружённые в собственные мысли, пока ты, наконец, не скажешь: — Ещё тогда надо было догадаться. Это ты. Я верила, что видеть больше остальных — это дар. Глупая. Самодовольная. Самоутверждалась за твой счёт, внушала, будто незнание позорно, а сама обжигалась и резалась, пытаясь выкарабкаться прочь, за пределы черепной коробки. А там оказалось пусто… Слишком умная. Слишком. Чересчур. А ты — как раз достаточно. В моём горле растворится горький комок желчи. Слёзы подступят к глазам одновременно, но первой достигнешь катарсиса, конечно же, ты. — Почему ты ещё любишь меня? Ты ведь такой умный. Восхитительный. Разве ты не понял, что от меня будет только больно? Я обниму тебя крепче — и наконец почувствую: — Понимаешь, самая сложная и страшная концепция, которую может породить и обработать человеческий мозг — собственная смерть. Это естественное следствие инстинкта самосохранения, ведь в первую очередь разум был нужен только для выживания. В определённый момент не остаётся ни единого предмета для размышлений, который не приведёт тебя к осознанию этой концепции. Но когда среди темноты и отчаяния ты видишь свет, всё твоё сознание устремляется к нему, и страх отступает. А ярче тебя ничего не существует. Этот ответ тебе пока не нравится, но однажды ты поймёшь его. Несомненно поймёшь — ведь ты такая умная. Тише-тише, моя хорошая. Мы вместе, а значит, всё хорошо.