Брагинский, ты дурак

Запах мандаринов, шорох мишуры и звон колокольчиков, да, всё верно, это Новый год. Пока другие страны во всю празднуют Рождество, Россия готовится к Новому году не один, конечно, а вместе с Гилбертом. Изначально Пруссия хотел на всю зиму уехать к брату, но… как выяснилось, Германия на праздники и сам уезжает. Куда не сказал, но несложно и догадаться. Должно быть опять будет вместе с Италией встречать новогодние праздники в гостях у Японии.  — Почему из всех новогодних подвесок ты всегда выбираешь именно Деда Мороза? — ворчал Пруссия, забравшись на стремянку и развешивая украшения по ветвям ёлки. Россия всегда встречает праздники в гордом одиночестве, и зачем, спрашивается, ему только понадобилась такая заморочка с украшением дома, приготовлением оливье, ещё и эта зелёная трёхметровая громадина, которой самое место на Красной площади. — Потому что после двадцать пятого декабря эти маленькие чёртики оживают, — Россия звонко рассмеялся, давая понять уже успевшему испугаться Пруссии, что это просто безобидная шутка. Когда смех стих, лицо Ивана исказила фирменная устрашающая улыбка, вслед за которой последовал шёпот. — И пожирают моих врагов. — Тьфу на тебя! На следующий Новый год точно свалю к Западу, — обиделся Гилберт, медленно спускаясь по стремянке на грешную землю. — Вот как? — опять же усмехнувшись, Россия нарочно шатнул стремянку разок-другой, заставив Пруссию вцепится в неё, как утопающий в спасательный круг. — Брагинский, ты козлина! А если бы Великий я упал! — кричал ему вслед Пруссия, которому всё-таки удалось свалиться на пол. Но Иван тут ни при чём, у Великого просто нога соскользнула с предпоследней ступеньки. Не сказать, что такая мелочь сильно задела самолюбие нашего Великого, но неприятный осадок остался. Схватив телефон и гоня прочь дурные мысли, Пруссия решил написать Австрии и позвонить брату, возможно, ещё не поздно отпраздновать Рождество с кем-то из них. А Россия пускай посидит в гордом одиночестве и подумает над своим поведением. Набрав текст и во второй раз перечитав его, Пруссия, не раздумывая, очистил колонку сообщений и вновь заполнил её новым текстом, не решаясь отправить его Австрии. Признаться честно, Гилберту не слишком хотелось уезжать из России, но кто знает, что этому Брагинскому в следующий раз в голову взбредёт. Сегодня он попытался скинуть Гилберта со стремянки, а завтра с крыши в снег? Сохранив неотправленный текст в черновиках, Пруссия решил для начала позвонить Германии и узнать, как у него дела. — Алло, Запад? Ну чё там, как? — Брат? — Германия настолько был удивлён его звонку, что невольно оскорбил великого такой реакцией. — Ты разве не с Россией? — Причём тут это? — буркнул Гилберт, о Брагинском ему сейчас хотелось разговаривать в самую последнюю очередь. — Я просто хотел узнать, чем ты там занимаешься, да и вообще… Где ты сейчас? — Мы сейчас в храме загадываем желание… Извини, меня зовут, — Германия быстро повесил трубку, не став прощаться, чем очень сильно прогневал Гилберта. — Занят он, видите ли! Почему-то Великий всегда находил на тебя время, когда ты ещё был мелкой соплёй! Отнеся стремянку обратно в кладовку, Пруссия решил заглушить столь неприятный разговор с братом алкоголем. Взяв из холодильника бутылку пива и перелив его в кружку, он отправился в гостиную, продолжая проклинать Германию и Японию, к которому тот уехал. Войдя в полумрачную комнату и включив гирлянды, которыми она была облеплена вплоть до потолка, Гилберт плюхнулся на диван, не сразу заметив задремавшего на нём Брагинского. Переведя взгляд на соню, Пруссия с ехидной улыбкой ткнул его в щёку, окончательно убеждаясь в том, что Иван крепко спит. А это значит, что грех не воспользоваться таким случаем, чтобы отомстить. Вооружившись чёрным несмываемым маркером, Пруссия раскрасил лицо Брагинского усами Сталина, излюбленной трубкой советского вождя и на обеих щеках нарисовал серп и молот, под которым сделал соответствующую надпись «СССР». — Товарищ Сталин, кто вас выпустил из мавзолея? — прошептал он, с большим трудом сдерживая хохот. Видя, что Ванька не проснулся и не сумел оценить остроумие столь изысканной шутки, Гилберт разочарованно вздохнул и вновь сел на диван, склонившись над лицом спящего Брагинского. Отстранившись и оглядевшись по сторонам, лишний раз убеждаясь в том, что их никто не видит, Гилберт наклонился и прикоснулся губами к его лицу, мгновенно отстраняясь. От осознания своего поступка Гилберт смутился и нахмурился, а в голове так невовремя промелькнула мысль о так и не отправленном сообщении Австрии. Тряхнув головой, Пруссия вновь наклонился и коснулся губ Ивана своими. Зажмурившись, чувствуя, как стук сердца отдаётся гулом в ушах, Пруссия отодвинулся от Ивана на противоположный край дивана, вновь решив написать Австрии. — Гил, я не сплю, — заявил Брагинский, медленно открыв глаза, в которых отражался свет сотни маленьких разноцветных лампочек гирлянды. — Я… Я догадался, — растерянно пробормотал он, ещё не придя в себя после содеянного. — Забудь всё, что произошло. — Фигушки! — Россия очень «по-взрослому» показал обидчику язык. — Ты бестолочь, вскормлённая собственным эгоизмом. В мавзолее лежит забальзамированное тело Ленина. Сталин был вынесен из мавзолея и перезахоронен ещё в тысяча девятьсот шестидесятом году. Гилберт лишь закатил глаза, честно не понимая, какое ему дело до этого мавзолея и уж тем более до тех несчастных, кто там похоронен. Ленин, Сталин, а в будущем возможно и Путин. Взяв с кофейного столика пинтовую кружку, Россия прежде чем сделать глоток принюхался к содержимому, будто ожидал обнаружить там вместо пива мартини или лимонад. — Фу! Гадость какая! — Иван вынес свой вердикт этому напитку, наглядно прокашлявшись. — Брагинский, ты дурак, — фыркнул Гилберт, забирая своё пиво обратно. — Расстрелять, — Россия заговорил словами того, чей портрет изображен на его лице. Последующие десять минут России пришлось выслушивать целую поэму о том, какая же он коварная империя зла с отбитым чувством вкуса. Иван «внимательно» слушал Гилберта и улыбался, дивясь тому, какой же этот немец злопамятный, все старые грехи ему припомнил.

***

— Гилберт, мне кажется, или Дедов Морозов было больше? — пролепетал Иван, водя одинокий хоровод вокруг ели, щедро украшенной различными игрушками, шариками и мишурой. — Тебе кажется, — заверил его Пруссия, расставляя под ёлкой подарки, которые можно будет открыть только в ночь с тридцать первого декабря на первое января. Всё как полагается. — Но если мало тех, что есть, можем купить ещё. На самом деле Пруссия отправил брату несколько этих расчудесных Дедов Морозов, чтобы тот знал своё место и больше никогда не расстраивал Великого. Вот наступит ночь двадцать пятого декабря, все эти старички в красных шубах с длинными бородами оживут и… Ну, не станем драматизировать. Двадцать пятое декабря уже позади — ёлка наряжена, подарки готовы, стол накрыт — можно праздновать! Безмолвствовал мрамор. Безмолвно мерцало стекло. Безмолвно стоял караул, на ветру бронзовея. А гроб чуть дымился. Дыханье из гроба текло, Когда выносили его из дверей мавзолея. Хотел он запомнить всех тех, кто его выносил — Рязанских и курских молоденьких новобранцев, Чтоб как-нибудь после набраться для вылазки сил, И встать из земли, и до них, неразумных, добраться. Он что-то задумал. Он лишь отдохнуть прикорнул. И я обращаюсь к правительству нашему с просьбою: Удвоить, утроить у этой стены караул, Чтоб Сталин не встал и со Сталиным — прошлое. *