Мертвец

Люк Томпсон встал, немного прошелся, размял плечи, сделав вид, что устал сидеть. Потоптался у края здания, громко прокашлялся, и я понял, что сейчас он подойдет ко мне. В его сторону я даже не смотрел, звезды привлекали мое внимание куда больше, особенно сегодня. На небе не было ни тучки. Крохотные белые огоньки сияли, размеренно, спокойно. От них не приходилось ждать, что вот-вот, в любой момент, одна из звезд вдруг погаснет. Стабильность — вот что я любил в космическом небе. Она успокаивала. Но стабильность эта была применима только к определенному моменту времени, короткому отрезку, потому что хаос не прекращался нигде. Особенно во Вселенной. Только вот даже все эти чарующие плеяды звезд не были в силах поглотить мое внимание целиком, боковым зрением я все еще остро воспринимал окружающую обстановку. Дурацкая давнишняя привычка. Видимо, я от нее уже не избавлюсь. Люк — хороший парень. Филолог, в минувшем году ему стукнуло тридцать восемь. Любопытный, веселый, инициативный, что, впрочем, не помешало ему оказаться на улице, брошенному любимыми родственниками. Как и остальным людям у костра, от которого он отошел. Он частенько заговаривал со мной, чаще других, если учесть, что с людьми я общаюсь мало. Они все еще меня сторонятся, несмотря на то, что мы соседи. Ну, а я большего и не требую. Решившись-таки озвучить то, что вертелось у него в голове, Люк Томпсон уверенно подошел и задрал голову. Я сидел на краю старого гаража, дающего начало длинному горбатому холму из точно таких же слившихся вместе гаражей, в двух метрах над землей; на мне был длинный плащ, прячущий панцирь и руки. Темнота скрывала все остальное от любопытных глаз посторонних, а уже те, кто меня знал, даже без света могли разглядеть свисающие зеленые ноги и светлые пластины пластрона на груди и животе. Я посмотрел на людей, греющихся у огня — большинство из них украдкой поглядывали на нас двоих. Очевидно, они подговорили Люка, и по его далее озвученному вопросу я понял, что их сегодняшние беседы перешли в более философское русло. Иногда я даже участвовал в их посиделках. Среди них находились весьма образованные люди, особенно профессор Гонзалес, с которым я любил порой подискутировать о материи и пространстве-времени, миссис Кэмпбелл, химик по образованию, которая относилась ко мне, пожалуй, наиболее приветливо. Но чаще я сидел в стороне, или добывал еду, или копался в металлоломе машин. Иногда что-то чинил по просьбе здешних, чем заслуживал доверие и уважение. Интересно, что они хотят от меня услышать? Естественно, наличие у меня шрамов по всему телу вызывало в головах людей, с которыми я так или иначе пересекался, некоторые вопросы. Я мало рассказывал о себе. Большинство из них знали, что раньше я боролся с преступностью вместе с братьями, еще некоторые немногочисленные подробности, и на этом все. Вопрос Люка заставил меня на определенное время задуматься. Самое страшное, что мне приходилось видеть?.. Засаленный шарф мужчины тянулся вслед уносящемуся ветру, пока его глаза горели неким волнующим, хотя и не слишком сильным интересом. Беседы у костра почти прекратились. Я поднял взгляд в небо над собой и хмыкнул. Коротенькие крыши бруклинских домов светились тупыми треугольниками и ровными площадками, не превышая высоту фонарных столбов. Поблизости не было жилых домов, а часть здешней территории попросту забросили, превратив соседствующие со свалкой кварталы в приют для бездомных. В целом здесь было неплохо, особенно в летнее время. Рядом — целые кучи добра, где всегда можно было найти что-то интересное и полезное, поэтому здесь процветала торговля, если можно так сказать. Люди обменивались одеждой, едой, одеялами и прочим, а тех, у кого все было совсем худо, всегда выручали, кто чем мог. Приспособиться к здешней обстановке было просто, даже такому, как я, хотя раньше я бы и подумать не мог, что окажусь в подобном месте. Но это общество было единственным, что меня приняло. — Самое страшное, что я когда-либо видел — это живые глаза моего мертвого брата. Судя по непонятливому взгляду карих глаз, мой ответ его не совсем удовлетворил. Я подумал, стоит ли рассказывать больше и бередить старую рану. Райан Холл тоже встал и, сделав вид, что ему понадобилось что-то из общего ящика инструментов, подошел поближе. Старый Билл Уилсон развернулся в мою сторону и, сложив руки на груди и не скрывая своего интереса, бесцеремонно закурил. Я тяжело вздохнул.

* * *

Я помню, как мы сражались с ниндзя, в год, когда, как мне казалось, солнце заходило слишком рано, а утро до последнего не хотело наступать. Ночи тянулись невообразимо долго. Мы сражались с ниндзя в одну из таких ночей, мы с Рафом, сражались с целой армией. В тот момент Лео уже отправился в свое бесконечное путешествие, чтобы никогда больше не вернуться, а Майки еще был жив. Он сидел дома, Майки, курируя наши перемещения по зданию до начавшейся заварушки (как это было на него не похоже), а мы с Рафом сражались с ниндзя. Против нас была целая армия. Места вокруг было мало — не размахнешься. Мы держались рядом, старались сражаться спина к спине, пока люди и роботы в черных костюмах все прибывали. Один за другим, десяток за десятком. Сотни хладнокровных убийц. Я не замечал до определенного момента, но там были и мутанты. Жертвы неудавшихся экспериментов, уродливые, с лишними конечностями, тихо стонущие и молчаливые. Но были и более антропоморфные, обладающие внушительной ловкостью, силой, скоростью, навыками. Непривычными даже нашему глазу. Непобедимая армия, полчища, пытающиеся раздавить двух маленьких черепах. Мы с Рафом — против них всех. Впоследствии я много думал, смог бы ли я повлиять на то, что случилось в один из моментов, ничем не отличавшийся от других. Один из мутантов вдруг достал Рафаэля — не потому, что брат его не заметил, а потому, что избежать всех атак было уже просто невозможно. Нанеся удар своей огромной рукой, трехметровый громила просто откинул Рафа метров на десять, заставив протаранить панцирем весь мусор на полу и… свалиться в открытую шахту неработающего лифта. Это была двадцатиэтажная полуразрушенная высотка. Мы попали в засаду на тринадцатом. Лифтовой кабины и тросов в шахте не было. Меня окружали толпы — людей меньше не становилось, но я бросился туда, к обрыву. Не помня себя от эмоций, почти игнорируя опасность. Я получил рану, которая будет напоминать мне об этом случае через годы, но тогда мне было совершенно плевать. Я добрался до шахты, думая только о том, что эта чертова высота — гребаных тридцать пять метров! — просто убьет моего брата, ведь он был не в состоянии остановить падение, после такого-то удара. И я оказался прав. Я спустился туда. Вниз, к куче ломья, куда приземлился Рафаэль, пролетев тринадцать этажей. Он лежал на животе и частично на боку, весь в пыли, которая густым облаком поднялась еще и в воздух. Я оказался там не намного позже него, потому что спускался с максимально возможной и слишком опасной скоростью, и когда мои ноги встали на землю, я увидел то, что увидеть совсем не ожидал. От такого падения не выживают. Но тем не менее, Раф поднимался. Я остановился и замер. По его голове стекала капля крови, хотя серьезной травмы, по крайней мере, наружной, я не наблюдал. На теле тоже не было серьезных ран, за исключением треснутой пластины в районе живота. Хотя двигался он как-то не так, не слишком естественно, что ли. Брат повернулся в мою сторону, и я встретил его глаза с широко расширенными зрачками. Армия безжалостных убийц преследовала нас, спускаясь с этажа на этаж, пока я стоял и смотрел на него. — Раф… ты в порядке? Он подошел ближе, глянул на свои руки, не переставая тяжело дышать. — Я цел. И когда наши взгляды вновь пересеклись… я все понял. Сверху упал камень, набравший приличную скорость к моменту приземления и едва не попав в меня. Где-то сверху — люди в черных костюмах, ползающие, как пауки, роботы со светящимися глазами, мутанты. А я просто смотрел на Рафа, понимая, что никакой боли он не чувствует. Он был уже мертв. Я смотрел в зеленые глаза мертвеца. Он оглядывался, откашливался от пыли, ходил туда-сюда, а его лицо отражало глубокий шок, который он плохо осознавал. Его движения были слегка дергаными, суетливыми, а я считал секунды, не зная, как реагировать на случившееся. Осознание меня просто парализовало. Я читал про то, как люди, выпрыгнувшие из поезда на полном ходу, вставали и даже могли пройти целый километр перед тем, как упасть замертво. Как люди, которых сбивала машина, поднимались и еще несколько минут отходили от шока перед тем, как умереть. Адреналин. Он заставлял мышцы работать, двигая переломанные кости и полностью притупляя боль, и человек превращался в ходячего мертвеца с короткой отсрочкой. То же самое происходило и с Рафаэлем. Нас окружал тусклый мрак первого этажа, ломьё и пыль. Ближайший ниндзя находился всего в двух этажах от нас. Раф принял боевое положение, даже сжал кулаки, а потом снова обернулся на меня. — Донни! Они идут. Это было последним, что он сказал. Его голос был почти таким же, как всегда, разве что на нем сказывался шок. А вот лицо уже отказывалось привычно хмуриться. Глаза оставались широко распахнутыми. Я смотрел на него и с пугающим опустошением в голове гадал, в каком месте переломаны его руки, его ноги, как должно быть, сейчас эти кости смещаются со своей естественной оси от давления веса, крошась друг о друга, впиваясь зазубринами в мышцы и разрывая их в кашу. Что творится под панцирем, оголенным до кости с правой стороны. Я увидел струйку крови, вытекающую изо рта Рафа, перед тем, как он без чувств рухнул на камни. Будто марионетка, у которой отрезали все нити разом. В этот момент первые футы достигли пола.

* * *

Люк Томпсон топтался на месте и почти виновато смотрел куда-то в область своих ботинок. Я ощущал исходящую от него неловкость, заметил, как стихли последние разговоры у костра. Все молчали. Кто-то кашлянул, раздражаясь из-за затянувшейся паузы. Билл, уже давно докуривший свою сигарету, держал в руке потухший окурок и задумчиво смотрел куда-то вдаль. — Ну, ты, это… в итоге отбился? Смог забрать его с собой? — спросил Люк. Я потер скол на панцире возле ключицы и кожу рядом. Старая рана вдруг напомнила о себе. — Не получилось… Я смотрел на желтые пятна фонарей и ждал, пока что-нибудь произойдет. Может быть, один из них потухнет, или мигнет, или зажжется свет в одном из окон. Может быть, на небе мелькнет падающая звезда, или со стороны дороги послышится звук сигналящей машины, или поблизости залает собака. Но ничего не менялось. Во всем мире будто ничего не происходило в эти секунды, и на меня резко накатило одиночество. Весельчак Джимми появился из-за угла и неторопливой походкой подошел к костру, что-то насвистывая себе под нос. Его не было последние полчаса, и, вернувшись, он явно не ожидал застать остальных за вдумчивым молчанием. Пару человек обернулись на него, и Джимми шутливо уточнил, не умер ли кто-то за время его отсутствия. А ведь почти угадал. Кто-то вяло ответил на его вопрос, но внимание большинства все еще было приковано ко мне. Я поднялся. — Прошу прощения. Я должен вас покинуть, у меня еще есть дела до рассвета. Я соврал. Никаких дел у меня не было. Просто я вдруг понял, что хочу побыть один следующие несколько часов, а все эти люди будут только напоминать мне, чего я лишился. Зря я рассказал им все это. Безотказный добряк Донателло, так тебе и надо. Идя вдоль гаражей, я чувствовал еще несколько внимательных пар глаз на своем панцире, провожающих меня взглядом, хотя беседы у костра уже возобновились.