За нами пришли...

В этой морозильной камере предварительного заключения мы сидели минут десять, хотя время здесь тянулось значительно дольше и каждая секунда казалась часом, мы примерно знали, сколько времени прошло с тех пор, как нас сюда поместили. Ну, «поместили» это мягко сказано. Зашвырнули на ледяной пол, как следует размахнувшись, чтобы приземляться нечаянным пленникам было больнее. А мы были именно нечаянными пленниками, заплутавшими путешественниками. По крайней мере, на мой взгляд. Хотя, конечно, это может быть и не так, и попали мы сюда вполне заслуженно, думать об этом мне не особо хотелось. Удобно устроившись под боком у Доктора, я прижалась к нему как можно сильнее. Он поглаживал мое плечо своей горячей рукой. Неестественно горячей даже для него. Я пыталась поразмышлять об этом, но мысли мои лениво растеклись: при таком холоде даже думать не особо-то хотелось. Я пыталась как-то зацепиться сознанием за тело, внушала себе, что стоит мне уснуть, как я тут же замерзну и умру, и никакому Доктору не под силу будет оживить меня. Тщетно пытаясь согреться, я подвинула колени к подбородку и обняла их. Не спи, Роза Тайлер, не спи. Стоит тебе уснуть, и ты умрешь. Но мерные движения горячей руки Доктора усыпляли, безмерная усталость обрушилась на мои плечи, веки были слишком тяжелыми, чтобы так долго держать их открытыми. Никакие уговоры не могли остановить естественный процесс – я проваливалась в сон. Крупная дрожь била все мое тело, не успокаиваясь ни на мгновенье, а я засыпала. -Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть… Голос Доктора успокаивал, а колыбельная, которую он пел на незнакомом мне языке, имела действие как раз то, что требовалось – я засыпала. Незнакомые, но какие-то излишне простые слова вплетались в песню, мелодичную, тихую, спокойную и такую знакомую… Создавалось ощущение, что всю свою жизнь я лежала здесь – под боком у Доктора, - а он меня гладил, напевая эту самую колыбельную. Мне даже не требовалось понимать слова этой песни, просто сидеть и слушать. Смутно я понимала, о чем он поет. О голубой реке в прекрасном далеко, о конях на берегу, о причудливо переплетенных лентах дорог, по которым мы еще не успели ступить, да и вряд ли ступим, о полях травы и ароматных цветах… Все это я живо себе представляла, будто и правда там нахожусь или когда-то находилась. Все это казалось таким реальным, что собственное тело в морозильной камере ушло на второй план, жгучий холод не чувствовался, а произошедшее казалось бредом, который обычно видят больные лихорадкой люди. Может, я тоже больна и вижу сон? Как только я проснусь в своей кровати в Лондоне, прозвенит будильник, я отправлюсь вновь на свою работу в гипермаркет, который стоит все там же, на углу, будто его никто и не взрывал, никто никого не убивал, а все приключения, путешествия во времени и пространстве были лишь частью этого бредового сна. Это был бы худший вариант развития событий, вот уж точно. Доктор дотронулся губами до моей макушки, и я с облегчением вздохнула – это не сон. Это не сон, и сейчас я умираю в морозильной камере, меня обнимает Доктор, скоро нас должны убить или отпустить на волю, чтобы мы дальше путешествовали через время и пространство, докучая всем возможным и невозможным пришельцам своим излишним вниманием. -Просыпайся, - тихо прошептал Доктор охрипшим голосом, - за нами пришли.