Пустынная роза

– Подходите, посмотрите на товар! – кричал мохнатый рослый сутай-рат с густой гривой, облачённый в просторные охристые одеяния кочевника. Он горделиво стоял на деревянном помосте, вокруг которого неторопливо слонялись орки, каджиты-катаи и пахмары, однажды на товар загляделась даже иноземка данмерка в хитиновой жёлтой броне. – Сколько за этого? – вопрошала она, придирчиво оглядывая товар – маленького катая с пятнистым окрасом. – Всего три сотни, госпожа, – скалился торговец, не оборачиваясь к клеткам. – За две взяла бы, – данмерка скривилась и отошла прочь. Вонь, исходящую от клетки, где в кучу сбились потные рабы, сложно было терпеть. Каджиты и люди, попавшие в плен, проданные за долги, жались к прутьям, пытались прикрыть детей – их было около дюжины в одной тесной клети. На рынке Оркреста столетиями продавали рабов, и никто не удивился, когда привезли очередную партию с облавы на головорезов Ренриджра Крин и их сообщников. – Господин юстициар? Не хотите купить себе слугу? – сутай-рат, оскалившись, двинулся вперёд, наперерез изнывающему от зноя альтмеру в форме Талмора, до этого без интереса посматривавшего на глиняную посуду в соседнем торговом шатре. Высокий эльф брезгливо поморщился от запаха и направился к оазису, дарующему воду в самом центре шумной рыночной площади Оркреста. Близ воды было чуть прохладнее, но в пустыне, за стенами крепости, висело жгучее марево, а над дюнами дрожал раскалённый воздух. Торговца рабами жара ничуть не смущала – это эльфы непривычные к пустынному зною, а каджиты наслаждаются каждой минутой проведенной в тепле. Кроме тех, кто в клетках естественно. Бандитские дети, бывшие контрабандисты, пойманные в облавах – теперь их судьбу решит тот, кто их купит. Большая часть погибнет, остальные может и выживут, но проклянут свою жизнь именем Лун. Сутай-рат, поняв, что дело не движется, и никто не заинтересован в покупке его товаров, опустил уши и злобно оскалился, перебрав в голове несколько фраз, способных привлечь к нему покупателей, но ни одна из них его не устроила. Кричи – не кричи, если никому нет дела, то смысла в этом нет. Лучше показать что-нибудь, завлечь народ умениями или жестокостью... Работорговец подошёл к клетке и открыл решетку, схватив за шкирку одного серого каджитёнка с изумрудными глазами. На руках раба звякнула цепь оков, а в клетке сразу испуганно дернулась, точно проснувшись, каджитка постарше, очень похожая на маленького сутая. Она вцепилась в прутья клетки, словно хотела сломать, но ничего не смогла поделать. Сутай-рат достал палку, ухмыляясь. – Иногда нужно пожертвовать меньшим, чтобы получить больше, – протянул он, не прекращая недобро скалить клыки. Когда раб на цепи оказался перед сутай-ратом, и тот пару раз огрел котёнка палкой, один пахмар в золоченой накидке на спине остановился, заинтересовано глядя на представшее зрелище. – Хватит! – зашипела каджитка в клетке. – Заткнись, – коротко рыкнул работорговец и ещё раз добавил палкой по спине раба. – Зачем ты его избиваешь? – спросил один из подошедших катаев. – Он провинился? – Провинился! – кивнул сутай-рат. – Тем, что родился в семье контрабандиста. Голова его папули уже на пике, и я думаю, этот малыш скучает по своему родителю. Раб пищал от боли, но покупать его никто не хотел. Орки с отвращением качали головами и плевали в сторону клетки. Талморец, стоящий под пальмой возле водоёма, медленно повернул голову на крики, но побрезговал подходить к грязной толпе. Животные! Что с них взять? Никто не обратил внимания, как через восточные ворота Оркреста въехал огромный торговый караван. Белый слон, укрытый карминовой попоной с золотистыми вышивками, вёз ящики и многочисленные мешки с товарами, привязанные веревками к бокам, а на его спине сидел молодой каджит-сутай со светло-серой шерстью и пышными усами. Одетый в шелковые одежды, украшенный золотом и браслетами хозяин каравана слегка дотронулся до головы слона бамбуковой тростью, а гигант остановился, издав громогласный трубный рёв и изогнув хобот. Раб сутай уже перестал шевелиться, и только теперь головы публики, повернулись к воротам и узрели караван. Вслед за слоном в ворота въехали, покачиваясь на верблюдах, трое наёмников-джихаттов, вооружённые до зубов, с лицами замотанными белоснежными шарфами. – Ну что? Кто сколько даст за эту крошку?! – работорговец выволок из клетки шипящую серую каджитку с полосками на голове и глазами точь-в-точь как у забитого малыша. – Начальная цена – триста монет! Все молчали, и тогда сутай-рат ударил рабыню палкой по колену. – Двести девяносто девять! – прорычал он. – Прекращай этот балаган! – вмешался страж орк, наблюдающий за расправой. – И убери тело! От твоей клетки и так воняет хуже, чем из нужника, а ты ещё тут убивать вздумал! Сутар-рат злобно ощерился. – Они преступники! – А тут не эшафот, чтобы их казнить! – слова орка прогромыхали как орихалковое облачение, в которое он был закован, несмотря на жару. Зеваки, увидев, что вмешался стражник, начали расходиться. Работорговец напоследок ударил каджитку, которая пыталась подползти к малышу и проверить, жив он или мёртв. Богатый каджит тем временем спустился со слона и неторопливо приблизился к помосту сутай-рата, изучая рыночную площадь голубыми глазами и принюхиваясь. Следом за хозяином двинулись наёмники, а слона и верблюдов повели к водопою пара подбежавших слуг. – Господин! – глаза работорговца алчно заблестели. – Благослови вас Алкош! Хотите взглянуть на мой товар? Купец пристально смотрел на каджитку, рыдающую над убитым котёнком. – Вижу, что ваш товар несвежий, – фыркнул караванщик, встряхнув головой, и кольца-серьги в его ушах мелодично звякнули. – Хороший товар не пахнет смертью! – Это была досадная оплошность! Я перестарался, наказывая раба, что пытался взломать замок клетки! – Ложь! – зашипела каджитка. – Ты сам его убил! Просто так! – А ну!.. – сутай-рат замахнулся палкой, каджитка прижала уши и зажмурилась от страха, но удара не последовало. Караванщик поднял руку, останавливая работорговца, и тот нехотя опустил палку. – Очень храбрая для такой маленькой сутаи, колючая, как пустынная роза, – улыбнулся купец и поднялся по лестнице на помост, со скорбью поглядев на забитого до смерти раба. – Это был твой сын? – Брат, – коротко ответила рабыня, не прекращая гладить каджитёнка по голове. – Вы хотите купить её, господин... – сутай-рат замялся, не зная, как обратиться к столь богатому каджиту. – Ри'сад, – представился покупатель, прищурив глаза так, словно был доволен знакомством. – Мне нужны слуги, чтобы ухаживать за животными. Я возьму всех ваших рабов за две тысячи. Сутай-рат оскалился – десяток рабов стоил на тысячу дороже! – но лучше получить хоть какую-то выгоду и не иметь проблем с властями. – Отличное предложение, господин Ри'сад! – высказал работорговец, опасливо косясь на безликих джихаттов. – По рукам. Рабыня не хотела уходить от тела брата и продолжала за него цепляться, словно надеясь, что сейчас он откроет глаза, проснется и все будет хорошо. – Идём, – Ри'сад протянул каджитке руку. – После поплачешь о мёртвых. Как твоё имя? Один из наёмников передал сутай-рату набитые кошели с золотыми монетами, а тот отпер клетку, заискивающе скаля клыки. Каджитка подняла глаза к купцу и неуверенно приняла его руку. Она была подростком, совсем молодая, но уже потерявшая всё, одинокая, и впрямь как росток пустынной розы на бархане Анеквины. Цепи на её руках зазвенели и она встала. – Меня зовут Бхусари, – сказала она Ри'саду. Тот улыбнулся и осторожно коснулся её плеча, пока остальные джихатты выстроили рабов в шеренгу и, не снимая цепей, повели к каравану. – Бхусари, – проронил купец, обернувшись на сутай-рата. – Воровать умеешь? Каджитка вытерла слёзы и едва заметно кивнула, а Ри'сад довольно зажмурился.