Маг и волшебник

– Стой, – я поймал за руку рыжеволосую девушку, Джинни, она шла куда-то по коридору Хогвартса, понурив плечи и по-моему, была немного не в себе, – Джинни? – Гарри? – Она остановилась, – Что такое? – посмотрела на мою руку, которой я держал её за запястье. – Пойдём со мной, – прежде, чем она успела что-то сказать в ответ, я резко обнял её за талию, прижимая к себе и аппарируя в свою лабораторю. Единственное место, куда нет хода ни Лили, ни Дафне, ни даже Луне. Для их же безопасности. Джинни удивилась. Должен признать, что она, несмотря на заплаканность, выглядела мило. Единственное, что есть в семье Уизли прекрасного – это Джиневра. Я отпустил её: – Присядь, – взмахом руки подкатил к ней кресло, – есть разговор. – Прости, но я не в настроении, – отказалась она. – А я тебя не прошу, Джиневра, – хмуро посмотрел я на неё. – Я уже всё рассказала директору и… – О, нет, – поднял руки, – меня не интересует тот инцидент. К тому же я уверен, что ты была совершенно права. То, что в Англии всё очень плохо с законодательством, законами и логикой – это факт. Это вообще характерно для всех волшебников, к счастью, маглы этим не страдают, иначе я бы думал, что я сошёл с ума. Сиди здесь, выпей, – притянул с полки реторту с рубиновой жидкостью и откупорив магическую пробку, налил в единственную найденную посуду – лабораторный стакан из зачарованного хрусталя. – Что это? – Джинни была немного обескуражена. – Вино. Прекрасное, выдержанное, французское вино. Как-то мне довелось помочь французскому министерству отразить нападение тёмных волшебников и вампиров, с тех пор министр каждое рождество шлёт мне в подарок корзинку французских сыров и вин. Джинни хихикнула, немного нервно и осушила стакан, сказав: – Никогда не пила алкоголя. Хм… а он не так уж и плох. – Только не думай пристраститься. Одной профессора Трелони в школе уже достаточно. Ну как, полегчало? Джинни пожала плечами. На ней была неплохая мантия, скромная, но не дешёвая одежда, волосы тщательно ухожены, и в целом, она оставляла впечатление весьма ухоженной молодой леди, следящей за своей внешностью. Это немного не вязалось с её заторможенностью. – Гарри? Что мне делать? – в её голосе было столько надежды и доверия, что я аж удивился, – я не знаю, что делать. В министерстве меня решили лишить палочки и запретить мне учиться в школе. – Как будто это имеет значение. Я вот вообще палочки не имею и в школе не учусь, и ничего. – Но я не ты! – воскликнула Джинни, – ты великий волшебник, а я… – А ты самая одарённая волшебница. И я уверен, что тебя не должны волновать такие мелкие неудобства. Будем считать, что это повод избавиться от палочки, теперь тебе предстоит осваивать исключительно беспалочковую магию. Палочку тебе, может быть, вернут, но ты больше не будешь ей колдовать, разве что в крайних случаях, хорошо? Джинни несколько смутилась: – То есть… я не могу. Да, я могу несколько простых заклинаний, но… – Но тебе не достаёт кое-чего, – я сел в кресло рядом с ней, – понимаешь, Джинни, магия – это нечто чрезвычайно великое и близкое к тебе. Ты должна быть с магией искренней во всех смыслах. Ты не должна стесняться её, ограничивать её, считать, что без палочки или без слов, у тебя ничего не получится. Ты уже великая волшебница, вопрос только в том, что на твоих руках цепи, мешающие быть ею. Эти цепи – неуверенность, стеснение, нежелание принять себя такой, какая ты есть. Пожалуй, последнее – это самое важное в волшебстве, волшебник не должен мнить себя кем-то другим… Возьмём к примеру Гилдероя Локхарта. Это ничтожество, выдававшее чужие подвиги за свои – единственным заклинанием, которое у него превосходно получалось, был Обливиэйт. То есть магия у него была, но он не мог сделать больше ничего – просто потому что он мнил себя великим, мнил себя другим… – Я ничего не поняла… Я вроде бы и так ничего не стесняюсь. – Стесняешься. К примеру – почему ты беспокоишься, что кто-то решил сломать твою палочку? Это всего лишь жалкий кусок древесины, в нём нет ни капли магии. Магия – это и есть ты, и палочка волшебна ровно настолько, насколько ты сама её делаешь такой. Хогвартс? Он учит не магии, он приучает к магии, и ты уже переросла школьную программу. Ты очень дорога мне и я не могу позволить тебе пасть духом, Джинни, и поэтому хочу, чтобы ты поняла самую главную тайну, знание которой отделяет рядового волшебника от великого. Я встал и налил ей ещё немного вина, но на этот раз вдвое меньше, чем в первый раз: – Никто и никогда не сумеет отнять у тебя магию. Они бессильны. Чтобы стать ближе к магии, ты должна переступить через самую сложную часть себя – через свою неуверенность. Познать себя. Магия есть в тебе и во всём, в твоём дыхании, в твоём взгляде, в твоих волосах и на кончиках твоих пальцев, – я взмахнул рукой, стряхнув с кончиков пальцев пару молний, – в голосе, магия и волшебница – единое целое. Стесняясь себя, ты отделяешь себя от магии. – Но я не стесняюсь! – ответила с жаром Джинни, – совсем нет! С чего ты вообще взял, что я в чём-то себя стесняюсь? – Скажем так, я чувствую несколько больше, чем простые люди. Давай на минуточку ты прикроешь глаза и попробуешь ощутить всё то, что я говорил о магии. Попробуешь ощутить её в себе. Я говорил, что люди любят обманывать себя? Тешить себя надеждами на будущее, не признавать своих ошибок или раздувать свои победы. Считать себя хуже или лучше, чем они есть на самом деле… Сейчас я хочу, чтобы ты закрыла глаза, выровняла дыхание и осознала то, что я говорю тебе. Признайся себе в своих промахах. В своих слабостях. В гордости, в глупых поступках… – Джиневра закрыла глаза, пока я говорил это, – магия и ты одно целое, неразделимо связанное, только искренность и признание себя самой значит шагнуть навстречу магии… – Я стараюсь, – ответила напряжённо девушка, – и пока что ничего не чувствую. – Не нужно стараться. Просто делай это. Джинни, следуя моим советам, с несколько минут сидела тихо и глубоко дышала. – Что ты чувствуешь? – спросил я, когда надоело ждать. – Эм… это трудно объяснить. Что-то странное в себе. – Искренность. Если тебе будет так легче, можешь сказать мне, в чём ты не искренна с собой. Джинни тяжело выдохнула, положила руки на подлокотники кресла: – Я считала, что талантливей своих братьев, что я лучше их. А ещё мне иногда хотелось показать себя и сделать что-то эдакое. А ещё мне никогда не нравилось, когда вокруг меня много людей, но дома всегда рядом кто-то был и меня постоянно дёргали. – Ты злилась на свою маму за то, что она не даёт тебе покоя? – Немного, – у Джинни дёрнулась щека, – когда она слишком сварливо говорила. А ещё я всегда боялась, что стану такой же полной и ворчливой, как она. – Тебе хотелось кому-нибудь врезать? – Только Рону, когда он тупил и вёл себя как идиот. Но я люблю свою семью, они милые. Просто иногда навязчивые. – Стеснялась ли ты когда-нибудь бедности? Джинни немного напряглась, но ответила утвердительно: – Ну… да. Наша семья большая, работает только папа, мне родители всегда старались покупать всё новое, но всё равно приходилось покупать старые учебники и иногда одежду. – Ты завидовала другим девочкам? – Да, у некоторых есть всё, но они это не ценят. Некоторые красивые, некоторые богатые, у них всегда всё получалось. Та же Луна, она так легко вышла замуж за самого завидного жениха в Англии, хотя ничего для этого не сделала. – Тебе не хотелось им врезать? – задал я наводящий вопрос, раз уж Уизли разоткровенничалась и решила пойти по правильному пути. – Иногда, но на Луну обижаться трудно, а вот Дафне я, и наверное не я одна, хотела намылить шею. – За что же? – Она бесит. У неё есть всё – красота, богатые родители, а она совершенно не ценит своего счастья. Пока Джинни рассказывала, я закинул ногу на ногу и налил себе мензурку вина, потягивая его мелкими глоточками. – Ты считаешь себя некрасивой? – Немного, – чуть дёрнула щекой Уизли, – эти веснушки меня раздражали всегда. А ещё волосы, я ненавижу рыжий цвет. Мне нравятся чёрные. Но кому я могу сказать об этом? Все Уизли рыжие, должны быть рыжими. – Достаточно, – я щёлкнул пальцами, – ты хорошо поработала. Джинни распахнула глаза: – Я что, сказала это вслух? Она напряглась и расслабленная, словно гибкая, фигура, расплывшаяся в кресле, приобрела фактуру, осанку подтянула, руки скрестила на коленях, и смотрела на меня несколько удивлённо. – Да, почему бы и нет? Говорят, если рассказать кому-то что-то, то на душе полегчает. Расслабься, в тебе нет ничего постыдного или отталкивающего, – улыбнулся я, – чтобы стать ближе к магии, нужно принять себя такой, какая ты есть. И не пытаться выглядеть лучше. Это то, что удаётся людям хуже всего, ведь все они пытаются строить из себя невесть что. – Гарри, я надеюсь, ты никому не скажешь? – О чём? – вздёрнул я бровь. – Обо всём, что я тут наговорила! – краска залила лицо Джинни, – я не хотела, но… – Конечно нет, – я приблизился к ней, сунув в руки бокал вина, – Поняла? Ты это ты. И ты не отталкиваешь никого, будучи такой, какая есть. В этом нет ничего постыдного. Я хочу, чтобы ты просто расслабилась и приняла себя – твоя магия будет настолько ближе к тебе, насколько ты сама будешь честна с собой и искренней. Волшебник – это такой большой ребёнок. Он не умеет строить из себя сурового, озабоченного проблемами взрослого, в то время как внутри он совсем другой. Волшебник должен быть таким, какой он есть, не кривить душой. Джинни шумно вздохнула: – Всё равно… Я ведь чуть не рассказала… – она запнулась, – не важно! – Если ты не хочешь, чтобы это знал я – то безусловно, пусть так. Но ты сама должна признать это. А теперь попробуй волшебство без палочки, прислушайся к своим ощущениям. Скажем, заклинание протего без палочки. Выставь ладонь и защити себя, – я продемонстрировал, как это нужно сделать. Джинни попробовала и повторила, с третьей попытки, но повторила. Правда, её щит был столь тонок, что едва ли мог кого-то защитить. Но всё равно, заклинание удалось. Джинни ойкнула и убрала руку. – Это урок? – с сомнением спросила Джинни. – Скажем так – психологический тренинг, необходимый для становления великим волшебником. – А ты тоже его проходил? – Нет. Просто, наверное в один момент я перестал тешить себя иллюзиями и полностью принял себя таким, какой есть. Глуповатым, всеми нелюбимым, очкастым мальчиком с шрамом на лбу, который живёт в чулане под лестницей и за которым постоянно гоняется его жирный кузен, чтобы поколотить. Жалкое зрелище.