psycho

я ненормален, обезумел кто-то рвёт меня изнутри, забирает весь контроль. больной, сумасшедший что-то мне шепчет, да, я сошёл с ума и я сдаюсь.

       Стук баскетбольного мяча разрезает тишину давно опустевшей площадки, тело покрыто испариной, и Марк чувствует, как пот противными горячими дорожками стекает между лопатками, когда он аккуратным броском отправляет трёхочковый в кольцо. Мяч проходит сквозь и оказывается в руках Донхёка, который уже давно привалился спиной к стойке и всем своим видом дал понять, что сдаётся и больше продолжать не намерен. Марк тяжело вздыхает и упирается ладонями в колени, позволяя крупным каплям пота упасть с кончика носа на тёмно-зелёное покрытие площадки. На улице давно перевалило за десять, температура тридцать два по цельсию, хочется скинуть безрукавку и развалиться звездой прямиком на корте, но Марк разгибается, разминает внезапно затёкшую шею и поворачивает голову вправо. Донхёк упирается макушкой в железную стойку и глубоко дышит. Глаза закрыты, губы приоткрыты, а огромная синяя оверсайз с круглым воротом открывает неприлично потрясающий вид на смуглую шею и заставляет марково нутро вздрогнуть каким-то непонятным предвкушением. Он бесшумно подходит ближе, а Донхёк словно чувствует всем своим естеством вибрацию под чужими подошвами и открывает глаза, нехотя отрывая голову от прохладной поверхности и упираясь взглядом в парня напротив. Иссиня-чёрная чёлка липнет ко лбу, влажные кончики волос обрамляют скульптурное лицо, и Донхёк невольно облизывает губы. Напряжение между ними настолько ощутимо, что, кажется, даже палящая жара в столь поздний час не сравнится с ним по мощности.        То, что было между ними - не подходило ни под одно описание. Чётко очерченные границы с самого начала их общения, которые не были смазаны неизвестностью ни разу за последние полтора года. Границы, сотканные из бесконечного доверия, ничем не прикрытой честности и душевной близости, которой в жизни не бывает, об этом только в книгах и третьесортных романтических мелодрамах с необязательно счастливым концом. А ещё, эти бесконечные бессловесные разговоры - когда глаза в глаза, прямо как сейчас, а там, напротив, на самом дне тёмно-карих - всё невысказанное; желание всё держать под своим контролем и самая малая толика страха. Что станет настолько глубоко и сильно, что всплыть на поверхность уже не покажется возможным.        Марк улыбается уголком губ и протягивает ладонь, которую Донхёк обхватывает крепко и позволяет с силой потянуть наверх, помогая подняться. Он наступает на носки чужих старых найков, выдыхает горячий воздух в лицо, усмехаясь, и не выпускает чужую руку из своей ладони. Расстояния между ними - считанные сантиметры, но никто не отстраняется, наполняя лёгкие чужим горячим дыханием. У Марка длинные, красивые и немного узловатые пальцы, и Донхёк неосознанно теребит его безымянный, когда спрашивает: - Ко мне сегодня? Марк кивает и самым кончиком указательного убирает со смуглого лба спиральную прядку медных волос.       Пока они добираются до донхёковой двушки, их плечи соприкасаются сквозь мокрую футболку Донхёка, а руки постоянно ударяются друг об друга и Марк пару раз сцепляет их мизинцы, отчего у Донхёка застревает полноценный вдох где-то в горле. Оба осознают, что сегодня как-то иначе, чем все 547 дней до, но тишина не давит на уши, и перманентно отсутствует желание задавать какие-то бессмысленные вопросы. Донхёк внезапно переплетает их пальцы, когда подъездная дверь с громким писком закрывается за марковой спиной, и чувствует, как крепко тот сжимает его собственную ладонь в своей, позволяя вести за собой на третий, хотя можно было на лифте. Никто не спешит включать свет в прихожей, не спешит отпускать чужой руки и что-либо говорить. Марк скидывает свои старые кроссовки и тянет младшего чуть на себя, поглаживая его ладонь большим пальцем, утыкается лбом ему куда-то между ключиц и выдыхает такое искреннее: - Я сейчас помру, но ты первый иди в душ, а я пока закажу нам поесть.        Донхёк хмыкает и отстраняется, включает маленький светильник на тумбе и стягивает с себя футболку всё ещё оставаясь в обуви. Марк не проходит в комнату, не спешит доставать телефон и заказывать их любимую китайскую лапшу, вовсе нет. Он гулко сглатывает, разглядывая чужую влажную шею, гладит взглядом россыпь родинок на чужой широкой груди и скользит ниже, по подтянутому торсу, упирается взглядом в бордовую полоску боксеров, которые подарил ему на Новый Год. Марк смотрит пронзительно в глаза и воздух вокруг, внезапно, в разы тяжелее, чем был на улице, словно вот-вот затрещит, пойдёт мелкими искрами, если кто-то из них пошевелится. Что-то огромное и немного пугающее рвёт Донхёка изнутри острыми когтями, когда он притягивает Марка за кромку спортивных шорт и практически впечатывает в себя. Донхёк внезапно ощущает своими нагими лопатками стену и не даёт Марку приблизиться к своим губам, откидывая голову и вцепляясь пальцами в его предплечья. Марк пользуется моментом всё равно, болезненно впиваясь зубами в такую желанную шею и с громким треском сгорает где-то внутри, потому что не раз мечтал разрисовать это полотно своими красками. Донхёк с силой оттягивает чужие волосы, Марк шипит сквозь зубы и нехотя отстраняется, лишь для того, чтобы подавиться воздухом от того, как резко и больно Донхёк меняет их местами, ударяя Марка спиной о стену. Марк бегает глазами по чужому лицу, чувствует всем телом, как тяжело дышит парень напротив, и всё ещё не имеет ни малейшего желания задавать какие-либо вопросы. Он первый тянется вперёд и лижет кончиком языка чужие губы, заставляя младшего тяжело выдохнуть через нос и закрыть глаза. Донхёк держит марковы запястья и разрешает ему оставлять непозволительно короткие поцелуи, втягивать свою верхнюю губу между своих и нежно поглаживать кончиком языка, а потом Донхёк целует сразу глубоко, не церемонясь, нетерпеливо оттягивая зубами чужую нижнюю и сразу же зализывая укусы на чувствительных губах. Донхёк переходит влажными поцелуями ниже, а Марк жмурится, зарывается пальцами в чужие медные волосы и позволяет себе несколько неприличных вдохов-выдохов.        В голове невольно всплывает сегодня играем по моим правилам, небрежно брошенное на площадке, всё внезапно кажется безумно правильным и логичным, а донхёковы шершавые ладони всё равно уже давно под майкой, оставляют обжигающие следы подушечками пальцев.