Flowering peaches

«В нашей школе уже давно существовала одна традиция. Глупая, на мой взгляд, но со временем к ней все так привыкли, что стали придавать этому особое значение, хотя само мероприятие имело чисто символичный характер, но являло собой попытку воспитать в нас любовь к прекрасному, к окружающей нас природе, к близким людям, друг к другу. Однако на деле всё было куда проще: выпускники школы передавали только перешедшим в старшую школу ребятам порученные им когда-то деревья в школьном саду. Сад был огромен и невероятно красив, и деревья были всевозможных сортов, какие только можно было вырастить в нашем климате. Каждому ученику доставалось одно деревце, и с этого момента он становился ответственным за него. Многим деревьям было уже по несколько десятков лет, и каждое имело свою историю, своих хозяев, которые бережно ухаживали за ним. У невысокого персикового дерева, которое волей судьбы занесло на самый край сада в тень раскидистых гигантов грецкого ореха, было мало шансов выжить. Оно было подобно человеку, маленькому и одинокому, которого пугал весь окружающий мир, не обращавший никакого внимания на уродливую карлицу-деревце, ни разу не давшее не то, что плода, даже цветения. Тонкие ветки тянулись к свету, ввысь, пытаясь дотянуться до неба и выхватить свой победный кусочек света и того воздуха, который кажется таким окрыляющим и придаёт пьянящее чувство свободы. Мнимой свободы – деревце загибалось от недостатка жизненно необходимых ресурсов, с каждым годом всё меньше желая бороться дальше. Воля в сердце тонкого древесного ствола потихоньку угасала, и сколько бы ни бились те, кому переходило оно «по наследству», никто так и не смог вернуть жизнь прекрасному творению природы. Когда меня «обрадовали» известием, что именно мне выпадет сомнительная честь продолжить бесчисленные попытки, я до конца надеялся, что это всего лишь шутка. Каждый ученик в школе знал печальную судьбу дерева, и никто бы не хотел оказаться на моём месте. И мне пришлось смириться с мыслью, что ещё три года чуда так и не случится – в моих руках, не приспособленных к такого рода деятельности, умирали даже неприхотливые домашние растения вроде кактусов. Честно говоря, сначала я даже почувствовал нечто сродни раздражению или даже гневу, так мне не хотелось заниматься этим бессмысленным делом. Леность, связанные с ней отговорки… Но потом я увидел в центральной части сада, где стоял небольшой фонтан и скамейки для школьников, черешневое дерево, стоявшее среди всех остальных словно стройная девушка в изумрудном одеянии, оно источало любовь, с которой его выращивали, с которой за ним ухаживали из года в год. Я никогда прежде не видел его, только слышал – меня мало привлекали такие людные места. У меня были свои памятные и дорогие сердцу уголки школьного сада. Но это дерево… Пройдя случайно мимо него этой весной, когда начался новый учебный год уже в старшей школе, во мне будто что-то перевернулось. Всё началось тогда, три года назад, когда сад расцветал пышным цветом весенними тёплыми днями…» Черешня принадлежала Иноуэ Орихиме, и никто бы не удивился, почему именно её дерево считали самым красивым среди прочих. Она бывала в саду каждый день, сидела, прислонившись спиной к шершавому стволу, и молчала. Рядом были подруги, одноклассницы, но Орихиме становилась какой-то задумчивой, мечтательной, она устремляла свой взор куда-то вперёд, но не видела там ничего – только то, о чём думала в данный момент. Наверно, тогда она и приметила стоящего в стороне одноклассника, любовавшегося на её черешню. — Улькиорра-кун... – Иноуэ покраснела, почувствовав на себе тяжёлый холодный взгляд Шиффера. – Тебе же нравится бывать здесь, в саду, так ведь? Если хочешь, я могла бы тебе многое рассказать о нём… О черешне… Какое у тебя дерево? Она и правда не знала. Не потому, что и сам Улькиорра не особо распространялся на эту тему, если он вообще о чём-либо кому-то мог подробно рассказать из личной жизни; она не знала, каково это – проводить в бессмысленных попытках многие дни и не видеть результатов. Как бы ни был терпелив Шиффер, понять и выполнить то, что от него требовалось, он не мог. А иногда и не хотел. Орихиме ничуть не удивится тому, что печально известное, но всеми забытое персиковое дерево досталось молчаливому безразличному однокласснику, наоборот, позабыв обо всём на свете, тут же потянула парня за собой, туда, где в самом углу ветер трепал редкие листочки хилого деревца, зажатого грецким орехом. Она щебетала без умолку, она давала советы, она восхищалась деревом и умоляла Улькиорру не бросать начатое и всё-таки вернуть его к жизни. Шиффер ничего не говорил, молча внимая всему, что говорит девушка. Он знал, он догадался, в чём её самый главный секрет. Но он не сможет… Просто не сможет. Это не в его силах. Орихиме ушла ближе к вечеру, оставив Улькиорру обдумывать всё в одиночестве. — Что в тебе такого? Что она нашла красивого в таком уродце?— спросил он у персикового деревца, но оно лишь жалобно прогнулось под резким порывом ветра. Была весна, но цветы персика так и не распустились. А потом он увидел яблоню, хоть она и была всего в нескольких десятках шагов от его дерева, Улькиорра не приметил её сразу среди других яблонь и вишен. Она отличалась от своих сестёр величественностью и крупными красивыми плодами, их аромат был необычен, светло-зелёные, взращенные солнцем они манили к себе, притягивали и словно просили отведать хотя бы кусочек яблока. Улькиорра любил зелёные яблоки, их кислый терпкий вкус, сочность и хрустящую мякоть. Но он бы никогда не подумал, что это дерево принадлежало не добродушной Нэлиель, не трудолюбивой и ответственной Халибел, а именно несносному хулигану Гриммджо Джагерджаку. Кто бы мог подумать. Даже у этого хама дерево радует глаз, а у Шиффера… Иноуэ говорила, что труд будет вознаграждён, и не всё просто так происходит в жизни. Улькиорра не верил во всю эту муть про любовь и мир во всём мире. Но если это всё правда, то… Гриммджо тоже любит? Джагерджак обнаружился возле цветущего дерева апельсина, что содержал Куросаки Ичиго. Оно тоже никогда не давало плодов, да и не должно было – только не в этих краях. Зато цвело оно не хуже черешни или яблони. Красиво. Всё кругом так красиво. На вопрос Гриммджо ответил с таким удивлённым лицом, будто ему раскрыли тайну создания мира. — Люблю, — проговорил он, глядя на Шиффера, который никогда прежде не подходил к нему сам. — Кого нужно любить? И как? – спрашивал Улькиорра. Ему не нравилось это, он не должен говорить об этом с таким мусором. – И кого любишь ты? Джагерджак отступил на шаг назад. — Не твоё дело, понял? Улькиорра остался один под начавшим уже облетать апельсиновым деревом. — Тебе не понять этого. Потому что ты не хочешь этого видеть. — Мне не нужна больше твоя помощь. Синие глаза гневно блеснули в опасной близости. — Ещё что скажешь, умник? Напряжение росло, а время остановило свой бег, пока зелёные глаза всматривались в синюю бездну напротив. Там внутри что-то клокотало, взрывалось вулканом, изливалось кровавой лавой, погребая под собой всё на своём пути. Но через пару секунд ничего больше не было. Шиффер удивлённо моргнул, но это не оказалось наваждением – теперь синим плескалось глубокое море, затягивая внутрь под толщу холодной воды. Спокойствие. — Тебе не понять. А я научился, — он отстранился и сел рядом под яблоню на нагретую жаркими лучами стриженую траву. – И всё же ты многое не можешь, да? Молчание. Смирение. — Я ненавижу тебя. Синие глаза теперь редко смотрели на Шиффера, и всякий раз, когда это всё же случалось, они полыхали огнём, презренно смотря сверху вниз. Сад облетел почти весь, и зелёная трава покрылась нежно-розовым снегом. — Твоё дерево скоро умрёт. Сказано с неким сожалением. Не к Улькиорре, скорее к персику, который ещё одну весну остался в стороне от своих собратьев. — Мне всё равно. За спиной тихо рыкнули от неудовольствия. — Ты похож на своё дерево. Не удивительно, что оно досталось именно тебе на закате своей жизни. Орихиме тоже говорила, что они похожи. И тут же извинялась и краснела, хотя Шиффер и не придавал её словам особого значения. — Ты такой же одинокий, запутавшийся, ни черта не понимающий и не видящий эгоист. Хотя нет… Даже эгоисты делают что-то, пусть и только для себя. Ты же не хочешь ничего, не делаешь ничего, отказываешься принимать и признавать то, что есть на самом деле. Улькиорра смотрит на макушку деревца и задумывается об этих словах. — Неужели за все эти годы ты так ничего и не увидел, Улькиорра?— слышится совсем близко. Последние лепестки яблонь срываются с веток, медленно кружа в воздухе и приземляясь прямо у ног. Кажется, что пришла зима, только снег тёплый, но крупный, как тогда, в далёком детстве. Улькиорра забывает дышать. — Красиво. В синих глазах играет солнечный свет, и Гриммджо довольно жмурится, следя за полётом лепестком. Шиффер внимательно смотрит на него, а потом поднимает голову вверх. Навстречу падающим снежинкам-цветкам, навстречу ласковому весеннему ветру. Туда, ввысь, где дышится свободно, где такое же синее бездонное небо и перья облаков. Лепестки касаются кожи, щекочут лицо, а потом тёплая ладонь находит его собственную, прохладную, и пальцы вдруг сплетаются, как виноградная лоза – крепко, нерушимо. И – словно импульс по всему телу – накатывает волна ветра, смешанного с запахом яблони. И Улькиорра улыбается. Начался последний, третий год в старшей школе. Улькиорра сидит на траве и смотрит прямо перед собой. Рядом о чём-то весело болтают одноклассники, шумят, смеются, их так много, но для Шиффера голоса будто не слышны. Рядом кто-то садится и кладёт свою горячую ладонь на пальцы Улькиорры. Шиффер улыбается уголками губ, наслаждаясь этим жаром, проходящим от чужого тела к его собственному. Зелёные и синие глаза смотрят на стройное, играющее листвой персиковое дерево, усеянное белыми цветами, словно невеста, спрятавшая свои красивые волосы под белоснежную фату. На третий год персиковое дерево дало долгожданные плоды.