корабль ещё не проснулся.

Едва слышимый скрип дерева. Запах морской воды. Грубые крики матросов. Корабль только просыпался. Нина трепетно касается губами небольшого рубца на покрытой щетиной щеке и слышит недовольное шипение. Она ласково проводит ладонью по мужской шее и успокаивает его, словно ребенка, шепча что-то ласковое у самого уха. Николаю, скорее всего, ни капли не больно, но ее нежные руки, путешествующие по его телу, достойны маленькой поощряемой лжи. — Тш-ш-ш, — вновь просит Зеник, почти касаясь его губ, и ее голос действует гипнотически. В детстве маленький храбрый принц слышал о гришах всякое, и сейчас, несмотря на весь здравый смысл, готов был поклясться, что сказки о ведьмах — чистая правда. Иначе как тогда объяснить, что он так очарован? — Больно, — вновь одновременно жалобно и флиртующе тянет он, когда от очередного поцелуя Нины затягивается красный рубец на скуле, даже не оставляя после себя уродливого белого шрама. Нина улыбается будто довольная кошка, лучше устраиваясь на мужских коленях, и ее тонкие пальчики проходят по месту недавней царапины, из-за чего исчезают последние отголоски неприятного покалывания. — Вы такой неженка, капитан, — поддразнивает его сердцебитка, окончательно расстегивая и так едва державшуюся на нем рубашку и стягивая ее вниз. Девушка проводит ладонью по рельефному телу, и на этот раз Николай и правда чувствует жгучую боль, когда самая большая рана начинает белеть. — Женя была мягче. — Правда? — в голосе Нины слышны игривые ревнивые нотки, и шатенка целует один из кубиков его пресса, вызывая у Ланцова тихий стон. — А настолько мягкой она была? — У меня были и другие целители, — самовлюбленно продолжает игру Его Величество, и коготок Нины собственнически обводит его живот, пока девушка не поднимает раздраженный взгляд. — Ты ведь в курсе, что твой член может никогда не подняться, если ты меня разозлишь? — Поверь, милая, хуже будет только тебе. Зеник тихо фыркает и несколько секунд гневно смотрит в его умные голубые глаза. Николай Ланцов ещё не успел превратиться назад в грозного корсара, и этот взгляд... она узнала бы его под самой искусной маскировкой. Хитрый. Проницательный. Лисий. Его. Было ли в нем хоть что-то более прекрасное? Конечно, святые, было. Он грёбаный Николай Ланцов. И он целовал ее прямо сейчас. Ярость Нины окончательно улетучивается, когда его губы жадно сминают ее собственные. Она стонет что-то ругательное и сильнее зарывается пальцами в его спутанные светлые волосы, пока один долгий поцелуй не превращается в целую череду маленьких и требовательных, постепенно от губ переходящих на все ее лицо. Корсар шепчет ей всякие милые глупости, и Нина — уже в тысячный раз — готова была поклясться себе, что это именно тот момент, когда она ненавидит его больше всего. Разве мог какой-то чертов мужчина сначала завести ее с пол-оборота, даже толком не прикасаясь, а затем легонько целовать ее в нос? Мог. И этот мужчина был целиком и полностью ее. Несмотря на то, что грубое срывание ее юбки могло превратиться в простые объятия, или наоборот, именно с ним Нина наконец чувствовала себя... в безопасности — хотя это довольно сомнительное ощущение, когда помолвлена с безумцем, владеющим летающим кораблем и во сне повторяющим названия всяких железных деталек. Но она любила его. И ни секунды не сомневалась, так ли это в ответ. В жизни Нины было много мужчин — как и женщин в постели Николая. Но этот хамоватый, раздражающий и невероятно обаятельный пират согласился сделать её королевой своего сердца и Равки, и, видит Джель, или кто там этим занимается, Нине бы хватило с ним и дурацкой набитой рыбой лодки. Но корона тоже была хороша. Николай же сделал для себя выводы едва ли не в их первую встречу — Нина более, чем не-идиомично плюнула ему в лицо и попыталась избить, а он отдал приказ запереть ее. В течение восьми дней зова требовала свободы, а он подкармливал ее пирожными, играя в хорошего принца. Нина рычала. Но ела. Когда же ее срок заключения подошёл к концу, то единственное, что оставалось сделать Штурмхонду — немного пофлиртовать, и всего через четыре месяца истерик Нина стала собственнически обвивать корсара руками, будто плюшевую игрушку. По правде, ему это нравилось. В конце концов, от кошмаров больше страдал он. Первый раз, когда они спали вместе, оказался совсем не таким, каким он представлял. В воображении Его Величества все всегда происходило в более обнажённом варианте, но ни в одной из версий он не заглядывал в ее каюту, услышав горький плач. И уж тем более не был в роли носового платка. Но Нина как всегда решила все иначе. Она ещё немного поплакала, съела печеньку в форме медведя, лежавшую в заначке, снова поплакала, а потом сообщила, что его прекрасный зад останется с ней таким приказным тоном, что Николай удержался от соблазна выйти к матросам и спросить, не захватила ли она корабль. Но для того, чтобы он ушел, Зеник слишком сладко спала. В конечном счёте им оба нравилось то, к чему они пришли. Нине нравилось сидеть на его коленях, исцеляя его физические и душевные раны, а Николаю нравилось замечать блеск своего обручального кольца. Ему нравился ее заботливый шепот, когда он просыпался в поту после снов о войне. Ей нравилась его грубая, в мозолях рука на животе, которая защищала ее от армии трупов. Нина уже забыла, куда они плыли. Просто знала, что хочет как можно дольше не вынимать пальцы из золота чужих волос. Николай помнил. Уже заранее продумал список лучших кондитерских, которые подарит ей на их собственную свадьбу. Они направлялись в Ос-Альту.