Паутина трещин на потолке.

Джеймс относится к Лили, как к принцессе. Ходит за ней по пятам на цыпочках, сдувает несуществующие пылинки и носит на руках — только бы не разбилась, бережно помещая её хрупкое тело в надежное кольцо своих рук. Джеймс Поттер заботливый. Когда она засыпает на переменах, лбом утыкаясь в холодную поверхность парты, он поднимает её голову и перекладывает на своё плечо, бормоча что-то о том, что для шеи это совсем не полезно и «рехнулась совсем». Джеймс Поттер сладкий. И поцелуи с ним сладкие, нежные, приторные. Все по сценарию, как в подростковой мелодраме. Джеймс Поттер — мальчик-мечта, идеальный, что видит в её зелёных глазах святую невинность, чистоту богослужителей, только прости, милый, ты опоздал. Ведь на подсознательном уровне невыносимо тянет к плохому, к чему-то запретному — тянет к Сириусу Блэку — мальчику-звезде, что своими остриями шинкует её сердце. Неправильный, трахающий всё, что движется, и курящий в школьном туалете, клубы ядовитого дыма выдыхая. Самопровозглашенный король, секс-символ в кожанке и волшебной палочкой за левым ухом, который зажимает её в тёмных нишах коридоров и прижимается к ней всем телом, нагло проникая ладонями под клетчатую ткань форменной юбки. Лили говорит себе, что она не шлюха, просто запуталась, заигралась, и любит она неправильно-правильного Джеймса, потому что временные отношения с несерьезным Сириусом ей не нужны от слова «совсем». Ведь Поттер пай-мальчик, лучшая партия для неё, от которого будут хорошие дети и будущая семейная жизнь. Любящий муж и отец. Сама же выстроила в рыжей голове нерушимый образ плохого Блэка, где он — бабник, с нескончаемым списком тысячи имён, эгоист и самовлюбленный подонок, ломающий судьбы влюблённых в него дурочек. И в глаза самой себе, стоя перед зеркалом смеяться хочется, ведь сама сделала его таким. Говорит о его неправильном поведении и называет мудаком, хотя знает же что он фанатично влюблен в неё уже четвёртый год, потому и нагло пользуется его подкаченным, аристократическим телом, выгибаясь под ним на мраморном полу Астрономической башни. А он и сам все знает и глотает горькую реалию, разрывая прокуренную трахею на куски, и щенячьими глазами смотрит на неё, так преданно и влюблённо. А Лили думает, что такие, как он, любить не могут, что ей кажется. И в голове все сбивается к чертям, потому что она запуталась так сильно, что распутаться уже четвёртый год не может. Ночь, которую с искреннем трепетом ждал Джеймс Поттер, становится для неё полным крахом обыденности и выстроенной годами хрустальной иллюзии идеально-непорочной девочки. И Лили Эванс буквально ощущает, как её образ, белоснежной фреской разобьется об жесткую реальность правды и битыми осколками усеет пол под его ногами. Но она все равно идёт с ним до постели, плавясь под его нежными прикосновениями, ничем не похожими на Сириуса, и выгибается-выгибается-выгибается, слыша, как ломается на двое и хрустит её блядский позвоночник, острыми костями врезаясь в органы. Сладкий оргазм накрывает их с головой и она задыхается в невероятных ощущениях, когда с поттеровских губ слетает: — Лили. Бабочки разбиваются о внутренности, трупиками падают на дно брюшной полости, перекрывают массовым захоронением кислород. Эванс прикрывает усталые веки и произносит с присущей ей хрипотцой:  — Сириус. Чт-что? С-сириус? Она не могла сказать это. Не могла.  — Т-то есть Джеймс. Да, Джеймс. Органы сжимаются в клубок, а слёзы кислотными дорожками стекают по лицу, разъедают фарфоровую кожу, когда она кричит, до содранной в кровь гортани, что это глупая ошибка и совсем она не любит его лучшего друга, закрываясь белой простыней. Но Джеймс не слышит, лишь молча берет очки с прикроватной тумбочки и накидывает дорогой пиджак на сильные плечи, не поднимая глаз, не имея желания смотреть на блядскую Эванс. Словно и не было тех бесчисленных вечеров с терпкими поцелуями, смешанными с огневиски и тёплых объятий зимой. Словно и не было ничего между ними, будто сказав эти пять проклятых букв она перечеркнула все, что было ей так нужно и дорого. Он уходит. Джеймс Поттер просто уходит. Он никогда не устраивал истерики и не собирается, уходит в полном безмолвии, убирает грязные руки рыжей от себя, бросая её, разбитую и рыдающую на холодном полу, и сильно хлопает дверью, так, чтобы образовалась паутина трещин на потолке. Лили рыдает-рыдает-рыдает, отхаркивает собственные лёгкие кровавыми ошметками и прижимается к холодной поверхности пола, пытаясь хоть как-то успокоится, привести себя в чувство. Только это не работает, лишь добавляет остроты в чащу ее страданий, где она — это чертова эгоистка, настоящая сука, разбившая три сердца подряд и не сумевшая выбрать.