the national — walk it back
Амортенция — для человека, который не влюблён, — пахнет прозрачно. Как ветер. Как вода. Никак, но всё-таки как-то, пусть и едва заметно. Это её стандартный запах, Гарри знает. Он знает, когда помешивает зелье и рассматривает едва заметный перламутровый блеск, блеск правильный, тоже стандартный, едва искрящийся при свечах, нежный, словно в котёл бросили горстку блёсток, и те замерцали, похожие на Млечный путь. Он знает, конечно, потому что Гермиона выела ему на шестом курсе все мозги, когда муштровала их с Роном, стараясь заставить учить Зелья, знает. Он знает, помнит всё, что она говорила, всё это отпечаталось под веками ровными аккуратными строчками её конспектов. Он помешивает против часовой стрелки, старается не вдыхать клубящиеся над котлом спиралевидные вихры ленивого пара, похожего на седые полупрозрачные облачка, но всё равно вдыхает. Он знает, что для человека, который не влюблён, Амортенция пахнет никак. Но ещё он знает, что для него самого она пахнет, как ткань мантии — тёмная шерсть, высушенная у камина и пропахшая мягким сухим огнём, треском поленьев и — совсем чуть-чуть — дымом; она пахнет теплом, пахнет тонкими запястьями, спрятанными в узких чёрных рукавах; она — самую малость — пахнет виски, пожелтевшими ото времени страницами книг, потёртой обивкой клетчатого дивана; пахнет старым дубовым шкафом с покосившейся верхней полкой; пахнет вазочкой с твёрдым овсяным печеньем, которое никто не ест; пахнет листьями чёрного чая. Он знает, для него она пахнет Северусом. Гарри дёргает краешком рта в намёке на улыбку и аккуратно переливает зелье в небольшой фиал. Он знает, что для Северуса Амортенция пахнет ничем. И это единственное, что имеет значение.***
Он, делая вид, что проверяет конспекты, смотрит на Поттера сквозь ресницы, не поднимая головы и бездумно водя пером над чьим-то пергаментом. Поттер безмятежен, как маленькая лодочка на глади туманной воды, спокоен и собран, и это разительно отличается от того, каким он был каких-то пару месяцев назад. Он с чёткой размеренностью, аккуратно и почти трепетно варит Амортенцию, отрабатывая очередную придирку Северуса, и тому становится даже немного стыдно за то, что снова поймал на пустом месте, снова нечестно и в угоду собственным интересам, но… Он не мог по-другому, не может, потому что скоро Поттер выпустится, и поводов для встреч станет ещё меньше. Точнее, их не останется вовсе. Стыд стирается, исчезает так же быстро, как вспыхнул. Он сгорает под уверенностью, что потом Поттер, может, даже не вспомнит о том, что попадал в этот кабинет так часто. Может… Может, для него это перестанет иметь значение. Насчёт самого себя Северус не уверен. Точнее, он уверен, он знает, что-то, что имеет значение ещё с пятого курса — не его, Поттера, — так и будет дальше, пару лет — самое маленькое. Он знает, что спустя годы он будет вспоминать смоляные пряди, чуть вьющиеся на концах от влажности подземелий, будет вспоминать глухой блеск дурацкой круглой оправы, застарелую ненависть в зелёных глазах напротив, которая уже скорее по привычке. Он будет вспоминать чужие руки, широкие ладони, все исцарапанные, с тонкими смугловатыми пальцами, обкусанными ногтями и заусенцами. Он будет вспоминать улыбку, адресованную не ему. Забирая фиал с зельем и отправляя Поттера восвояси, Северус слегка вытягивает из хрупкого стекла в ладони пробку и осторожно вдыхает. Ромашки, трогательно белеющие лепестками вкруг золотисто-жёлтого солнца посередине; липовый мёд и соты; прогретая июльская листва, зеленеющая раскидистыми кронами древних каштанов высоко-выскоко над головой и скрывающая синеющее вдали небо; пирог с патокой, древко метлы и бесконечное, бесконечное лето. Он мог бы использовать это зелье, мог бы незаметно подлить его в чужой бокал… за завтраком, например, в любимый Поттером тыквенный сок. Он мог бы привязать к себе, как когда-то со своим возлюбленным сделала Меропа Гонт, но… Он не хочет. Ему не нужна чужая одержимость, безумие страсти, постоянная ложь. Ему нужно, чтобы по-честному, чтобы само собой. Откупорив флакон, Северус очищает его взмахом палочки и отсылает на полку, где тот стоял до отработки. В Большом Зале Поттер улыбается, глядя на Джинни Уизли, и это единственное, думается Северусу, что имеет значение.