Проигрыш?

Тамао бьет, боль отдается в костяшках пальцев, в запястьях, в предплечьях, простреливает в виски и в подреберье. С Идзаки нелегко — ловит, сука, любой проеб, впечатывает кулак то в скулу, то в живот, и кожа в месте удара подолгу горит жаром, как и руки самого Тамао. Он скалится, сплевывает, спрашивает — ну что, хватит? сдаешься? Идзаки мотает головой, ухмыляется, темная капля срывается с рассеченной щеки вниз, в пыль. Нет, отвечает он, ни за что. Он каждый раз говорит именно так. Тамао будет жаль, если однажды он ответит иначе.

* * *

Однажды в пылу драки он вжимает Идзаки в стену, впечатывает всем весом и понимает, что теперь жар везде, в груди, в животе и ниже. Идзаки тяжело дышит, собираясь с силами, и это ничего не упрощает. Ну что, спрашивает Тамао, выговаривая каждую букву отдельно, сдаешься? — и понимает, что не знает, что делать, если тот скажет «да». Идзаки смеется, тихо, но по-настоящему. Тамао видит трещины на губах, чуть разошедшиеся передние зубы, наливающийся под глазом синяк. Бьет лбом в лоб и замирает, прилипает. Он весь будто влип в Идзаки, как пчела в золотистый мед. Сдавайся, морщась от боли, говорит тот, ты давно проиграл, но Тамао не считает проигрышем поцелуй, особенно когда он на двоих.