Не прикасаться.

"Не прикасайся" Филипп видит эти слова повсеместно. В каждом неодобрительном взгляде идущих навстречу, хмурых прохожих, в каждой вывеске на каждой улице, в каждой брошенной ему в лицо фразе. Он слышит сквозящий запрет в пронзительных словах как незнакомцев, так и самых близких ему людей. Земля продолжает медленное, величавое вращение вокруг своей оси, машины не прекращают сигналить, застряв в масштабной пробке на главной улице, люди не перестают смеяться, что-то обсуждать, спорить, кричать друг на друга. Будто не замечают, что совсем рядом, в маленьком темноволосом мальчишке терпит стихийное бедствие целый мир, когда какая-то незнакомая женщина, слепо хватаясь за поручень в метро, нечаянно задевает его пальцы. И он быстро отдергивает руку, будто одно лишь прикосновение может обжечь. Негласное правило, которое нельзя нарушать. Смотреть — можно, прикасаться — нельзя. "Не прислоняться" — предупреждающе. Наклейка на разъезжающихся в разные стороны дверях в вагоне метро. Тогда Филипп еще жил в городе. Тогда Филипп уже усвоил, что к людям прикасаться тоже не стоит. По крайней мере, к большинству из них. "Не трогай" — испуганно. Мать ловит его на пороге квартиры, вырывая из рук мусорный пакет. Филипп нашел заначку тогда еще легких наркотиков. Избавиться от них так и не получилось. Да и без толку. Скоро на смену пришли только более тяжелые препараты. "Не прикасайся" — брезгливо. Люди в белых халатах. Люди в полицейской униформе. Первые — выносят из квартиры обдолбанную мать, повезло, что не ногами вперед. Другие — опрашивают Филиппа. Вопросы глухо ударяются о его восприятие, словно о кирпичную стену. Ему не дали даже попрощаться с матерью. Поговорить. Затронуть ее шершавые тонкие пальцы в последний раз. "Располагайся, можешь пользоваться всем, чем пожелаешь" — заботливо. Филипп попадает в новый город. В новую семью. В новую школу. Его приемный отец Гейб складывает ладонь ему на плечо в попытке поддержать. Филипп сбрасывает ее, досчитав в голове до пяти. Он знает, что Гейб и Хелен стараются изо всех сил. Но он не может стерпеть это. Кровь стучит в висках, дыхание замедляется. Он продолжает чувствовать кожей тепло чужого прикосновения. Даже сквозь кофту. Оно похоже на ожог. От него хочется избавиться. Его хочется поскорее с себя стряхнуть. "Эй, какого хрена? Только попробуй задеть меня еще раз, гребанный педик!" — агрессивно. Грубо. Презрительно. В Тиволи слухи расходятся быстро, словно зловонный вирус. Новеньких здесь не жалуют. Филипп натягивает рукава кофты практически до самых кончиков пальцев и опускает взгляд в пол. Он хочет просто исчезнуть, чтобы больше ни к кому никогда не прикасаться. "Ты когда-нибудь катался на мотоцикле?" — искренне. Филипп отрицательно качает головой. Неизвестно, зачем он согласился помочь Лукасу в видеосъемке его трюков. Пожалуй, фотография — единственная вещь в его жизни, которая приносит удовольствие и заставляет расслабиться хотя бы на пару мгновений. Филиппу нравятся фотографии. Люди на них молчат. Они не критикуют, не осуждают и ничего не запрещают. И к ним всегда можно прикоснуться. "У тебя классно получается! Я думаю, у тебя правда талант" — смущающе. Лукас смотрит получившееся видео. Его имя отзывается медовой мягкостью на языке у Филиппа. Лукас красивый. У него светлые волосы, как у настоящего принца, и небесно-голубые глаза. Возможно, Филипп иногда любуется им на фотографиях, но он вряд ли когда-нибудь в этом признается даже самому себе. Лукас почти никогда не говорит то, что думает, но рядом с Филиппом, когда они остаются наедине, он всегда предельно честен. В первую очередь, с самим собой. Филипп нерешительно обхватывает его за талию, когда мотор мотоцикла начинает задорно рычать. У него нет выбора. Он не может не прикасаться. Он повторяет это у себя в голове, как ежедневную мантру. "Ты удивительный" — восхищенно. Лукас выцеловывает каждый сантиметр на шее Филиппа. Кожа горит, голова — тоже. Их больше не разделяют ненужные слои одежды. Больше всего на свете Филиппу хочется сбежать и смыть отпечатки пальцев Лукаса со своих плеч, шеи, груди. Но он лишь сжимает зубы покрепче, острые линии скул вот-вот грозятся прорвать нежную кожу его щек. И он отвечает на поцелуй. Неумело. Жестко. Остервенело. Во рту появляется металлический привкус. Его пальцы жалят ребра Лукаса, когда парень вскользь по ним проводит. Они оставляют царапины на его спине, больно путаются в светлых прядках, награждают синяками в районе ключиц. Но Филипп хочет трогать его. Он хочет прикоснуться к каждому чертовому миллиметру его разгоряченной кожи. И хочет, чтобы Лукас тоже к нему прикасался. Он нарушает запрет. Негласное правило. Смотреть — можно, прикасаться — нельзя. Он просто надеется, что Лукас его не подведет. Что он — тот, кому действительно можно доверять. И что это не станет самой величайшей ошибкой в его жизни.