All I need is you, hear?

– Пити, малыш. Питер замирает. Он стоит посередине коридора Башни, в его руке кружка с пошлой надписью – подарок Дэдпула, – от неё поднимается пар. На нём пушистая пижама, явно не его – слишком длинная, слишком яркая, слишком чужая. У Дэдпула сводит скулы, но он не смеет даже рта раскрыть – он виноват. Стоит, опустив плечи, но все равно закрывает собой весь проход. – Нет, Уэйд. Вскидывает голову, и маска приподнимается, собирается складками там, где должны быть брови. Сжимает кулаки и несколько нервно произносит: – Малыш, тебе не стоило там быть, хорошие мальчики не посещают такие места по ночам. – А я был, – отстраненный хриплый шепот, на грани слез или истерики, – я волновался за тебя. Переживал. Но у тебя всё хорошо. Ты был… не один. – Тебе не стоит волноваться за меня, малыш. Кривая усмешка трогает губы Питера, а его рука дрогнула, расплескивая горячий чай: – Ты прав. Больше не стоит. Уэйд пораженно смотрит в родные глаза, но в них что-то потухло… Взорвалось старой лампочкой накаливания, перегорело от скачка напряжения, выключилось. – Пит… Но Питер его больше не слушает: просто разворачивается и медленно идет обратно на кухню, мимолетно стряхивая капли горячего чая с пальцев, пачкая пижаму. Уэйд смотрит на спутанные волосы на затылке, на поникшие плечи, на тщательно скрытую бесформенным мехом ладную фигурку, на босые ноги, и вихрем набрасывается, разворачивает, разбивая кружку, прижимая к себе, обнимая за плечи. Наклоняется, подставляя плечо, и чувствует неровное дыхание на своих ключицах, маленькие, по сравнению с его, ладони, что обхватывают за шею и талию, слышит всхлипы, чувствует первые сорвавшиеся слезинки, что пропитывают ткань костюма и обжигают словно кипяток. Его малыша трясет крупной дрожью, его пальцы до боли сжимают костюм, он пытается что-то сказать, но горло сдавило спазмом, он не может даже вздохнуть. Цепляется за Уэйда как утопающий за круг, и молчит. Молчит. А Уэйд впервые понятия не имеет что сказать. Что сделать? И лишь крепче сжимает подрагивающие плечи, прижимая ближе. Пробегается взглядом по лицу, и трется щекой об его. Стоит, балансируя на грани, в какой-то момент понимая, что Питер упадет, если его отпустить, если ослабить хватку на плечах. В коридоре тихо, лишь судорожные всхлипы разносятся эхом, а Уэйд испытывает острое дежавю – сейчас придет Наташа. Точно. Накинется фурией, располосует ногтями лицо, вывернет суставы. И потребует объяснений какого хрена так долго, почему Пит всё еще не улыбается, как раньше. И какого хуя Уилсон стоит как истукан. Давай, кусок дерьма, сделай что-нибудь! Верни Питеру блеск в глазах! – Мне нужен только ты, малыш, слышишь? – горячо шепчет куда-то в висок, и, наконец, отстраняется, заглядывая в большие, красные, чуть опухшие глаза, забывая как дышать, не видя в них ровным счетом ничего.