***
В комнату врываются рассветные лучи восходящего солнца. Сколько они так сидели? Они встречают новый день вместе, немного уставшие после долгих душеизливаний и поцелуев. — Уже утро, — счастливо говорит Пол, отрываясь от губ Джона. — Новый день, — кивает Джон, рассматривая жмурящиеся от удовольствия глаза напротив. — И я люблю тебя. Люблю, люблю, люблю… Джон каждое «люблю» завершает лёгкими поцелуями, скользя губами по лицу, и эти касания отдаются тёплыми волнами и мурашками. Пол прикрывает глаза, положив ладонь на макушку лежащего рядом Джона, и они засыпают, прижавшись друг к другу.Часть 1
19 июля 2019 г. в 20:49
Ночью Пол просыпается от тихого шелеста в комнате. Он продолжает держать глаза закрытыми, но слышит, как ветер проникает в комнату через открытое окно, как кто-то тихо ступает по паркету его комнаты, как всё ближе становятся приглушённые шаги, а затем затихают, остановившись у подножия его кровати. Тело Пола остаётся в неком оцепенении после сна.
«А может, это всё и есть сон?»
Он ощущает, как его предплечья касается рука, и эти ощущения до боли знакомые, думает он. Она скользит, еле дотрагиваясь его кончиками пальцев, а затем резко отдёргивается. По всему телу от ощущений проходятся мурашки. Не выдержав, Маккартни оборачивается, впиваясь взглядом в незваного гостя. Глаза достаточно долго привыкают к темноте в попытках сфокусироваться на деталях, и через пару секунд Пол удивлённо произносит на выходе «Джон», кажется, не веря своим глазам. Он уже говорил, что это чертовски похоже на сон? Потому что Джон в лунном свете кажется ему каким-то эфемерным, а может, он просто не верит, что тот пришёл к нему.
Джон продолжает стоять, уставившись на Пола, и тот понимает, что его глаза блестят слишком сильно, что у них какой-то замученный вид, что они таят в себе какую-то трагедию, которая непередаваема словами, но которая так отчётливо отпечаталась в чужом взгляде.
Становится так тихо, что слышно, как ветер заставляет покачиваться ветки дерева, стоящего во дворе, и Пол замечает, что вместе с вечерней прохладой Джон принёс в комнату тянущийся за ним шлейф одеколона вперемешку с запахом чего-то спиртного. Они не виделись около двух недель, и Пол думал, что больше никогда не увидит Джона. Потому что каждый раз, перед тем, как заснуть, он закрывал глаза и снова вспоминал тот тёплый вечер, когда их окружила красота звёздного неба. «Я люблю тебя», — сказал тогда Пол, и в его памяти, как несмываемое пятно, остался испуганный взгляд глаз Джона. Чёрт, да он даже сам не знал, зачем он это сказал! Слова вылетели совершенно непроизвольно.
«Если бы не это, то между нами было всё как раньше», — мысленно корил себя Маккартни, но это было много позже. А в тот вечер Полу эти слова казались совершенно естественными, потому что они являлись правдой. Он любил Джона. Любил сидеть бок о бок и обсуждать что угодно, касаясь чужого плеча, потому что Джон всегда рассказывал интересно, попутно заправляя свою речь бесконечными шутками, от которых Пол мог кататься со смеху по полу. Он любил видеть, как Джон надевает очки, когда они остаются наедине — словно этот жест обозначал их доверительные отношения, потому что при всех Джон носить очки стеснялся. Любил ходить в гости к маме Джона и сидеть вместе с ним в ванной, где была «прекрасная акустика» для совместных репетиций. Любил открывать в Джоне Ленноне кучу красивых вещей, которые сводили его с ума: мягкие волосы, при определённом освещении отдающие рыжим оттенком; широкую улыбку, заставляющую сердце биться в диких конвульсиях, громким стуком громыхая в грудной клетке; тёплый взгляд карих глаз, который светился энтузиазмом; любил его весёлый и уверенный голос, особенно когда Джон пел. Джон открыл ему мир, известный ранее только ему, и Полу так нравилось изучать этот мир вместе с ним, что он просто не мог не влюбиться в Леннона.
В последнюю их встречу они выбрались поздно вечером в сад и легли на мягкую траву. Перед ними была потрясающая панорама безоблачного ночного неба, и Пол даже проникся романтикой этого момента, потому что именно в таких случаях, по всем правилам сопливых фильмов для подростков, кто-то из них должен был признаться в чувствах. А затем они бы узнали, что эти чувства взаимны. Правда, второго события не произошло в ту злополучную ночь. Леннон, оперевшись на руки, откинул голову назад, чтобы удобнее смотреть на ярко светившие звёзды, и Маккартни положил свою голову ему на колени. Джон долго молча разглядывал прекрасное ночное небо, а Пол тем временем разглядывал его, пока, наконец, Леннон не заговорил первым:
— Помнишь тот глупый фильм, который мы смотрели на прошлой неделе?
— Когда нас выгнали за то, что ты громко комментировал происходящее на экране? О да, я тогда уронил попкорн на голову одной парочке, когда мы убегали оттуда.
— Мне кажется, они слишком были заняты друг другом, чтобы заметить этот лёгкий попкорновый дождик.
Они оба засмеялись. Тогда они пошли на какую-то любовную комедию, и большая часть зала состояла из влюблённых парочек. К середине фильма они, видимо, забыли, что находятся в общественном месте, потому что тут и там можно было увидеть лобызающих друг друга парней и девушек. Полу от этой атмосферы было немного неловко, но Джон продолжал внимательно следить за происходящим на экране, то и дело вставляя фразы типа: «Нет повести глупее на свете, чем повесть о недоРомео и недоДжульетте» или «Он так долго сверлит её глазами! На месте её лба уже должна быть огромная дырка…»
Финалом стали слова Джона, когда главные герои, наконец-то уединившись под звёздным небом, признались в своих чувствах друг другу. Тогда Леннон выкрикнул на весь зал: «О, теперь ему уже можно повалить её на землю?»
Это определённо не понравилось сидящим в зале, потому что в ту же секунду на них уставился десяток пар глаз. Но, как позже сказал Пол, это того стоило.
Отсмеявшись, Джон продолжил свою мысль:
— Да, тот сопливый фильм. Мы прямо как они сейчас, сидим и любуемся звёздами. Уже настало время говорить друг другу признания?
Пол встал и посмотрел в смеющиеся глаза Джона, видя, как в них отражается кусочек звёздного неба. В его груди что-то колыхнулось, и он на выдохе, не думая ни секунды, сказал Джону в лицо:
— Я люблю тебя.
А затем увидел ошарашенные глаза и понял, что натворил. Ком в горле Пола мешал ему сказать что-либо еще, и он, подобно рыбе, выброшенной на берег, просто открывал и закрывал рот. Джон тоже не шевелился и не говорил, и молчание затянулось в неловкую паузу. У Пола паника била тревогу в голове, крича громкое: «Бежать!», и он, вставая на ноги, унёсся прочь, в сторону своего дома, оставляя Джона позади.
«Ты всё разрушил», — думал каждый раз Маккартни, глядя в своё отражение. Дни тянулись серой чередой, его тревожные мысли всё сильнее и сильнее впивались в разум, но он не смел идти к Джону, а тот, в свою очередь, тоже не общался с Полом. А затем, почти сразу после случившегося, Пол узнал, что Джулию сбила машина. Эта новость шокировала и окончательно выбила его из колеи. Он отчетливо представлял, в каких душевных метаниях находится его друг, потому что переживал это сам. Ему очень хотелось быть рядом с ним в эту трудную минуту, но он боялся и думал, что Джону совсем не до него.
И сегодня, этой ночью, в его комнату на втором этаже через распахнутое окно влезает предмет его душевных терзаний.
«От него несет перегаром, сигаретами и свободой. Как давно я не чувствовал этот запах?»
А ещё ему кажется, что Джон выглядит мертвецки-бледно. Или это лунный свет так играет с глазами Пола? Джон внезапно забирается к нему в постель, в обуви, и ложится на спину. Запах спиртного и сигарет ещё сильнее ударяют в нос Маккартни, а одеколон отдаёт в голове лёгким головокружением. Кровать узкая, и поэтому Джон так близко, что их тела почти что вплотную друг к другу. Пол боится пошевелиться и только и может что пожирать глазами Леннона, словно боясь спугнуть его.
Леннон тем временем громко дышит, прикрыв глаза, и только через какое-то время Пол замечает в их уголках маленькие капельки слёз. Его дыхание рваное, как будто ему больно дышать, словно лёгкие разорваны изнутри, и когда к Полу приходит осознание этого, он кладёт свою ладонь поверх руки, лежащей на груди Джона. Через это соприкосновение Пол буквально ощущает чужое сердцебиение, чувствует контраст между их руками — какие они горячие у него и какие холодные у Джона. Джон распахивает глаза, и в его взгляде столько неприкрытой боли, что Полу самому становится нестерпимо плохо, он говорит подавленным голосом, от которого внутри всё съёживается:
— Сегодня мы её похоронили.
Глубокая душевная рана, которую Пол получил от смерти матери, начинает пульсировать. Как будто швы, закрывавшие её, распоролись, обнажая всю ту боль, которая хранилась во всё ещё детском сердце. Это произошло около двух лет назад, не так давно, но Пол успешно забылся, найдя себя в другом: в гитаре, в музыке, в дружбе с Джоном. Но видя, что за беда случилась с его другом, он заново стал переживать те эмоции, связанные с потерей самого близкого ему человека.
«Что может быть хуже, чем потерять собственную мать? Уж лучше не знать материнской любви, будучи сиротой, чем впитать в себя нежность и заботу, а затем понять, что ты этого лишаешься навсегда…» — думал тогда четырнадцатилетний мальчик, сжимая в своей руке руку плачущего брата. Пол вспоминает смятение, уныние и горечь слёз, всё это происходит с ним снова, и он сам не понимает — это из-за того, что он видел Джона таким, или из-за того, что Джон напоминал ему себя.
Они смотрят друг на друга с застывшими слезами в глазах и долго не могут ничего сказать. Джон видит перед собой Пола, такого встрёпанного и трогательно заспанного, со сбившимися волосами и румяными щеками, видит его большие глаза цвета хвойного леса, о которых непрерывно думал все эти две недели, и сейчас видит в этих глазах те же чувства, ту же грусть утраты. И то, что сейчас между ними происходит, даёт ощущение облегчения, как будто он эту боль не несёт один, а делит с кем-то.
Смерть мамы была для него ударом. И этот удар сделал Леннона ещё более буйным и неконтролируемым снаружи, ещё более уязвимым внутри. Он стал сбегать из дома, напиваться, перестал подавлять свою агрессию, что переливалось в частые стычки и даже драки. Джон запутался внутри, потому что не мог понять, что на самом деле чувствует к Полу, запутался ещё сильнее, потому что не знал, как реагировать на смерть мамы. Разве он должен убиваться? Ведь Джулия, найдя другого мужчину, обрела новую семью. И Джон тоже обрёл семью — у него была строгая, но любящая Мими и добрый дядя Джордж. Они всегда были рядом, а не прибегали, врываясь в жизнь Джона, как ураган, а потом так же быстро исчезали вновь. Но тогда почему же он не может посмотреть на тело, лежащее в гробу, почему его колени дрожат так сильно, что он падает на холодную землю? Джон не понимает почему, но всё ещё любит маму, даже если в нём зарыты детские обиды, любит её так сильно, что до сих пор хранит её фотографию во внутреннем кармане кожаной куртки.
Единственный, кто действительно мог разделить эту боль вместе с ним, кому он мог показать свои слёзы в этом большом, но опустевшем мире, был Пол. Пол, который сидит рядом с ним и, не вытирая свои слёзы, жадно вдыхает и выдыхает воздух, неосознанно пытаясь уловить запах Джона, запах бунта и свободы. Они настолько близко, что Леннон видит слипшиеся от влаги ресницы Маккартни, замечает, как цепляются за одеяла его пальцы, как он закусывает нижнюю губу, и, чёрт побери, думает: «Пол даже когда плачет красивый».
Пол невыносимо прекрасный, потому что живой и пронизанный теми же эмоциями, которые они делят на двоих, они дышат одним воздухом, сидят на одной постели, испытывают к друг другу одни и те же чувства, и когда эта мысль доходит до разума Джона, он разрывает расстояние между ними, касаясь приоткрытых губ. Руки Джона ложатся на щёки Маккартни, почти что бессознательно размазывают дорожки слёз, стирая их с покрасневшего лица. Пальцы нежно держат лицо Пола, даже когда он разрывает короткий поцелуй, который, хоть и длился пару секунд, оставил после себя приятные покалывания на губах. Джон не отодвигается, а продолжает ласковым движением рук успокаивать Пола, носом утыкаясь в изгиб шеи, вдыхая запах чистых простыней и душистого мыла.
— Ты же меня понимаешь, Пол? Понимаешь?
Джон заглядывает Полу в глаза.
— Да, понимаю, — конец фразы обрывается новым поцелуем, более нежным и долгим, чем был до этого.
Пол кладёт свои руки поверх ладоней Джона и старается подстроиться под него, послушно размыкая свои губы.
— Ты единственный, кто меня понимает, — говорит Джон, и эта фраза для них — глоток воздуха перед новым заходом. Джон с упоением целует Пола, ощущая на душе внезапное счастье и облегчение, которое не испытывал ни разу за прошедшие две недели, а может, даже за все свои семнадцать лет. Целовать Пола потрясающе приятно: у него маленький аккуратный рот, мягкие губы и отзывчивая реакция на каждую ласку Джона. Леннон запоминает, как реагирует Маккартни на поцелуи в лоб, в нос, в щёки, в шею — от последних он тихо постанывает, в костяшки пальцев, потому что Джон любит в нём абсолютно всё, он пытается запечатлеть свою любовь губами на коже, чтобы она впиталась в неё и, возможно, навсегда осталась у Пола под кожей, лилась по артериям и проникала в самое сердце. А если этого недостаточно, Леннон готов остаток своей жизни посвятить, чтобы одаривать Пола своей любовью, потому что она бьёт из него нескончаемым ручьем.
— Ты можешь не стыдиться своих слёз, Джонни, — успокаивающе шепчут ему в ухо. — Когда я увидел, что плачет отец, для меня мир перевернулся. Потому что плакать можно было девочкам, малышам и даже мне, но когда это делал отец, я чувствовал, как земля уходит из-под ног… Я сам рыдал несколько дней напролёт, а мне все твердили: «Прекрати, Пол, слезами горю не поможешь, будь мужчиной». Но разве они что-то понимали? Слезы помогали мне выплакать свою боль, обиду, грусть, дать вытечь эмоциям наружу. Разве можно стыдиться того, что любишь, и от этой любви испытываешь боль?
Вкрадчивый шёпот действует отрезвляюще на Джона. Он знает, каково это — чувствовать боль от любви. Всё детство он жаждал внимания матери, но когда его отправили жить к тёте, то не смог найти силы, чтобы её возненавидеть. Он продолжал бегать от Мими к Джулии, и каждый раз, будучи пятилетним мальчишкой, чувствовал боль и обиду, потому что не хотел выбирать. Не хотел выбирать, когда встретился с отцом, не зная, что тот хочет забрать его с собой в Новую Зеландию. Не хотел выбирать между мамой и папой, стоя между ними, как на развилке двух дорог. Он ещё чувствовал обиду на мать и поэтому вслух выбрал отца, но видя, как она, разозлившись, уходит, в слезах бросился к ней.
«Неужели она просто уйдет?» — кричало раненое сердце, но он слишком любил её, чтобы не побежать за ней. Он любит её, потому что она вдохновляет его на занятия музыкой и посещает их репетиции и выступления. Джулия для Джона — глоток свежего воздуха, веселье и искрящаяся радость, когда она рядом, подобно Солнцу освещая всё вокруг него. Но это Солнце слишком переменчиво, потому что оно скрывается за затяжными облаками, убегает от него — Джон чувствует режущую ревность, когда видит, как мама возится с Джулией-младшей, потому что хотел бы быть на её месте. Даже если ему уже не пять, не девять, а уже семнадцать лет, он продолжает, словно замёрзшее растение, тянуть свои лепесточки к Солнцу, к матери.
И он чувствует эту любовь к Полу, и она тоже делает больно. Потому что Пит, его друг, когда видит двух мальчишек, держащихся за руки, почти сплёвывает брезгливое «педики». Потому что всё окружение твердит ему, что эта связь — неестественная, аморальная, отвратительная. Но разве те тёплые и щекочущие чувства, которые просыпаются в его животе, когда Пол находится рядом, можно назвать такими? Он чувствует, что они вдвоём идеально дополняют друг друга, как части пазла, и с каждым днём, проведённым рядом с Маккартни, Джон убеждается в этом всё сильнее и сильнее.
— Это что, опять тот мальчишка с вычурным говором? Да он живет в нищем районе, — воротит нос от упоминания имени друга Мими, недовольная тем, что Джон опять прогуливает школу, что он конфликтует с учителями и вообще не учится.
— Не говори так о Поле! — перебивает тетю Джон, ударяя со всей дури по столешнице кулаком. На кухне воцаряется тишина, и, не дождавшись ответа, Леннон уходит, так и не притронувшись к своему обеду.
Он снова идёт к Полу и всё больше удивляется, как его тетя может не замечать, насколько он хорош. Ну и что, что у них дома нет телевизора? Пол даже после потери матери продолжает хорошо учиться и, хоть и тоже не вникает в процесс обучения, погружённый в новое увлечение, старается нагнать учёбу.
— Почему ты разговариваешь, как будто ты живешь не на Фортлин Роуд, а в Букингемском дворце? — острит Джон, говоря про манеру речи Пола, и тот, краснея, вдруг признаётся:
— Мама всегда хотела, чтобы мы говорили правильно, «королевским тоном», — и смеётся, немного грустно. — Она всегда твердила нам, чтобы мы разговаривали вежливо и учтиво… Со стороны это звучит ужасно глупо, да?
И переводит растерянный взгляд на Джона. А Джон просто хочет врезать самому себе, или чтобы это сделал Пол, потому что любой другой парень на его месте давно бы повалил наглого Леннона на землю, но Пол зачем-то продолжает быть таким же добрым, незаслуженно добрым по отношению к Джону, и тому становится от этого ужасно стыдно. Он прикусывает язык и чувствует смущение, когда смотрит в ореховые глаза.
«Ты что, ангел, чтобы быть таким идеальным?» — и, наверное, в эту минуту он влюбляется в Пола, но вслух только говорит:
— Да нет, — опуская голову, чтобы спрятать краснеющие уши.