Теперь сентябрь. Передо мною — сад. Далекий гром закладывает уши. В густой листве налившиеся груши как мужеские признаки висят. И только ливень в дремлющий мой ум, как в кухню дальних родственников — скаред, мой слух об эту пору пропускает: не музыку еще, уже не шум. И. Бродский
***
Погода для прогулок была самая что ни на есть отвратительная. Но сидеть взаперти уже не было сил ни физических, ни душевных, что странно, учитывая, что этих самых сил последнее время не хватало даже для того, чтобы встать и сходить до маленькой кухоньки налить себе воды, хотя, наверное, тут скорее не хватало не сил, а банального желания. Однако в данный момент истощенный организм требовал хоть какой-то нагрузки на мышцы и свежего, а не затхлого, застоявшегося воздуха. Разум же требовал пространства вокруг чуть шире, чем ограниченная стенами комната. И, когда дышать, сидеть взаперти стало совсем невмоготу, он, наконец, вышел на улицу, несмотря на погоду. Постоянное одиночество, как бы то ни было странно, не вызывало желания находиться в людном месте, чтобы почувствовать себя наконец частью этого общества. Поэтому точкой назначения был выбран ближайший парк, где в такую погоду и тем более будний не летний день точно никого быть не должно было. Холодный промозглый ветер бил в лицо, одежда и волосы быстро промокли, неприятно касаясь кожи и теперь уже ни капли не грея. Темное серое небо с низкими, почти касающимися шпилей тучами, казалось, давило физически ощутимо. Но, подумав немного, он решил, что это затяжная депрессия создает такое ощущение, а не жалкие сгустки воды в разных агрегатных состояниях. Впрочем подобная обстановка вокруг, учитывая его состояние, казалась его поэтичной натуре символичной. Он прекрасно понимал свое состояние, ходил на встречи с психологом, пил рекомендованные лекарства и пытался что-то менять. Но все равно каждое утро просыпался разбитым, потерявшим, казалось, себя и все свои жизненные ориентиры. Работу и домашние хлопоты делал просто по инерции, сам не понимая, зачем. Ему бы хотелось избавиться от этого, выйти из порочного круга апатии и чувства безысходности, но просто не мог. Легко сказать. Он пытался убеждать себя, что все хорошо, все наладится, но сам, глубоко в душе все прекрасно понимал. Он просто обманывал себя. Нагло и бессмысленно. Зеленая краса парка встретила его не тишиной, но приятным шумом листвы. За ним не было слышно ни суеты города, ни собственных, осточертевших самому себе мыслей. Он снял наушники, чтобы слышать тяжелые, близкие раскаты грома и нескончаемый гул бьющейся о листву воды. Телу было холодно, казалось, уже насладившееся короткой прогулкой оно просилось обратно, неважно, что вернуться предстояло в замкнутость стен, лишь бы там было тепло. Душа же наоборот ликовала. Впервые за долгое время Арсений чувствовал некое подобие умиротворения. Ливень и серое небо не наводили на него тоски, а словно смывали с него слизь отчаяния и апатии. Казалось, на секунду даже проклевывалось желание наконец заняться чем-нибудь. Но в то же время Попов понимал: когда он вернется, все эти зачатки энтузиазма будут срублены на корню. В парке не было никого, и какое-то время Арсений даже думал, что он тут совсем один. Однако это не было правдой. Свернув на другую, уходящую еще глубже в парк дорожку, он встретил еще одного загулявшегося. Впрочем, с ним все сразу было понятно, не стоило даже задаваться вопросом, что он забыл на улице в такую погоду. Огромный пятнистый немецкий дог, бросаясь то в одну сторону, то в другую, тянул за собой нерадивого хозяина. И, конечно же, пса определенно заинтересовал неожиданный встречный незнакомец. Неловко замерев, Арсений рассматривал обнюхивающую его собаку и, убедившись, что она вроде не хотела причинить ему вреда, перевел взгляд на хозяина. Когда их взгляды встретились, словно поддавшись какому-то киношному клише, раздался гром, сильнее и раскатистее которого Арсений, пожалуй, никогда не слышал. Дождь же, словно вторя ему, полил с новой силой. — Неприятная погодка, да? Не бойся, кстати, Перри хороший мальчик, в жизни не укусит никого, не так ли, друг? — сказал незнакомец, слегка одергивая совсем уж настырную собаку. Молодой человек выглядел полной противоположностью Арсения: из-под капюшона виднелись русые пряди, на него был надет какой-то глупый ярко-желтый дождевик, как из того фильма ужасов, а тряпичные и не менее яркие кроссовки были уже, судя по всему, насквозь мокрые. Рядом с одетым однотонно в черное Арсением он выглядел, надо признаться, комично. Ничего не ответив, Арсений лишь кивнул в ответ, продолжая рассматривать незнакомца. — Антон, — вместо того, чтобы просто пройти мимо, непонятно зачем представился юноша. — Арсений, — ответил Попов, принимая рукопожатие. Повисло неловкое молчание, какое всегда возникает во время таких вот неожиданных знакомств, и Арсений уже был готов, попрощавшись, пойти дальше, когда совсем обнаглевший пес, ни с того ни с сего, решил передними лапами запрыгнуть на Попова. Кто знает, что творится в голове у этих собак. Взрослый дог, который весит, наверное, как сам Арсений, естественно, тут же сбил того с ног. И он бы скорее всего упал, если бы его не удержал крепко схвативший за руку Антон. Единственное, о чем мог думать ошарашенный Арсений, это то, какие горячие, несмотря на погоду, руки у Антона. Тот, конечно, строго отчитывал пса и, переведя стыдливый взгляд на испачканного Попова, предложил единственное, что мог: — Прости, пожалуйста, я бы не хотел, чтобы так получалось, но это — черт непослушный, — сказал Антон, указывая на пса, который не понимал, чего же такого плохого он сделал, — слушай, я тут живу совсем близко, пойдем, может, зайдем? Я немного, ну, вину свою исправлю, тем более, ты промок совсем, думаю, горячая чашка чая совсем не помешает. Не хочу казаться настырным, просто если ты никуда не спешишь, то, думаю, можно было бы… Арсений, чувствовавший себя опять уставшим и опустошенным, наверное, никогда в жизни не согласился бы на подобное, но в смущенной улыбке Антона, казалось, было что-то такое, к чему хотелось тянуться, как к солнцу. Поэтому он принял решение, неожиданное, пожалуй, даже для себя. Он согласился. Антон много разговаривал и рассказывал, а Арсений просто шел рядом и слушал, лишь периодически включаясь в разговор. Размеренный говор собеседника словно успокаивал что-то внутри Попова. Ему даже становилось полегче. Хотя иногда он все равно слишком уходил в себя. Но обычно его вырывала из мыслей очередная яркая вспышка молнии, на кротчайшее мгновение озарявшая все вокруг. Антон, казалось, не замечал таких вот «уходов». Однако так только казалось. Его квартира действительно была близко, так что и дошли они скоро. Больше всего возни, конечно, возникло из-за мокрого пса. Чуть меньше из-за не менее мокрого и немного грязного Арсения. В чужой квартире все было словно пропитано светом, возможно, так казалось лишь самому Попову. Постепенно и без того темное небо все сильнее мрачнело. Невидимое солнце уходило за горизонт, но теперь для Арсения светило другое, и на душе его теплело. Его грел горячий чай, сухая одежда и теплый взгляд, его успокаивал спокойный, приятный разговор. У него давно не было возможности просто… поговорить вот так с кем-то. Возможно, этого ему и не хватало. И сейчас Арсений еще не понимал, как сильно эта встреча изменит его жизнь. Сейчас он просто сидел на кухоньке в приятной компании. И, хотя сил все еще не было практически ни на что, он охотно продолжал непринужденный диалог. Слово за словом, его словно питал свет, который он нашел в Антоне, его компанию не хотелось покидать, как любую последнее время, он словно дарил ему силы, желание и готовность делать что-то и, в общем-то, жить. Как-то разговорились и о жизни. И Арсений, не склонный к подобному, рассказал Антону историю свой затяжной, изматывающей депрессии. Вот так просто, практически незнакомцу. Он даже не знал его фамилии, но зато знал любимый фильм, паблик ВКонтакте и что пес, на самом деле, даже не его. Просто друг попросил взять на передержку. Но ему словно хотелось выговориться, словно где-то в глубине души Арсений понимал, что ему, наконец-то, действительно помогут. Арсений еще не понял, что, абсолютно случайно, он обрел, пожалуй, самое важное в жизни. Они проговорят до самой ночи, и Арсений, конечно же, согласится на предложение переночевать у него. Потом будет многое. Долгие разговоры по вечерам и ночам. Попытки решения проблем, море поддержки и заботы. Ссоры и даже обиды, но бесконечная вера друг в друга, несмотря ни на что. И в конце концов растает лед на душе. И улыбка больше не будет слега натянутой, глаза загорятся, когда их хозяин обретет новый смысл жизни, найдя его в другом человеке. И будут поцелуи под луной и под лампой, в темноте и при свете. И когда-нибудь Арсений узнает, что увидел в нем Антон при их первой встрече. Не просто уставшего от всего беднягу, а того, у кого еще есть шанс все наладить. И пусть он просто хотел помочь поначалу, работа у клинического психолога такая, но сам не заметил, как увяз в ледяных глазах. Впрочем, они оба были ни капли не против. Возможно, будь на улице хорошая погода, они бы никогда не встретились, но теперь об этом было тяжело даже думать. Теперь, когда они не представляли своих жизней друг без друга.