Только для них

«Извините, простите!» — два слова, повторяющиеся в разнопотоковой толпе каждые несколько секунд. Кто-то не обращает внимания, кто-то говорит что-то не самое прелестное ей вслед, когда девушка беззлобно толкает их в сторону. Не пристало приличной леди, дочери известного во всем Нью-Йорке генерал-майора и политика в одном лице, так забвенно устремляться вперед, ловя на себе косые взгляды прохожих. Тем не менее, у нее нет времени на беспокойство об этом: она лишь продолжает нестись вперед, заправлять непослушную прядь волос за ухо и успевать следить за платьем, чтобы ненароком на него не наступить. Пегги Скайлер, черт возьми, опаздывает на свое свидание и невероятно беспокоиться об этом. На скорости Маргарита выворачивает из-за угла, почти свалившись на бок. Несколько секунд глаза судорожно бегают по местности парка, хоть и обширной, но не такой уж и многолюдной, в поисках знакомого силуэта, пока Пегги пытается отдышаться, шумно прогоняя воздух через себя. «Не успела…» — досадно проноситься в мыслях Скайлер и, кажется, на глазах уже начинают выступать слезы обиды, как тут Скайлер все же замечает юношу с высоким хвостиком, пристроившегося в тени дерева, скрестив руки на груди и прикрыв глаза. На лице сразу расцветает широкая улыбка, про недавнюю досаду Пегги, кажется, уже и вовсе позабыла. — Лафайет! — Жильбер, до этого момента безмятежно прохлаждающийся в укромном местечке, оперевшись спиной о ствол, успел разве что повернуться на задористый голос девушки, прежде чем к нему в руки с разбега влетело это недоразумение, громко смеясь и свалившись на траву вместе с французом. — И тебе здравствуй, Mon chignon, — чуть морщась от ушибленного места, однако с улыбкой на лице поприветствовал Мари, мягко сжимая Пегги, что расположилась между ног парня, навалившись на него весом, в своих объятиях. — Как долго Вы еще собираетесь использовать в мой адрес французский, не посвящая в перевод? — девушка, кажется, даже не собирается вставать, закинув подбородок на руку, весело замахав ногами в воздухе. Как и пару минут назад, ей все равно, что выглядит она вовсе не по аристократически. В округе не больше пары человек, что явно не заинтересованы в изучении чудной парочки. Скайлер вопросительно вскинула брови, наверно, сама не заметив, как уголки губ чуть приподнялись в улыбке. Видеть Лафайета не в военной форме, в правду, непривычно. Кажется, даже на светских раутах он всегда появлялся в своем синем фраке с погонами и золотыми кнопочками. Это его одеяние, стоит признать, выглядело красиво и внушительно. То, как и должен выделяться почетный солдат в толпе гостей. Однако сейчас на нем была лишь рубашка с фартуком, и покрывавшая сверху жилетка темно-малинового цвета. Жильбер же в то время изучал открывшийся вид девушки. Легкое летнее платье в цветочек, аккуратное, элегантное украшение на шее и белая шляпка, под которой скрываются пушистые кудри. Даже замечает ее проступивший румянец, то ли от спешки, то ли от присутствия рядом с ним. Даже сейчас, когда их тела так близко, когда любое неверное движение отзывается волной мурашек по коже партнёра, она выглядит расслабленной, невинной. Спокойно смотрит на парня своими вселенскими глазами, что словно вобрали все краски окружающего мира в себя, переливаясь на свету. Ярко, ослепительно, поглощающе. Возможно, творческая с лирическим душа француза все приукрашивает, добавляет вычурные оттенки его любви к своей девушке, но это, что ни на есть, самые подходящие описания для нее. — До того момента, пока Вы не перестанете опаздывать, — прикрыв глаза, выдыхает Мари. Он не выглядит расстроенным или злым, говорит это совсем обыденно. Пегги в миг меняется в лице, резко подскочив на руках, еще больше приближаясь к Лафайету: — Стой, а сколько времени?! Мы же собирались на представление… — Скайлер было уже рванула вверх, чтобы немедленно направиться в театр, однако ее остановила чужая ладонь на плече, поманившая обратно. — Выдохните, mon cher, — с придыханием говорит парень, -сеанс начался десять минут назад. Пегги раскрыла рот, на ходу придумывая извинения, однако ей помешали. — Не сочтите за грубость, но я, почему-то, так и предполагал, — Лафайет растянул ухмылку, и извинения девушки сейчас звучали бы уже неуместно. Она вновь сменила эмоции: нахмурила брови, крепко сжала губы, но и сейчас, это было похоже уже больше на комедию, юноша проигнорировал ее попытки что-то ответить и продолжил, — именно поэтому… В следующее мгновение он потянулся за дерево, возле которого происходила вся эта сцена, и вытащил из-за ствола небольшую плетеную корзинку, накрытую в несколько раз сложенным покрывалом. Обрамленные длинными ресницами глаза расширяются в немом удивлении, когда француз переводит полную искренностью, самую широкую улыбку из всех возможных на Пегги. Девушка не знает, что сказать. Слишком много эмоций дарит рядом сидящий парень, чтобы хоть как-то облечь их в слова. Наверное, когда-то Маргарита полюбила Лафайета именно за это: выход из любой ситуации, жизнерадостность в перемешку со спокойствием и открытость к людям. Наверно, именно этого не хватало самой Пегги: суетливой, неугомонной, зажатой в посторонней компании. Потому она так охотно ухватилась за человека, идеально восполняющего ее пробоины. Все это отличало его из однообразных незнакомцев, что она встречала на тех же балах, людей вокруг, да даже друзей. И, черт возьми, эта улыбка… Скайлер не могла вспомнить ни одного человека, что мог бы заставить ее кожу покрываться мурашками от одного вида растянутых губ и ямочек в уголках, подобно этим. Неуверенно, словно боясь разрушить образовавшуюся вокруг них особую атмосферу, тонкие ручки плавно обвивают жилистую шею, крепко прижимаясь к чужому телу. Тихие выдохи возле уха заставляют пробежаться мурашкам по спине юноши. Он нежно кладет ладони на спину Скайлер, обнимая ту в ответ. — Я упоминала, как сильно обожаю тебя? — шепотом спрашивает она, улыбаясь. — Ты говорила, как сильно любишь меня, — так же тихо отвечает он, зарываясь носом в милые кудряшки. Теперь она не могла представить этот вечер где-то еще. Это было время, предназначенное для этого места, для них двоих, для чувств внутри. Только для них — больше никто не мог украсть и секунды, что эти двое провели сегодня вдвоем. Сегодняшний день запомниться Пегги надолго своими теплыми объятиями, несколько грубыми, угловатыми пальцами, что все же с таким невозможным никому другому трепетом сжимающими ее хрупкую ладонь. Запахом свежескошенной травы, стрекотанием неугомонных кузнечиков и тихим, мурлыкающим напевом французской детской песенки, с которой рос ее парень.