О ромашках, разнице в возрасте и французском кино

      Домофон огласил квартиру звонкой трелью, и я, выключив чайник, поспешила поднять трубку и нажать на кнопку. Открыв входную дверь, я вернулась на кухню достать чашки для чая. Настя сама зайдет, все-таки, не в первый раз. Дверь как-то неуверенно приоткрылась. — Заходи, мой руки. Я чайник поставила, — оборачиваясь говорю и замираю. Это совсем не Настя стоит у меня на коврике в прихожей, засунув руки в карманы. — Ты как сюда попал? Андрей, переступив с ноги на ногу, закрыл дверь на засов, снял кроссовки и, как будто делал это тысячу раз, поставил их на свободное место рядом с моими. Сделал неуверенный шаг к кухне, и, наконец, выдохнул: — Так, вы… ты же сама меня впустила, — кривая ухмылочка. Провокация. Ждет, поведусь ли я на это. Кажется, Настя получит у меня при первой же удобной возможности. — Ванная — вторая дверь, свет включается слева, мой руки и проходи, — вести себя спокойно и естественно, в конце концов, я тут старше и мудрее. Парень пожимает плечами и направляется выполнять мои указания. Теперь, по порядку. После универа, судьба-злодейка забросила меня в школу, где мне пришлось вести биологию у всех классов среднего звена. Самым лучшим в этой работе были, безусловно, дети. За год я подружилась со многими, со многими нашла общий язык, а с некоторыми даже продолжила общение после того, как уволилась. Настя — одна из моих чудесных девятиклассниц, выпустившихся в тот год. Поступив в медучилище, она частенько заглядывала ко мне, а теперь, будучи студенткой медицинского ВУЗа, заходила еще и за профессиональной помощью. Стоит только вспомнить, как мы с ней готовились к экзамену по физиологии. Вчера Настя напросилась в гости, зная, что отпуск у меня уже начался, но уехать я еще никуда не успела. Мы договорились, что она забежит вечером, и я, закончив все свои дела пораньше, приготовила ужин. Андрей появился в проеме, и, без того маленькая, кухня показалась мне крошечной. Он стал выше и шире в плечах с последней нашей встречи. Вместо мягких волосков на щеках была заметна жесткая щетина, хотя, он, видимо, недавно брился. Все те же карие глаза, та же ямочка на упрямом подбородке, тот же испытующий взгляд. Когда этот ребенок успел так повзрослеть? Андрей учился на год младше Насти, ему нравился баскетбол, математика, биология и я. Это было вполне естественно. Они — бунтующие четырнадцатилетки, а мне всего 21, я смеялась с ними, и больше расстраивалась, нежели ругалась из-за отсутствия домашнего задания, обсуждала с ними фильмы и книги, ходила на их игры и спектакли, однажды, даже ходила с ними в кино. В то время, никто не видел в этом ничего плохого. Даже завуч посмеивалась, мол, даже те, кто ничего не понимают, ходят на твои уроки ради эстетики. Что касается Андрея, то помимо стандартных взглядов, и обсуждений в коридоре Анны Николаевны, то бишь меня, мальчик устраивал со мной увлеченные диспуты на уроках, шугал всех нарушителей тишины и, иногда, позволял себе двусмысленную шуточку. * -…Таким образом, кровеносная система состоит из двух кругов кровообращения, — поворачиваюсь к классу я, — Это всем ясно? Гул постепенно стихает, но не полностью. Четвертая парта третьего ряда ржет в устроенном междусобойчике. Ноги гудят, шестой урок на каблуках танцевать у доски — предел возможностей, не говоря уже про голову. — Давайте с вами вспомним, у каких систематических групп животных кровеносная система замкнутого типа? — пройти между рядов, продолжая говорить. Дети провожают взглядом. — Мы с вами уже говорили, кровеносная система усложняется вместе с усложнением организма в ходе эволюции… Когда я подхожу к шумной парте, Юра замечает меня первый, глаза его округляются, он замолкает и хочет предупредить своего соседа, но — Андрей, будьте любезны, отвечайте на мой вопрос, — он виновато поворачивается, я улыбаюсь, но очень хочется треснуть обоих чем-нибудь и выйти из класса пить кофе. — Анна Николаевна, я… — затих, чешет затылок. Поджав губы, прохожу обратно к доске, надо продолжать урок. — Теперь по очереди к доске и заполняем табличку по одной строчке каждый. Даша, вперед! — высокая блондинка в очках нехотя поднимается со своего места, но пишет все правильно. Следующей идет ее синеглазая соседка по парте — говорливая Света. Я запоминала всех своих детей примерно две недели: проводила ассоциативные ряды, устраивала игру на уроке, просила их называть себя, когда они выходят к доске, и наконец-то справилась. 7 минут до конца урока, проверяю по журналу, кому не хватает оценок и вызываю. Очередь проходит мимо четвертой парты третьего ряда. -Анна Николаевна, а можно я следующий? — раздается голос Морозова. -Посмотрим, — кидаю я, и дальше проверяю написанное Наташей на доске. — Вы обиделись, Анна Николаевна? — снова вопрошает Андрей. –Не обижайтесь, пожалуйста, мы правда постараемся больше не шуметь. — Я не обижаюсь, Андрей, — прохожу по ряду, глядя в тетради. Илья не заполнил последние два столбика — пальцем показываю на его ошибку, и он морщит нос, мол, что тут до звонка-то осталось. — Обижаться — это нарушение субординации. — А может, к черту ее, эту субординацию, Анна… — пауза затянулась, он смотри мне снизу вверх в глаза, — Николаевна. Немая сцена. Нужно что-то сделать, пока класс не начал хихикать. Нужно что-то сделать, но я пытаюсь не засмеяться в голос, выбирая: выкинуть его в окно или выйти туда самой. Спасительным звоном звонок прокатывается по коридорам школы, достигая и кабинета биологии. Дети начинают собираться, но на долю секунды, пока мы с этим мальчиком смотрим друг на друга, я ощущаю какую-то особую тишину, тут же прогоняя эту мысль. — Домашнее задание запишите. В следующий раз тест по кровеносной системе, — Илья поднимает руку. — Нет, Илюш, переписать будет нельзя, готовься сразу. * Тишину теперь можно было резать ножом. Я вопросительно подвинула к нему сахар, на что он благодарно кивнул и теперь перемешивал чай ложкой, иногда со звоном касающейся кружки. — Ты знаешь, зачем я пришел? — не поднимая глаз спрашивает Морозов, а я, в свою очередь, внимательно смотрю на его такое знакомое, но теперь такое новое, лицо. — Учитывая, что ты так резко перешел на «ты», сговорился с Феденковой, а мне давно не 17, определенные выводы я сделала, — хочешь говорить по-взрослому, пусть будет так. Он прикрывает глаза, трет лицо рукой, вздыхает и наконец смотрит на меня. Если как-то и можно описать этот взгляд, то, скорее он «смотрел в меня». Вот так просто, неожиданно открыто, прямо как тогда, четыре года назад, он смотрел так, что тишина из напряженной превращалась в ту самую. Я легонько тряхнула головой, смахивая это наваждение. — Я знаю, что ты разошлась со своим… молодым человеком, — тихо начинает он. — Ты знаешь, что мне уже 18. Ань, я имею ввиду… -Твои родители знают, где ты? — перебиваю, а у самой коленки дрожат. Молчи, мальчик, мне теперь почти 25. — Знают, я знал, что ты спросишь. Я поговорил с ними, сказал, что иду к девушке, которую люблю и собираюсь попросить ее дать мне шанс, — у меня в ушах шумит и появляется мысль, что я попала в малобюджетную французскую мелодраму. — Батя поддержал меня, сказал, что раз я решил и уверен, то… что-то типа «удачи, сынок, потом познакомишь». — он легко усмехается, передразнивая отца, и снова затихает. — А мама? — я вижу, как меняется его выражение лица за долю секунды, но он быстро берет себя в руки. — Ты понравишься ей. Ты не можешь не нравиться, — уверенно глядя в глаза отвечает Андрей, и мы снова молчим. — Я ведь еще ничего не сказал из того, что хотел… В общем, я долго думал, ты знаешь? Долго думал, что это было тогда, когда ты еще работала у нас. Там понятно, гормоны, половина пацанов ходила на твои уроки совсем не учиться, и я, наверное, такой же был. Но в тебе есть что-то особенное. Не знаю, может, посмеешься надо мной, но я рядом с тобой чувствую, будто так и должно быть. Будто мы так созданы, чтобы быть вместе… Я вижу, как он сжимает и разжимает кулаки под столом, как краснеют кончики его ушей от того, что он говорит, как глаза его бегают в ожидании от меня хоть слова. — Как будто это просто злая шутка, что мы родились с чуть большей разницей, что встретились не в том месте, что есть какие-то тупые законы и нормы общественного мнения, — горячо продолжает, а внутри у меня теплеет. Мне 25, — обрываю себя мысленно. — Мне 25, и я год была его учительницей в средней школе. А значит, мне пора прийти в себя. — Даже если так, Андрюш, — тон снисходительно-ободряющий, как в классе. — Ты же понимаешь, что долго все это не продлится? Чего ты от меня ждешь? Что я брошусь тебе на шею, мы с тобой воплотим все твои подростковые мечты, и? Что потом? — Морозов молчит с нечитаемым взглядом. -Я тебе скажу, что дальше будет, — продолжаю я, чувствуя, как закипаю. — Год, максимум — два. Я буду пропадать на работе, ты будешь в универе… — он что-то пытается возразить, — Нет, подожди! Ты в универе, на тусовках, студенческая жизнь. Твои друзья будут смотреть на тебя как на больного, если ты приведешь в компанию «тетку». Я уже не говорю про то, что скажут дома. В итоге, ты найдешь молоденькую девочку с яркими глазами, влюбишься и уйдешь. Вот, что будет. Теперь я чувствую, что и меня все это чудовищно задело. В горле стоит ком. Еще утром я и думать не могла, что буду объясняться со своим бывшим учеником. Еще утром я думала о том, что конец моих предыдущих, самых долгих отношений был достаточно предсказуем. Еще утром я тосковала по мужчине, за которого собиралась замуж. * Мы познакомились, когда я училась на первом курсе. Влад был на три года старше, из тех парней, которых называют душой компании. Такие поют под гитару, ладят с преподами, ко всем относятся приветливо, обнимают при встрече и совершенно не подходят таким глупым первокурсницам, какой была я. В общем, ничего у нас не вышло тогда. Но жизнь настойчиво сталкивала нас, даже после того, как влюбленность моя поутихла и стала воспоминанием. Уже после моего выпуска мы снова стали общаться, пару раз поужинали, пару раз прогулялись, незапланированно познакомились с семьями друг друга, потом так же внезапно позавтракали, и в итоге, стали жить вместе. Мы привыкли друг к другу, иногда спорили и собачились, иногда друг друга раздражали, иногда души друг в друге не чаяли, и в один из вечеров, за ужином, почему-то решили разойтись. С формулировкой, что, конечно на время, и, конечно, друзьями. * Тираду мою прервал телефонный звонок. Влад был, как всегда, вовремя. — Да, привет, — ответила я, вставая и выходя из кухни. Андрей остался сидеть на стуле с совершенно растерянным видом. Я шмыгнула в полумрак комнаты, задвинутые шторы не пускали и без того слабый вечерний свет. — Привет, ты там как? — хрипло прозвучало в трубке, — Не отвлекаю? — Ты простыл что ли? — забеспокоилась я, — У меня все в норме, завтра домой поеду. Тебе может надо чего? — Чуть морозит что-то и голос сел. Я спросить хотел, где аптечка, а то найти не могу, — кашляет приглушенно. — На кухне в левом шкафу, на верхней полке контейнер. И полоскалка для горла в ванной за зеркалом, — вспоминаю я, невидяще уставившись в окно. — Занесу тебе суп попозже, поешь хоть… Влад молчит, слышно, как скрипит дверца кухонного шкафчика. — Да не надо, наверное, Анют, — тихо отвечает, — Что ты будешь по темноте таскаться, да и заразишься еще… Во сколько ты завтра? Может, проводить? — Поезд в пол девятого, вечером. Да ну, я же с одним рюкзаком, да и ты больной куда поедешь? Все в порядке, лечись. Мы прощаемся, и когда я оборачиваюсь, то вижу, что Андрей стоит, тихонечко прислонившись к косяку двери, и осматривает комнату. — Я не подслушивал, — поднимает в сдающемся жесте руки Морозов, — Но, ты завтра уезжаешь? Я вижу растерянность в его взгляде. Он-то настроил планов по завоеванию, а объект покидает место боевых действий. Опускаюсь на диван, разглаживая обивку. -Да, у меня же отпуск. — Ты не можешь отложить поездку? Всего на неделю, — он делает нерешительный шаг ко мне. — Я прошу у тебя всего неделю, и я смогу доказать, что ты будешь со мной счастлива. Я буду заботиться о тебе, буду тебя любить до конца своей жизни. Андрей опускается на колени передо мной и берет мои руки в свои. Ладони у него большие и теплые, на контрасте с моими холодными — все из-за нервов. В глаза смотрит так — ну, прямо щенок. И фразы про любовь до конца жизни — все по канону его возраста, с юношеским максимализмом. Но почему так сложно рассмеяться ему в лицо? — Я не могу не поехать. — Тогда, могу я поехать с тобой? — абсолютно серьезно спрашивает он. — Я еду к маме, в деревню. — все то же невозмутимое выражение лица. — Ты серьезно хочешь поехать к моей семье? В глухую деревню? Я буду там работать в огороде, закатывать банки и делать мелкий ремонт. Мне будет, мягко говоря, не до подростковой романтики, понимаешь? — Даже если так, все равно побуду вместе с тобой. Пожалуйста. Я высвободила руку и прикрыла лицо. Что сейчас вообще происходит? Абсурдность ситуации зашкаливала, Андрей ждал моего ответа, все еще сжимая одну руку. Мне 25 лет, я рассталась с человеком, за которого собиралась замуж, мой бывший ученик, на 7 лет меня младше, предлагает мне любовь до гроба и ехать на край света, пусть даже и в старый деревенский дом моей матери. Но, в конце концов, что я теряю? Пусть одну неделю, всего одну неделю я проживу так, как будто мне снова 17, как будто я верю этому мальчику в его «на всю жизнь». — Хорошо, но тебе нужен паспорт, чтобы взять билет на поезд, и своим родителям скажешь сам.