***
2. Вам нужно быть более деликатной, Ваше Величество. Поганцы выбрали нового лидера или, возможно, новый лидер выбрал себя. Она не знает, как это назвать. Варварские ритуалы заклятых врагов её народа — последнее, что её волновало. Мандрейк — поганец, как и его народ, и Тара смеётся над этой иронией: он пришёл к власти в том же сезоне, что и она. Но не может быть совпадений, когда дело доходит до поддержания жизненного баланса в лесу. Есть только судьба. Всё было спокойно в течение трёх сезонов, но больше так не могло продолжаться. — Отправим войска, — призывал её генерал. — Мы одолеем их. — При всём уважении, генерал, — парировал вице коммандер. — Таяние снега затопило приграничные земли. Мандрейк расширил свои территории за прошлый сезон и вербует жителей болота. Если мы атакуем открыто, то понесём большие потери. Старый генерал бросает на своего подчинённого острый взгляд. — Мы обсуждали это. В тайной тактике нет чести. Вице коммандер покорно опускает голову, но глаза его горят. — Да, сэр. И, несмотря на то, что он всё ещё не разговаривает с ней, несмотря на то, что Тара ненавидит тишину и холод между ними, несмотря на её бедное разбитое сердце — несмотря ни на что она смотрит на него и улыбается. И если улыбка выходит несколько криво, Тара надеется, что никто из её советников ничего не понял. — Что вы думаете, вице коммандер? Ронин моргнул один раз — единственный внешний признак того, что он удивлён. Смотрит на своего начальника, который уже делает вдох, чтобы всё объяснить. Тара быстро решает отстаивать свою позицию. — Я хочу услышать мнение вице коммандера, генерал. Тот нетерпеливо выдыхает. — Миледи… Королева поднимает руку, и он немедленно замолкает. Эта сила удивляет её: как легко Тара может заставить других замолчать только потому, что она королева? — Не вынуждайте меня повторять. Генерал опускает голову, теперь открыто ощетинившись от гнева. — Да, миледи. Только когда он покинет свой пост сезоном позже — после того, как они, используя тщательно разработанные и выполненные планы сражений Ронина, переопределили и укрепили границы между её лесом и владениями Мандрейка — Тара понимает, насколько серьёзную ошибку совершила. Ронин преклоняет перед ней колени, ни разу не взглянув на неё, снова клянётся ей в своей верности и принимает титул генерала лифменов, а в ней что-то… Что-то просто ломается.***
3. Сердце — хрупкая вещь. Иногда она всё ещё мечтает. В основном, о себе и о Ронине, о том, каким он был до того, как всё изменилось. До того, как Тара стала королевой. Она мечтает о смешном, полном энтузиазма и энергии мальчике, с которым росла, который всегда мечтал о новом приключении. Тара всё ещё видит это: озорные улыбки, которыми они обменялись, разыграв её близорукую тётю; приключения, которые они пережили, будь то те, где они действительно добирались до границ поганцев, или те, которые они придумывали в дождливые дни, пока прятались дома. Она до сих пор помнит ночи у озера, тёплый ветер и тихо шепчущие деревья и то, как он смотрел на неё — и этот взгляд заставлял её чувствовать себя самой красивой на земле. Воспоминания, ничего больше. Ах, говоря о воспоминаниях. Есть кое-что, что Тара унаследовала от своей предшественницы, но она почему-то была уверена, что предыдущая королева нашла не просто гусеницу, а наследовала ей мастера шпионажа и архивариуса. Ним забавный парень и, возможно, не самый умный. Но он, бесспорно, остроумен, имеет хорошее чувство юмора и огромный-огромный опыт. Который, возможно, происходит не из свитков знаний, окружающих его — он всегда забывает читать новые — а, скорее, из его разных жизней; и это имеет для неё почти большее значение, чем наученная кем-то или самим собой мудрость. — Ты несчастна, Тара, дорогая? Она вздыхает, чувствуя поражение за один удар. — Конечно же, нет. Ним сел рядом с ней. Его взгляд устремился к тёмным силуэтам на горизонте на фоне ещё более тёмной ночи. — Это просто потому, что ты любишь Ронина. Тара опускает голову. — Это так заметно? Ним улыбается. — Я прочитал это в свитке вчера. Думал, навёрстываю упущенное, но этот оказался одним из старых. Не то, чтобы это что-то изменило. Он откидывается назад на одну пару рук и моргает. Под ними в самом разгаре одна из его типичных вечеринок, но звуки до них почти не доходят. — Он тоже тебя любит, ты знаешь. Тара устало вздыхает. — Ещё одно знание, которое ты прочёл? — Ха. Нет. — Гусеница закрывает глаза. — Все это видят. Как он смотрит на тебя. — Он не смотрит. Он не смотрел на меня уже несколько сезонов. Мне стоит перестать тосковать по нему. — Конечно, люди часто не видят того, что прямо перед ними. Тара недоверчиво фыркает. — Мне кажется, ты всё неправильно истолковываешь, Ним. Улыбка, которую она получает в ответ, ей непонятна. — Ты — королева, Тара, и с лёгкостью читаешь сердце леса. Но ты не можешь прочесть сердце Ронина. Думаю, я знаю, почему. Сколько бы она не ворчала, он не говорит ей причину. Тара думает, что угадала её, сезоны спустя, но она никогда не была уверена. И Тара знает: она наблюдает за Ронином день за днём. Он на неё не смотрит.***
4. Традиции не должны оставаться традициями только ради традиций. Невозможно игнорировать его полностью. В конце концов, Ронин — генерал лифменов, её ближайший союзник и главный защитник. Это, по сути, напоминает их отношения в детстве. Только теперь ей больше нельзя защищать себя. И это не то, что она хочет. — Вы рассмотрели наше предложение, Ваше Величество? Он выглядит старше в белом плаще на плечах. Улыбка, которую Тара так любила в прошлом, полностью исчезла: как будто он оставил мальчика, в которого она влюбилась, много лет назад. И ей хочется плакать. — Весь смысл весенней церемонии — проводить её в равноденствие. — Это традиция. Все знают. Мандрейк тоже знает, вы ведь в курсе? Это общественный риск. — Я не глупа, генерал. Таре кажется, что он хочет протянуть руки к голове в раздражении. В свою очередь, она смотрит на него и хочет кричать вместо того, чтобы использовать этот жуткий официальный тон, который она так ненавидит. Но они ушли слишком далеко от тех людей, которыми когда-то были. — День не изменится, и это окончательно. Я верю, что ваши лифмены защитят народ. Тара действительно должна извлечь уроки из прошлого. Она должна совершить каждую ошибку, как эта, хотя бы раз, чтобы извлечь из неё урок. Благодаря их планам и упрямству Ронина ни один житель леса не пострадал, когда поганцы напали. Лифмены, в основном, страдают от незначительных травм, но многие жители страдают от шока. Королева использует свою силу, чтобы отбросить врагов одного за другим: корни вырываются из земли, чтобы схватить поганцев и швырнуть их обратно, папоротники катапультируют их из её леса. Даже некоторые птицы присоединяются к её силам с сердитым визжанием в небе. Не желая позволить своему народу сделать всю работу, Тара бросается в бой с головой, отбрасывая поганцев, ворон и болотных жителей. Пока она бежит через пруд по листьям кувшинок, жаба обхватывает языком её лодыжку. Тара спотыкается и падает, ругаясь, и тут же множество жаб окружает её лист. Он начинает опасно качаться, когда её преследователи пытаются подняться на него и… — Тара! Она так удивлена, что застывает на месте. Ронин падает на неё, его вес впечатывает её вниз, а она не может думать. Её имя. Это был первый раз, когда он назвал её по имени вместо титула, после того, как её выбрали королевой около десяти сезонов назад. Его вес давит на неё, боль в боку возвращает её в реальность, поэтому она выползает из-под него. Он шипит на неё, но Тара не может остаться, не может спрятаться; она вскакивает на ноги и берётся за окруживших её. Маленький отряд лифменов прогоняет жаб, и секунду Тара может дышать спокойно. Её следующий взгляд — на Ронина. Тот лежит на земле лицом вниз. Его руки настолько напряжены, что напоминают когти. И она знает, что что-то произошло, ещё до того, как видит стрелу, торчащую из его спины. Мир стал красным. Яростный крик Мандрейка, когда корень дерева давит его брата, утопает в приливе крови в ушах Тары, и лес оживает.***
5. Вам нужно отдыхать. Тара наконец сдаётся и пробирается в комнаты исцеления в полночь через три дня после битвы. Она не хочет его видеть. Она очень сильно хочет его увидеть. Ей следовало прийти в течение дня. Но тогда её должны были бы сопровождать два стражника, и все целители, медсёстры и пациенты смотрели бы. И как бы она не хотела проведать Ронина, есть вещи, которые Тара просто не могла сделать. В конце концов, он так отчаянно хотел отгородиться от неё. Всё ещё больно, но что с того? Он жив. В комнате темно — ночь пасмурная. Открытые окна впускают тёплый, влажный летний воздух. Тара поднимает своего светлячка, который служит ей фонарём, и смотрит на лифмена на кровати. Ронин бледный и истощённый после гнильной лихорадки, вызванной его раной. Его глаза беспокойно двигаются под веками. Опустившись на табуретку рядом с его кроватью, она наблюдает за любым видом его беспокойства во время сна с облегчением и разочарованием одновременно, что он не просыпается. Его рука сжата в кулак. Тара нежно прикасается к нему, разглаживает его напряжённые пальцы своими, и чудо происходит: Ронин расслабляется в ту же минуту. Его пальцы тёплые и мозолистые, и знакомые, несмотря на прошедшие сезоны. Она помнит день, когда он получил шрам на запястье — день, когда они убегали от сердитого чёрного дрозда, и Ронин угодил в колючую ветку. Должно быть, теперь на всём его теле есть шрамы, и Тара знает лишь о небольшом количестве. Это лишь одна из немногих вещей, о которых она сожалеет, и одна из многих, которая показывает, как сильно всё изменилось. Не только между ними двумя, но и… ладно. Ронин спит, его глаза двигаются под веками; его рука тёплая, и Тара не может её отпустить, сколько бы ни пыталась. Так что она просто сидит здесь, рядом с Ронином — только это уже не Ронин, а генерал, и она уже не Тара, а королева — и смотрит, как его грудь поднимается и опускается. Её шёпот врывается в темноту, как камень — в спокойные воды. — Я не могу тебя потерять. Я откажусь от тебя, но пожалуйста — не оставляй меня вот так. Лишь тишина в ответ. Утром её находит медсестра; должно быть, она заснула ночью. Её грудь наполовину на кровати, голова — на онемевших руках. Тара моргает перед обеспокоенным цветочным джинном с мутными глазами, а затем встаёт, стараясь не упасть от внезапного головокружения, когда старшая леди суетится над ней и её платьем. — Всё в порядке, — говорит она, всё ещё шатаясь. — Пожалуйста, не говорите ему, что я была здесь. В дверях Тара оборачивается и тут же жалеет об этом: с кровати, раненый и уставший, но определённо проснувшийся, смотрит Ронин. Тара разворачивается и убегает.***
6. Главное достоинство храбрости — благоразумие. Это её судьба, как и судьба леса — цвести, вянуть и умирать, снова и снова сталкиваться с Мандрейком и его поганцами. И всё же бывают месяцы и даже сезоны, когда нет новостей с дальней стороны леса; когда разведчики не приносят ничего, кроме рассеянного чувства настороженности. Тара наслаждается месяцами покоя, солнечными днями, полными смеха её народа. Но она также знает, что редко бывает что-то вроде вечного мира. Так что как бы ей это не нравилось, Тара не может расслабиться полностью. Борьба лифменов и поганцев — это ход природы, такой же естественный, как весна, за которой следует лето. Так было на протяжении десятилетий, даже столетий. У Тары, имевшей за плечами сезоны опыта, тем не менее был один урок, укоренившийся в её существе: самоуспокоение — самая большая ошибка среди прочих. Мирная зима не значит, что весна будет такой же мирной. Если бы она только могла заставить старейшин понять. — Это не то, что было раньше. Конечно, это не то, иначе Тара не пыталась бы получить их одобрение, в конце концов. — Я понимаю ваше беспокойство, но… Пустые слова, пустые фразы, снова и снова, и она задаётся вопросом, сможет ли когда-нибудь её неприязнь к ним заставить её задохнуться и умереть. Так же, как старая королева решила умереть, молча и в одиночестве, через три дня после того, как бутон выбрал Тару. Как будто та ждала, что это произойдёт, как будто выбор бутона и разрушение всех мечтаний Тары были побочным эффектом чего-то гораздо более важного. Дискуссия продолжается. Тара откидывается на спинку её трона и хочет оставаться спокойной. — Я думаю, Её Величество права, — говорит кто-то, и это занимает всего несколько её драгоценных секунд, чтобы найти говорившего. Потому что Тара не может поверить, что человек, которого она знает, на самом деле сказал эти слова. Старейшины смотрят на него так же, как и она, но Тара моложе и быстрее и первая ловит его взгляд. И потому, что Ронин — замечательный, глупый идиот Ронин, не владеющий светским языком, но имеющий богатый опыт и превосходный стратегический ум, вместо всего идёт в гору. (Что похоже на пустую победу). В конце встречи Тара так устаёт, что ей едва удаётся кивнуть старейшинам, пробормотать что-то про другие обязанности и выйти. Никто её не останавливает. Ронин ждёт её рядом с её покоями. Тара останавливается, слишком недоумевая, чтобы что-то чувствовать. — Генерал. — Вы приняли верное решение, Ваше Величество. Она устала. Ей грустно. Она… пустая, возможно потому, что знает, что на войне люди погибают с обеих сторон. Тара думает обо всех матерях и отцах, жёнах и мужьях, дочерях и сыновьях, которые так и не дождались возвращения их близких, обо всех тех, кто потеряет кого-то в будущем. Это убьёт её. Только она думает, что это будет слишком легкой судьбой для неё. Десять раз, сто раз, тысячу раз Тара сожалеет, будет сожалеть вечно, и всё равно будет выбирать то, что лучше для леса и людей. Снова и снова. Она не заслуживает похвалы. И тем не менее… приятно слышать эти слова, какое-то крошечное поощрение. Ещё лучше слышать это от Ронина. Несмотря на то, что он чувствует к ней, Ронин всегда будет её лучшим другом, её защитником и её самой большой силой. Он может и не говорить с ней, кроме как об официальных делах, но… Он всё ещё заботится о ней. Тара не может сдержать свою улыбку, даже если та выходит криво. — Спасибо. Ронин смотрит на неё тёмными глазами (его каштановые волосы и широкие плечи…), а Тара смотрит в ответ, и её тоска по нему растёт с каждой секундой. Она поднимает подбородок. — Что-нибудь ещё? «Генерал» почти слетает с языка, но Тара его проглатывает. — Вы, должно быть, устали. Пожалуйста, отдохните, — отвечает он. И добавляет совсем тихо, как запоздалую мысль: — Миледи. Она продолжает слышать его голос, даже когда он её покинул.***
7. Вспоминайте и мечтайте сегодня. Однажды Тара решила выбраться из дворца незаметно. Она добирается до Летнего озера, когда Ронин приземляет прямо перед ней. Крылья его колибри безумно жужжат, и он бросает на неё убийственный взгляд. — Что вы пытаетесь сделать, Ваше Величество? Это прекрасный день. Лето в самом разгаре, песни птиц среди листвы деревьев наполняют её голову, и она пьянеет от запахов, которые окружают её. Особенно цветов бузины, а также примул, лилий и маргариток. Дикая клубника — Тара должна будет попробовать её позже; её запах сладкий и манящий. И прежде всего песня леса и неба, чистая и ясная. — Тише, генерал, мне нужно кое-куда сбегать. Сходите, найдите несколько лифменов для тренировки. — Вы не можете покинуть дворец без стражи… — Гляди. Примула, росшая рядом с ней, протягивает ей ветку, шипы аккуратно обворачиваются вокруг её руки. Тара хватается за неё и позволяет ей кинуть её на значительное расстояние от назойливого генерала. Приземляется она весьма изящно, если так можно выразиться. Тара хихикает про себя — это лето, и ей положено немного безумия в это время года. И не ждёт его реакции. Папоротники раскрываются перед ней. Это похоже на бег по облакам, и она упивается им… — Ваше Величество! Снова он, на этот раз летит рядом с ней, всё ещё сердитый. — Сейчас не время для глупых прогулок по лесу! — Это не глупая прогулка, как вы её называете, — отвечает Тара, не останавливаясь. — У меня есть дело, на котором я должна присутствовать. Прошу меня простить. И да, это сарказм. Ронин не уходит. Конечно же, нет. — Куда вы идёте? — Вам не стоит об этом беспокоиться. — Стоит, потому что… Она перестаёт его слушать. Прыгает через крошечный ручей; корень поднимается и переносит её; поздно цветущая огненная лилия раскрывается при её мимолётном прикосновении. Колибри Ронина свистит и ныряет за её сладким нектаром. Тара громко смеётся, счастье внутри неё снова растёт, в то время как её генерал, ругаясь, отклоняется от курса. Конечно, она далеко не уходит. Когда он снова догоняет её, его птица плавно замирает, совсем не упрекая его в ругани, и Ронин, видимо, сдался, потому что протягивает Таре руку. — По крайней мере, позвольте мне сопровождать вас. — Я знала, что ты поймёшь причину, — смеётся она; прыжок, рывок — и Тара сидит позади него. И восторг полёта поглощает её. Её новорождённая племянница прекрасна, как и её крошечные кулачки, и пальчики, и зажмуренные глазки. Тара держит её и воркует, называя малышку по имени — Бабочка — и поражается чуду, которым та является. Взгляд Ронина заставляет её смеяться. Её большой, сильный генерал так неуместен в спальне её сестры, весь жёсткий и настороженный от опасности наблюдать, как рожает женщина. — Давай, ты не уронишь её! Он энергично мотает головой, поэтому она подходит к нему с ребёнком на руках. Его руки поднимаются автоматически, изгибаются вокруг малышки, сильные и надёжные. И изумление на его лице, пока Ронин смотрит на свёрток в его руках, проходит прямо через сердце Тары. Она полностью замирает, её сердечко заикается и начинает биться снова, с утроенной силой, и она думает, что никогда… — Возьми её назад. Ронин почти торопливо отдаёт ей ребёнка, и Тара молча берёт его и идёт к кровати Киары. Она проводит день в доме своей сестры, болтает с ней, убирает и готовит тёплую еду, и всё это время Ронин — тихая тень на заднем плане, никогда не отрывающая от неё взгляд. Уйти сложнее, чем она ожидала. Тара обнимает и целует Бабочку, удивляясь ей в последний раз. Позади неё Ронин прощается с Киарой. Тара слышит смех сестры, а затем голос той внезапно смягчается, становится напряжённым. Но Тара не слышит, о чём они говорят. Она делает вид, будто ничего не заметила. Объятия Киары тёплые, крепкие и успокаивающие — о, Тара так сильно скучала по своей старшей сестре — и в её глазах, как всегда, тревога. — Береги себя, младшая сестрёнка-королева. Тара смеётся. — Разве так не всегда? Полёт назад проходит в тишине, пока Тара не выдерживает. — Она прелестна, не правда ли? Тара не ждёт от Ронина ответа, просто продолжает болтать, заполняя словами чёрную дыру молчания между ними. И это работает, как-то, даже если Ронин почти не отвечает. — О, и кто бы мог подумать, что генерал Ронин, который никого и ничего не боится, испугается маленького ребёнка? Это заставляет его отреагировать негодованием. — Я не испугался ребёнка! Его реакция волнует её, несоответствие между Ронином-генералом, которого она видит каждый день, и Ронином-человеком, которого она увидела сегодня, делает её беззаботной. — Ты выглядел таким напуганным… — Я привык держать меч. Ребёнок — другое дело. Из уст любого другого человека это звучало бы оправданием, но он просто констатировал факт. — Дети, — мурлыкает Тара. — Их опасные маленькие пальчики, которые цепляются за всё и тянут это в рот… Их ужасный рот, которым они кричат, и кричат, и крича-А-А-А-А-А-А!.. По приказу птица Ронина взмывает вверх и рисует петлю; Тара, удивлённая, не может сдержать свой крик. Она цепляется за него и визжит. — Ты, глупый дикарь! Ты хочешь убить меня! — Что? — смотрит он на неё с вызовом. — Это пустяк! Мы делали это каждый день, помнишь? С умопомрачительной скоростью его птица ныряет сквозь листву, снова вверх-вниз. Тара цепляется за Ронина и чувствует волнующую скорость, из-за которой слова срываются с её губ: — Тогда я была готова к этому! И вдруг они снова дети, с головокружительной скоростью ныряющие в заросли, и Тара держится за Ронина, радостно смеясь. — Покажи ей, на что способен! — подтрунивает Ронин птицу, тоже смеётся, улыбается так широко и красиво, и мир вокруг них превращается в смесь запахов, цветов и звуков. И тогда-то дворец попадает в поле зрения. Охранники, стоящие на посадочной площадке, становятся видимыми, и тремор проходит через Ронина. Тара чувствует это. Как будто что-то спадает с него или, наоборот, наваливается. Совершенно неожиданно её Ронин исчез, а генерал вернулся, и будто Ронина никогда не было. Он обуздывает свою птицу, тихо шепчет ей; они замедляются. Дикая погоня превращается в ручную езду, и дыхание Тары замирает от внезапного чувства потери. Они приземляются среди охранников, которые спешат помочь ей. Тара соскальзывает с птицы прежде, чем они смогут к ней прикоснуться, и ждёт, когда её генерал спешится. Солдат берёт его птицу, остальные возвращаются на свои места, и Тара поднимает взгляд, пытаясь найти какие-либо следы своего Ронина в тёмных глазах человека, стоящего перед ней. Ничего не осталось. — Пожалуйста, дайте мне знать, когда в следующий раз у вас будут дела, на которых вы должны присутствовать, Ваше Величество. — Конечно, генерал. Конечно, нет. Это роль, которую она играет так долго, что иногда не может сказать, что с этой ролью и её сердцем, и осознание ошеломляет. Тара любезно улыбается и протягивает ему руку, чтобы он поцеловал её. И вид него, склонившегося, с ощутимым мягким порывом воздуха от его выдоха, мучителен в горькой смеси злобы и раскаяния. И тоски.***
8. Война — это игра, в которой играют людскими сердцами. На этот раз её ругает не генерал, а весь совет. И Таре так давно всё равно, что у неё нет ни времени, ни терпения надеть что-то даже отдалённо похожее на маску вежливости. — Моё решение окончательное, почтенные старейшины. Они кричат и ворчат, и уговаривают, и угрожают, и пытаются поговорить о причине. А Тара так устала от этого. Это момент, который, они все знали, придёт; время, к которому они готовились с того самого момента, который можно назвать вечностью. Это просто ещё одно испытание в долгой истории испытаний её правления, но в очередной раз оно разыгрывается с использованием жизней — жизней её народа, лифменов — и будь она проклята, если будет просто сидеть в своём красивом дворце с его красивыми коридорами и красивыми садами и ждать. Это Мандрейк. Снова Мандрейк. Это всегда будет Мандрейк. Который угрожает её лесу и её народу. Мандрейк, который заставляет её думать о стратегиях, стоящих жизней. Мандрейк, её заклятый враг, тот, кто поднялся к власти в том же сезоне, что и она. Мандрейк, которого Тара иногда считает своей тёмной половиной, своим испорченным близнецом. Каждая злая часть неё, каждая тёмная мысль. Однако неправильно думать о нём как об абсолютном зле. Мандрейк и его поганцы, как и Тара и её народ, просто хотят жить. Они хотят вставать каждое утро и видеть восход солнца, говорить с дорогими для них существами, хотят смеяться и жить и видеть следующий день. Это величайший парадокс из существующих: два народа, так отличающиеся друг от друга, живущие в такой непосредственной близости — и всё, что они хотят, отстаивают и за что борются, является противоположностью тому, чего хотят другие. И всё же нет никакого способа разделить их. Может быть, это трагедия судьбы или природы, или ещё чего-нибудь: народ Тары не может жить без народа Мандрейка, но и не может жить с ними, и также наоборот. Иногда Тара задаётся вопросами, кто был предшественником Мандрейка и продолжит ли её преемник борьбу. «Нет, если я смогу помочь». Ряды и ряды лифменов стоят неподвижно и ровно, когда она проходит мимо них. Её собственные доспехи — приспособленные специально для неё, отлакированные слоями смолы и отполированные до блеска — ощущаются комфортными, и это делает её слабей. Таре не нужны ни меч, ни лук, чтобы защищаться, но все её солдаты вооружены. И они смотрят на неё с трепетом, будто она особенная, будто она одна может спасти их от Мандрейка и его армии поганцев, навстречу которым они все идут. Они смотрят на неё, будто она может защитить их. И если Тара ещё не решилась сделать то, что планировала, когда новости о движении войск Мандрейка впервые достигли их, тогда она решит это прямо сейчас. «Я иду с вами». Ронин ничего не сказал, чтобы заставить её остаться или одобрить её решение идти. Тара рада. Там не будет перерыва. Сейчас они маршируют к войскам Мандрейка — а в следующий миг уже находятся посреди боя. Не было перелома, точки перехода. Поганцы продолжают наступать; кажется, их бесконечное количество, и если один падает, другой тут же занимает его место. И на стороне Тары падают лифмены, солдаты, стражники, лучники и меченосцы. Кто-то умирает тихо, а кто-то кричит, кто-то так сильно ранен, что не выживет, а кому-то повезло. И никто никогда не будет прежним, ни она, ни её люди. Смерть солдатов заставляет Ронина безмолвно кричать и лишать жизней ещё большее количество поганцев, которые были достаточно неосторожны, чтобы бросить вызов сильнейшему в этом лесу. Но нет никакого облегчения, никакого прощения. Она отвлекается только на долю секунды. Но этого достаточно, всегда достаточно (никогда не достаточно). Ронин — ураган смерти посреди группы поганцев слева от неё. Её солдаты держат оборону, и она может почувствовать ослабление поганцев под нескончаемым шквалом беличьих шишек, падающих со смертельной точностью; корней, которые поднимаются и вызывают хаос; пчёл, которые атакуют огромным облаком гневного жужжания и игольчатых жал. Весь лес сражается, жаждет прийти ей на помощь, и, на одно мгновение, Тара отвлекается. Стрела Мандрейка летит в неё со скоростью векового негодования, ненависти и злости, и Тара закрывает глаза. Но стрела её так и не достигает. Её глаза открываются при звуке удара, но боль не наступает. Вместо этого наступает что-то другое, прорывается сквозь неё с силой урагана, и, опять же, что-то в Таре разрушается. Когда Ронин осмотрел поле боя, когда он и его товарищи-командиры проверили, что поганцы отступили, когда он, наконец, пробирается сквозь тишину, непроницаемое кольцо солдат окружает королеву, которая спасла их. Но он находит не королеву, а кого-то другого. В руках Тары безвольное тело её младшего стражника, долговязого и нескладного, совсем ребёнка. Она помнит его первый день, его неуклюжую стрельбу из лука, озорство в глазах. Нескрываемое обожание и гордость от призыва служить в её личной охране. Клятва — обещание, которое он дал, настолько серьёзное, что действительно умер за неё. В нём не осталось дыхания, его глаза пусты — это уже не Сохи, а пустая оболочка. Тем не менее Тара держит его за то, что ощущает вечностью, слишком онемевшая, чтобы переживать, слишком замёрзшая, чтобы двигаться, просто покачиваясь, как потерянный лист на ветру. Снаружи, по другую сторону её молчаливой стены солдат, жизнь продолжается, но здесь она остановилась, не двигаясь. Сохи мёртв, её милый, юный, простодушный стражник, и это её вина, всегда будет её вина. Конечно, Тара знает, что он не единственный, кто сегодня умер. Но в этом и есть жестокость войны. — Ваше Величество. Кто-то зовёт её, но она игнорирует голос, игнорирует титул, игнорирует… из-за драгоценной, полной её вины секунды… вся ответственность и вина ложатся на неё. «Только сейчас… пожалуйста…» Но потом кто-то зовёт её по имени, и Тара не может игнорировать это. Ронин. Он осторожно берёт Сохи из её рук — она не сопротивляется, слишком устала, слишком много горя — и её бедный, юный стражник уносится, чтобы быть преданным ветрам, земле и лесу. А потом Ронин поднимает её — Тара ни словом не возражает; для королевы неприлично, чтобы её так носили, но ей всё равно — и несёт её к своей колибри, большими уверенными шагами, и пока идёт, отдаёт приказы своим солдатам: отступать, охранять, наблюдать. А потом они в воздухе. Крылья его птицы порхают так быстро, что она не может уследить за ними. Тара закрывает глаза и зарывается лицом в грудь Ронина, благодарная, что его твёрдые доспехи не несут его тепла. Она не хочет утешения. Ронин несёт её во дворец, прямиком в её покои. На пути возникает суматоха. Тара воображает, что здесь есть солдаты, которые спрашивают новости; её стюард, который немедленно отдаёт приказы; цветочный джинн, который является её личным помощником и яростно протестует; и Ронин отмахивается от них, или отвечает на вопросы, или даёт советы тем голосом, который мягко урчит в груди, не похожий на его обычное рычание. Он не отпускает её, пока они не оказываются в её покоях. В любой другой день Тара яростно покраснела бы при мысли, что Ронин стоит в этом месте, которое кажется ей настолько личным, но ничего из этого не имеет значения, ничего. Не имеет значения, что он становится на колени и снимает с неё сапоги и запятнанный плащ, и что он касается её волос, когда расстёгивает её доспехи. Не имеет значения, что он всё время говорит с ней, что его голос — это мягкий шёпот, которому на самом деле удаётся расслабить некоторые из её напряжённых, натянутых мышц. Это не имеет значения, потому что она ничего не чувствует, так или иначе, и больше не хочет чувствовать что-либо снова. Ронин аккуратно натягивает на неё одеяло и уходит. В дверях его шаги колеблются, и он оглядывается на неё. Его глаза темны и полны беспокойства, но это не имеет значения. Ничто не имеет. Ничто не имеет значения, пока следующим утро не приходит её горничная и не начинает суетиться над ней, тихо, но настойчиво. И Тара наконец, окончательно и жестоко, вырвана из её ступора, солнце высоко светит в небе и дворец полнится рассказами об их — её — победе, а она никогда не чувствовала себя победительницей меньше, чем сейчас. — Вы уверены, моя королева? — спрашивает её горничная, её молодые глаза подозрительно красные, и Тара задаётся вопросом, кого она оплакивает. Среди мёртвых был кто-то, кого она любила? Может быть, она даже была влюблена в Сохи? Тара не спрашивает. — Да, — тихо отвечает вместо всего. Ей нужно это. Она должна. Жизнь продолжается. Лес увядает и засыпает зимой, а весной снова просыпается, и цветы умирают, и другие расцветают, и это круговорот в природе, не больше и не меньше. Эта битва с Мандрейком отбросила поганцев за болото, но он вернётся, и ещё больше её людей погибнет. И другие придут. Это неутешительная мысль, ни в коей мере, и Тара ненавидит тот факт, что делает жертву Сохи и смерти всех остальных такими, казалось бы, незначительными. Но она королева. Она — Королева Леса и должна двигаться вперёд. Так что Тара двигается. Ронин стоит около дверей самого большого зала, в котором будет проходить прощальная церемония. Тара уже слышит слоняющихся внутри людей. Её шаги дрогнули. Ронин видит её и выпрямляется. Стражник с другой стороны стоит по стойке смирно, когда она приближается. Тара хочет пройти мимо них как обычно, с улыбкой и кивком, но что-то изменилось на этот раз. Когда она проходит, Ронин идёт вместе с ней, всего в полушаге позади неё. И даже если это то, что он никогда не делал раньше, он это делает: поднимает руку и протягивает ей — идеальная поза джентльмена. И не задумываясь, она кладёт кончики своих пальцев ему в руку; чувствует его тепло и близость. Его взгляд устремлен на неё. Тара не поднимает глаз, но позволяет ему проводить её. Только кончики пальцев, ничего больше.***
9. Всему своё время. Жизнь продолжается. Лето сменяется осенью, осень сменяется зимой, зима — весной, и лес увядает, умирает и оживает. Тара смотрит с сердцем, состоящим из тысячи сломанных кусочков, как её люди продолжают жить. Всё так, как должно быть, независимо от того, насколько это больно. Она навещает сестру и племянницу и находит Сохи замену — столь же юного лифмена, невероятно застенчивого, чрезмерно правильного и самодовольного, который впервые в жизни заставляет Тару чувствовать себя старшей сестрой и которого она любит просто из принципа. Она празднует Белтейн, смотрит, как лебеди поднимаются над озером в вечном проявлении своей красоты, и чувствует благоговение своего народа, их надежду и печаль, когда они наблюдают, как души их любимых плывут к небесам. Тара приглашает детей во дворец каждый второй лунный цикл, потому что ей нравится наблюдать за ними. Она посещает парады и дипломатические обеды. Ронин берёт на воспитание Нода, сына своего друга — солдата, погибшего в бою. Тара никогда не видела ничего более смешного и душераздирающего, чем её упрямого, как осла, генерала, который пытается ужиться с упрямым, как осёл, ребёнком. О, они действительно странно похожи, и она бы посмеялась, если бы не отчаяние, сияющее в глазах Ронина, несмотря на его обычное, безэмоциональное лицо. Тара думает, он хочет понравиться мальчику, заботится о нём и действительно, по-настоящему любит его, но не знает, как показать это. Осень возвращается. Сезон, полный красно-золотых листьев, свежих фруктов и орехов, работы и тяжёлого запаха льющегося дождя. Жизнь продолжается, и Тара думает, что ничто никогда не будет идеальным. Но может быть, может быть, она сможет довольствоваться чувством, которое у неё возникает, когда она смотрит, как растут её цветы, а её люди живут и процветают. И тогда Ронин приходит к ней. Тара не ждала, что это произойдёт, даже не мечтала об этом. Ей казалось, она уже смирилась с тем, что он видит в ней уже не её, а только свою королеву, и боль увяла до тупой, которая иногда внезапно вспыхивает и разрушает её напару с агонией, но, как правило, быстро отступает к сердцу. Когда Ронин приходит, чтобы увидеть её в её саду, Тара ждёт, что он будет говорить о чём-нибудь, связанном со стратегиями, планированием, солдатами. — Миледи. Она занята, шепчется с маленьким бутоном, который вот-вот расцветёт, но боится, мягко уговаривает его и только отмечает присутствие своего генерала периферией зрения. Ронин выжидает, и это настораживает её. Обычно её генерал без колебаний прерывает её беседы, когда это необходимо его планам. Его молчание сбивает её с толку, заставляет забыть слова и обернуться, и она смотрит на него: его голова была обнажена, он был не в форме, в его тёмно-золотых волосах показывались первые серебряные прядки, а выражение лица было настолько чуждым, что Тара тут же сделала шаг к нему. — Ронин? — Её руки подлетают к губам в попытке сделать вид, что ничего не было. — Генерал? Что-то случилось? — Нет. — Он качает головой, самое странное выражение мелькает в его глазах. — Ничего не случилось. Пожалуйста, не переживайте, миледи. Я просто… просто это… Он вздыхает. — Я хочу поговорить с вами кое о чём. «Ах», — думает она, улыбаясь. — Что он сделал на этот раз? На секунду Ронин опешил. — Кто? Тара хмурится. — Нод. Вы хотели поговорить со мной о Ноде, разве нет? — Нод? Нет… это… я хотел… От её растерянного взгляда он запинается, ломается. Смотрит на неё, просто смотрит, а сердце Тары бьётся о грудную клетку так сильно, что больно. Она сжимает юбки в руках, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Нет ничего, что помогло бы ей узнать причину, но знание здесь; внезапно Тара может видеть его в жёстких и напряжённых плечах Ронина, в его глазах, мягких и испуганных. Она делает шаг вперёд, но снова останавливается, внезапно испугавшись, что неверно истолковывает. Нет причин, по которым он должен… сейчас… после столь долгого времени. Нет. Её фантазия забежала далеко вперёд, он говорит ей, что… Ронин качает головой, смотрит на свои руки, которые сжаты в кулаки. Он выглядит так, будто борется сам с собой, будто хочет быть где угодно, но не здесь, а Тара ждёт, затаив дыхание, в ужасе. «Он оставляет меня». Эта мысль так мучительна, что она не может сглотнуть. И затем он вдыхает, выдыхает и сокращает расстояние между ними, падает на колени перед ней и смотрит вверх, и единственное, что Тара может видеть в его глазах — это честность. — Я думал об этом долгое время. Я знаю, что мне не следует что-либо говорить, но я не могу не сказать вам. Вы — королева. Возможно, когда-то мы были друзьями детства, но это было очень, очень давно. Я знаю, у меня нет к вам претензий, нет причин чего-то ожидать. Это так эгоистично с моей стороны обременять вас своими чувствами, но вы всё же выслушаете? Она кивает головой; её сердце словно превратилось в камень. — Я люблю вас. Уже давно, и да помогут мне боги, я никогда не хотел, чтобы это встало между нами, но я больше не могу так. Если вы больше не хотите, чтобы я был рядом, я уйду в отставку и найду подходящую замену, клянусь. И вам не нужно ничего говорить. Теперь, наконец, он склоняет голову. — Я солдат, а не дипломат. Я говорю о вещах так, как вижу их. Вы прекрасны. Вы сильны и иногда слабы, и это правильно. Вы заботитесь об этом лесе и его жителях больше, чем кто-либо. Вы плачете вместе с лесом, и я молю богов, чтобы день, когда вы умрёте вместе с ним, не наступил ещё очень и очень долго. Вы для меня важнее всего на свете. Я люблю вас. Я любил вас до этого дня и буду любить вечно. И не важно, хотите вы, чтобы я был рядом, или нет, я буду защищать вас до последнего вздоха. И это… Это признание Ронина, просто вот так. Правда и ничего кроме правды от её непоколебимого, упрямого, прямолинейного генерала. Она знала его всегда, с того дня, как они впервые встретились у водопада, и с тех пор он всегда был рядом с ней, ни разу не покидал её. Тара до сих пор помнит то время, когда она была безнадёжно влюблена в него, когда они были молоды, и Ронин был красив и безрассуден, а она была глупа и не знала о своём будущем. С тех пор прошло столько времени. И Тара чувствует себя… по-другому. Она не та девушка, которая влюбилась в своего лучшего друга; и также она не та женщина, сердце которой было разбито из-за бесконечной, безответной любви. Сотни раз, тысячи раз она говорила себе оставить тех людей позади; чтобы защитить себя, чтобы двигаться дальше. И снова, и снова влюблялась в него. Тара чувствует, что её чувства к её старшему, самому близкому другу были с ней так долго, что больше не должны меняться. Она приняла их, обняла их, сделала частью себя давным-давно. Миллион раз Тара смотрела на Ронина и думала, что это уже не должно было быть сложным делом, не должно было быть. Но сейчас что-то изменилось. Может быть, это свет в саду отличается от света в зале Совета, тёплый блеск солнца вместо светлячков. Может быть, это тихий шёпот растущих растений вместо людского говора и смеха, тишина, которая окружает их сейчас. Может быть, это взгляд в его глазах, такой открытый. Такое чувство, что они больше не в лесу, а в отдалённом уголке вселенной, на острове, в пузыре; место, которое меняет всё и остаётся неизменным. А Ронин просто признался ей в любви, просто сказал, что отвечает ей взаимностью, и всё по-другому и ничего не меняется. Он всё ещё Ронин. Она всё ещё Тара. Поэтому она смеётся — и чувствует собственные слёзы, тёплые и солёные — и не может перестать смеяться, и в следующий миг Тара на коленях перед ним. Его плечи широкие, тёплые и настоящие; её руки обвиваются вокруг его шеи, и она цепляется за него и чувствует неритмичное биение его сердца рядом со своим. И его руки обнимают её, крепкие и знакомые. — Боги, я люблю тебя, — шепчет Тара ему на ухо, и Ронин обнимает её ещё крепче, выдыхая, будто с облегчением. — И если бы ты потрудился сказать мне это несколько десятилетий назад, то понял бы, что я тоже давно люблю. Её слёзы смешиваются со смехом, и, несмотря на его руки вокруг неё, её сердце парит, свободное, к небу, чтобы охватить весь лес разом. — Тара, — едва шепчет он её имя, и она встаёт и смотрит на него, её глаза сверкают. — Скажи снова. Уголки его губ приподнимаются, недостаточно мало, чтобы быть усмешкой, недостаточно много, чтобы быть улыбкой, но душераздирающе красиво. — Тара. Она целует его — соль, землю и надежду; чувствует его руки в волосах и на спине, чувствует, как их сердцебиение останавливается и снова возобновляется — две строки одной и той же песни. И Тара не может представить себе ничего во всём мире, чего она хочет больше, чем его.***
Лес улыбается.