Небо в глазах

Совершенства в мире нет — Ни к чему оно. Видишь пятна на Луне — Следы чьих-то быстрых ног. И на Солнце пятна есть, Их не сосчитать. Трудно вовремя взрослеть И вовремя умирать. — Лео, присмотрись, мелкие пятна на Луне похожи на чьи-то следы. Словно кто-то ступил в чернильную лужицу и пробежал по поверхности, — Элиот сидит на скамейке под окнами здания Латвиджской академии рядом с другом и смотрит в небо. Лео вот уже полчаса ворчит, что он опять в одиночку готовится к контрольной по астрономии, а господин не желает ничего учить, мотивируя это отсутствием настроения «что-то зубрить в такую прекрасную ночь». — Ну и что? — Лео откладывает фонарик, поправляет заколотую челку и машинально проверяет наличие в кармане футляра со снятыми сегодня очками. — Лучше бы их не было вовсе. И вообще, какого черта тебе приспичило ночью сидеть на улице, когда надо готовиться к контрольной? Ведешь себя как ребенок. Нас могут увидеть и сделать выговор. Элиот покосился на недовольно что-то бурчащего слугу и фыркнул, возвращаясь к созерцанию ночного неба. — Что значит «какого черта»? Между прочим, погода отличная и сидеть в комнате — кощунство! И чем тебе пятна на Луне не нравятся? Они же и на Солнце есть! Нигде не может быть абсолютного совершенства. Даже у меня есть недостатки! — последнюю фразу юный Найтрей произносит так, точно сообщает нечто невероятное. Лео скептически хмыкает и расцепляет заколку — челка вновь падает на глаза. — Поэтому я и ношу очки и длинные волосы. Я не хочу видеть это несовершенство, — парень захлопывает труд по астрономии, берет фонарик и поднимается со скамейки. — Идем обратно в общежитие, здесь холодно. Элиот удивительно послушно — пусть и с недовольным видом — встает тоже и следует за другом. Лео — теперь уже Баскервиль — сидит на кровати в пустой выстывшей комнате перед распахнутым окном. Он вспоминает одну из ночей в Латвидже и необдуманно оброненную фразу: «Ведешь себя как ребенок». Только сейчас приходит осознание, что Элиот был взрослым как никто. Вовремя взрослеть и вовремя умирать трудно — но юный Найтрей всегда преодолевал трудности. Некоторые — зря. «Шалтай-Болтай, я отрицаю тебя». Человек, говоривший о том, что жертвовать собой нельзя, но сам пошедший на это ради спасения дорогих людей. Вовремя — чтобы никто больше не погиб, глупо — потому что вместе с ним погиб в теле его друга тот Лео, которого все знали. Звали, но не убежал В дальние края. Никому там не нужна С надрывом душа твоя. Ты хотел свободы, что ж — Получил сполна. Отчего ее не пьешь, Как пили всегда — до дна? Лео — теперь уже и не Лео вовсе — нашел способ убивать бессонные ночи. Он вспоминает — что угодно, что придет в голову: мелкую деталь, ситуацию, день из жизни. Главное условие — после. После чего — Лео предпочитает не уточнять даже в мыслях, не имея в том надобности. Сегодня в голове настойчиво крутится день, когда к нему неслышной тенью явилась Шарлотта. Умоляла «господина Глена» сбежать с ней далеко-далеко, где никто бы не нашел их. А он смотрел невидящим взглядом, как солнце расплавленным розовым золотом струилось по ее волосам, и понимал, что он не нужен никому и нигде. Не «господин Глен», которого звала с собой Шарлотта, а он, Лео, — те осколки сущности прежнего вечно лохматого очкарика с книгой под мышкой и доброй улыбкой на лице. Израненная, с полуистеричным надрывом душа никому ненужного теперь мальчишки, забившаяся в уголке некогда принадлежавшего ему сознания. Лео до встречи с Элиотом всегда мечтал о свободе. Об одинокой самостоятельной жизни, ни от кого не завися, ни на кого не полагаясь. Он хотел бродить по миру наравне с диким ветром и парящими в бескрайнем небе птицами. Теперь он получил полную чашу свободы — свободы ли?.. — в виде желанного одиночества. Но теперь, словно плохое вино, пить ее невозможно, и нельзя деться никуда от обреченной неограниченности. Ближе друга только враг — Враг себе ты сам. Небеса в твоих глазах, Свинцовые небеса... Со смертью Элиота у Лео не осталось никого ближе себя самого. А, как известно, худший враг себе — лишь ты сам. Но разве волнует его это? Нет. Все, что занимает юношу — только мысль о том, что есть шанс исчезнуть бесследно из этого мира — точь-в-точь так, как хочется пропасть и Винсенту — и никогда не стать убийцей единственного дорогого человека. Юный Баскервиль стоит под грозовыми тучами, и кажется, что в глазах его — само небо. Свинцовое, тяжелое неподъемным грузом — и потухшие в нем золотые искорки.