Что в имени тебе моем?

Этот вечер в квартире Ивановых выдался на редкость бурным. Да и как же иначе – долгие девять месяцев ожидания наконец-то разрешились пополнением семейства. Сама виновница торжества – новорожденная девочка вместе с мамой – еще пребывала в стерильной чистоте постродовой палаты, а многочисленные родственники во главе с новоиспеченным отцом были заняты решением важнейшего вопроса: как наречь дочь/внучку/племянницу. – А что тут думать? – начал Сергей, глава семейства. – Мы со Светой давно решили: назовем Оленькой, как ее прабабушку. – Ты что с ума сошел! – немедленно отозвалась его тетка по материнской линии Изольда Никитична. – Она же померла! – Ну и что? – не понял отец. – Ей же за девяносто было, это нормально. – Нормально-не нормально, но покойница – она покойница и есть! – не сдавалась тетушка. – Хочешь, чтобы твоя дочка на этом свете тоже не задержалась? – Ну, тогда, может, Катенькой? Как мою маму… Екатерина Андреевна, еще не привыкшая к роли бабушки, тут же набрала воздуха в легкие, чтобы поддержать сына, как вдруг высказалась жена ее двоюродного брата с отцовской стороны: – Вот только не Катькой! Вы что – забыли? У нас же при Александре II была золовка троюродной сестры прапрапрабабушки – Екатерина. – Ну и что? – не понимала бабушка Катя. – Как – что? Предков знать надо! Она же революционеркой-террористкой была! – Тётя Маша, какой же она нам предок? – не вполне решительно возразил глава семейства. – Ее же повесили, у нее и потомков-то не было. – Ну и что, что не было! – не сдавалась тётушка. – А след в родовом эгрегоре все равно остался! Хочешь террористку вырастить? Сергей явно не горел желанием вырастить политически озабоченную девицу без потомства и потому смущенно опустил глаза. – Назовем девочку Любовью! – решительно предложил дедушка по матери. – И красивое имя, и ничего плохого у нас с ним в роду не связано. У вас вроде бы тоже. – Как это – не связано?! – немедленно отозвалась жена брата Сергея. – Это же святая мученица! – Ну и что? – Как что? В честь мученика назвать – всю жизнь мучиться будет! – Дашенька, да ты хоть жития святых читала? – набросился на нее Сергей. – Там на каждом шагу – либо мученики, либо в пустыне жили, либо еще что-нибудь ничуть не лучше. Так что же теперь – вообще никак не называть? – Ну почему же никак? – смутилась Даша. – Но не обязательно же из христианских святцев. Вот, например – Мирослава, красивое имя. – Вот только не Мирослава! – подключилась Изольда Никитична. – У нас на прежней квартире соседка Мирослава была – так не просыхала неделями! Вы же не хотите, чтобы девочка алкоголичкой выросла! – Тётя Изольда, может, тогда назовем как вас? С вами вроде все в порядке – и с судьбой, и с характером, – последнее Сергей произнес как-то не очень уверенно, но ничего лучшего ему придумать не удалось. – Я, конечно, очень польщена, – родственница с трудом изобразила глубокое удовлетворение. – Но… два одинаковых имени в одной семье – это же постоянные конфликты. – Тогда Божена – тоже неплохо, – не сдавалась Даша. – Только не это! – закричала бабушка по отцовской линии так, словно речь шла о жизни и смерти внучки. – Мне одна знакомая продавщица в «Пятерочке» недавно рассказывала… у подруги внучки ее сестры золовка медсестрой в роддоме работает, так у них там недавно девочка родилась – Боженой назвали – так она недоношенная, до сих пор в кювезе лежит! – Но мама, наша со Светой дочь уже родилась в срок, и все у нее нормально! – Это сейчас нормально, а вот назовешь, как больного ребенка – и неизвестно, какую судьбу притянешь! Сергей совсем сник: – Ну, а как же тогда называть-то? Дальнейшее все больше напоминало перекличку: – Марина? – Самоубийца! – Таисия? – Гетера! – Марианна? – Ну уж нет! У нас в Зеленодольске секретарша была Марианна Сергеевна – так замуж и не вышла! Обсуждение уже зашло в окончательный и бесповоротный тупик, когда Изольда Никитична предложила наконец идеальное решение: – Вот что! Надо немедленно звонить Георгию Витольдовичу! Многочисленные родственники немедленно смолкли – в семье Сергея это имя произносилось с неизменным пиитетом, и даже в семье Светы все уже знали, что это не просто родственник, а доктор филологических наук, профессор, чьи выступления на международных симпозиумах по африканским языкам неизменно вызывали восхищение коллег. В полной тишине Изольда Никитична набрала номер и, услышав ответ в трубке, начала со всем возможным подобострастием: – Алло, Жора! Тут, понимаешь, такое дело, у Сереженьки дочка родилась, не можем имя выбрать – может, ты что-нибудь придумаешь? Что значит – не майтесь дурью? Ну пожалуйста, Жорочка! Что? Нямнямгавгав? А? Можно еще раз – по буквам? Наконец, тетушка повесила трубку. – Ну, что? – Есть имя! – с торжеством произнесла она, поднося к глазам бумажку, на которой только что вывело что-то корявым почерком. – Нианмяалугаалаив! – Ниа… неа… что? – переспросил Сергей. – Выучи как следует! – многозначительно изрекла тётя, сунув ему бумажку. – Там еще какие-то щелкающие звуки, но это неважно – все равно нашими буквами они не передаются. Да смотри ничего не перепутай! На языке племени… не поняла, какого, это значит «нежный цветок, расцветающий на восходе луны». – Бедная девочка, – сокрушенно произнесла бабушка Катя. – Как же она это запомнит-то? – Зато никаких алкоголиков, инвалидов и мучеников! – с торжеством произнесла тётя Изольда. *** Где-то далеко-далеко – на другом материке – в убогой лачуге из пальмовых листьев лежала на голой земле старая Нианмяалугаалаив. Хромая с детских лет, она так и не вышла замуж, работать она не могла, и питалась тем, что ей швыряли из жалости. Впрочем, сегодня она чувствовала себя почти счастливой: один белый господин по доброте душевной дал ей почти целую бутылку огненной воды… Нианмяалугаалаив жадно припала к горлышку, не подозревая, что где-то на другом конце мира иной белый господин именно в этот момент неразрывно привязал ее судьбу к судьбе своей родственницы.