cantarella

Она сидит на подоконнике, на подушке, поджав ноги, пока Никита возится у плиты с завтраком. Всё-таки из них двоих лучше готовит он, это нужно признать. Или ему это просто больше нравится? Вполне увлечён процессом - гремит кастрюльками, переставляет чашки, в каждой руке по лопатке. Взлохмаченный, взъерошенный, заспанный, светящий огромной для него жёлтой толстовкой в бледной кухне на краю Италии. Мешающий ароматы кофе и апельсинового сока - волосы пахнут эспрессо, как в первый день, когда стало ясно, что знакомиться Никита Серебрянский не умеет. Никита не умеет знакомиться и много чего ещё не умеет тоже. Например, думать о том, что говорит. "Но ты, хоть и безликая, очень мне понравилась... В смысле... просто понравилась... Извини," - первое нечаянное полупризнание, его прокол. Или: "Я не против - то есть напротив живу - ну и не против, да..." Он всегда так оговаривается - слишком искренний, временами бесконтрольно (и этот румянец от смущения, малиновые уши от стыда). И не то чтобы ему это усложняло жизнь, наоборот - оговорки открывают недосказанное, упрощая. Хотя у них ничего не было просто - с самого начала не было, не было, не было. Папа говорил Селест не влюбляться в иноликих, но теперь она ведь может себе позволить - у лунастры выбор велик. Но просто это не было и не будет, и, скорее всего, через время этого всего не будет вообще, потому что препятствий слишком много; людей вокруг, в опасной близости, в узком кругу, который берёт их в захват, слишком много. Это ведь - (почти) запретная любовь, тайна, скелет в шкафу (одним больше, одним меньше, да этот покрупнее некоторых); ключик от сердца пажа, спрятанный в дупле дуба на самой тихой поляне в самом тёмной лесу; глубина поросшего ряской болота - отведённые взгляды, закушенные губы, капля крови на бледной коже, вырванные и сожжённые в ночи страницы дневника в чёрной замше. И когда Никита объяснял, почему никому не сказал о том, что видел её полёты: "Потому что ты моя сестра," - Селест услышала непроизнесённый конец фразы, истекающей кровью после отсечения главной части: "...а могла бы быть кем-то другим". Хотя - в доме летом они никогда не думали о том, чтобы пойти дальше резких поцелуев в губы, даже без языка, хотя казалось бы, одна ванная Серебрянских чего стоила, - со смыкающейся вокруг чернотой, и лёгким серебром, и интимно жёлтой лампой пятнами на стенах, и отражениями повсюду вокруг, и отражениями, но они не думали. А поселение в одну квартиру в Болонье стало неожиданным подарком судьбы, благоволением Неба, сбывшейся упавшей звездой; хотя выглядело всё подозрительно, и до сих пор странно, чудится даже, будто Алекс что-то знает и решил это показать, насмехаясь. Но нет - наверное; просто младший Серебрянский показался хорошей кандидатурой, чтобы приглядывать за Селестиной какое-то время, не всё ж Алекса занимать, действительно. Что бы там ни было - их сейчас всё устраивает, всё. И по утрам, обнимая со спины трогательно босую девушку с фиалковыми глазами, стоящую на холодном кухонном полу в ночной рубашке, Никита прислушивается к болезненному счастью, прорастающему нежными почками внутри. Это не может продолжаться долго, потому что "слишком хорошо" и "долго" - это ведь всегда несовместимо в жизни, особенно в такой; и что-то разлучит их, когда-нибудь, как-нибудь, но не сейчас. А сейчас - кофе, и открытое окно, и тёплые ладони, и счастье.