Поцелуй повара

      Это должно было быть легко. Простые блинчики по самому простому рецепту. Кроули пусть никогда не относил себя к искусным кулинарам — он вообще редко что-то готовил — но не сомневался, что уж с этим-то справится на раз. Если удалось предотвратить Армагеддон в мире, то должно же хватить сил и способностей не допустить его на собственной кухне? Однако почему-то всё пошло наперекосяк с самого начала. Тесто получилось слишком жидким, и Кроули умудрился заляпать им плиту, самого себя и вертящегося рядом Азирафаэля. Блины пригорали, некоторые — могли посоревноваться количеством дыр с решетом. Одно малюсенькое демоническое чудо всё в миг бы исправило, но в этом-то и заключалась проблема: Кроули угораздило пообещать Азирафаэлю, что он приготовит блины — уже трижды проклятые! — сам. Собственноручно. Он не раз ловил себя на том, что рядом с Азирафаэлем режим выпендрежа в нём автоматически включался вообще на максимум. Вот и сейчас никто за язык его не тянул, сам же вызвался готовить поздний завтрак.       Снимая очередной блин со сковороды, Кроули по неосторожности обжёг указательный палец правой руки. Терпение урвалось. Швырнув сковороду обратно на плиту, Кроули заорал на стопку явно не самых аппетитных в мире блинов:       — Ну почему вы не получаетесь?!       Как будто те могли дать ответ или, ещё лучше, устыдиться. Азирафаэль, сидящий на высоком деревянном табурете, с невозмутимым видом повернулся к Кроули, взял его за правую руку, поднёс к лицу и неожиданно прильнул губами к ожогу на подушечке пальца. Прикосновение вышло лёгким, почти невесомым, но Кроули как будто электрическим разрядом прошибло, а из лёгких на раз вышибло воздух. Что? Это? Такое? Было? Одно он осознал точно: пострадавший палец резко болеть перестал. То ли ангельское чудо, то ли просто шок.        Азирафаэль всё с тем же завораживающим спокойствием неожиданно продолжил наступление: положив ладонь на шею Кроули, притянул к себе, вынуждая чуть наклониться, и ткнулся своими губами в его. Кроули потрясённо замер, запоздало зажмурился. Чужие губы пахли персиковым джемом — ну ещё бы, в ожидании завтрака Азирафаэль ел его прямо из банки — и оказались очень мягкими, нежными. Кроули не удержался, легонько лизнул их, поддаваясь странному желанию распробовать. Оказалось, это самый будоражащий вкус на свете: сочетание персиков и Азирафаэля. Ангел смущённо хихикнул и неспешно разорвал… поцелуй. Да, это определённо был поцелуй.       Размыкая веки в полном неверии, Кроули осознал, что весь горит. Особенно пылали щёки, шея и кончики ушей. Всё тело наполнилось сладкой истомой, расслабляясь и расплавляясь едва ли не до состояния желе. Пол под ногами ощущался совсем нетвёрдо, как после нескольких бутылок хорошего крепкого вина. Это что, реакция его смертной оболочки на поцелуй? Ну и ну. Понятно теперь, почему люди настолько воспевали подобный… эм, вид взаимодействий. Это было странно, но неожиданно приятно и в некотором роде захватывающе. «Как полёт…».       Если бы Азирафаэль сохранил полную невозмутимость даже сейчас, это добило бы Кроули окончательно. Но ангел тоже раскраснелся, смотрел смущённо, но в то же время довольно.       — Ты поцеловал меня, — Кроули попытался собраться с мыслями и хоть с чего-то начать. — Зачем?       — Поцелуй повара, — сказал Азирафаэль, заливаясь краской ещё пуще прежнего, и указал пальцем Кроули на грудь. — Так написано.       — Что?       Кроули в полном недоумении посмотрел вниз, оттянул белый фартук на своей груди. «Поцелуй повара» — гласила надпись на нём. Он совсем забыл о ней. Купил первый попавшийся фартук, потому что спешил, а на этом хотя бы не было никаких нарисованных ягодок, способных придать кому угодно вид стереотипной домохозяйки.       — Я думал, это поможет, — Азирафаэль улыбнулся и уточнил: — Чтобы блинчики получались.       Кроули кивнул, частично удовлетворённый таким ответом. Верх наивности, но как раз в духе Азирафаэля. Правда услышать от него хотелось вовсе не о блинчиках… А затем внезапная догадка Кроули обожгла, как святой водой окропила.       Грозовой тучей надвинувшись на Азирафаэля так, что тот весь оказался в его тени, он наклонился к нему и зло процедил сквозь зубы:       — И скольких поваров ты уже успел перецеловать?       — Э-э, одного… Тебя, — с лёгким испугом и обидой ответил Азирафаэль. — Как тебе только в голову могло прийти?..       — Не знаю. — Кроули резко выпрямился.       У людей подобное принято называть ревностью, но он считал, что сам-то точно выше таких глупостей. Однако уверенность в этом только что сильно пошатнулась. Кроули в смятении схватился за миску с тестом, намереваясь продолжить битву с ним и сковородой за съедобный завтрак.       — Прости, — вдруг виновато сказал Азирафаэль. — Я, наверное, перестарался с мотивацией?       Рука с занесенным половником над сковородой дрогнула, едва не пролив тесто мимо.       — Ангел… — Кроули повернулся к Азирафаэлю.       Тот сидел на табуретке, упираясь руками в колени, весь напряжённый, как натянутая струна, и смотрел робко, взволновано и с надеждой. Лучи солнца путались в его светлых кудрях и отражались в глазах — больших и чистых. В Азирафаэле всегда было какое-то особое очарование, не потому что он ангел, а потому что он — это он. Удивительный даже в своей простоте. А может, именно в ней. Кроули нравилось думать о нём, как о своём ангеле. В Азирафаэле он чувствовал что-то родное, безмерно притягательное, чего не было больше ни у кого. Ни у ангелов, ни у демонов, ни у людей. В целом мире только Азирафаэль был и оставался по-настоящему своим. Важным. Дорогим. И если это не любовь, то Кроули понятия не имел, что значит это слово.       Он деловито договорил:       — Если ты будешь и дальше меня так мотивировать, я готов печь блины для тебя хоть каждый день. — Кроули покосился на всё ещё не аппетитную стопку и добавил: — Правда не уверен, что ты захочешь их есть.       Азирафаэль весь просиял:       — Ну, конечно, захочу. Остальные блины получились куда лучше. Кроули в очередной раз убедился, что правильная мотивация — большое дело.